«Открытый военный конфликт — вопрос времени»

Георгий Бовт о том, к чему может привести резкое похолодание между Россией и США.

России и США угрожает новая «холодная война»? Нет, она уже идет. Если эскалация напряженности пойдет теми же темпами, как после провала сентябрьского соглашения Лаврова – Керри по Сирии, то очередную годовщину Карибского кризиса, совпадающую с выборами в США, Москва и Вашингтон встретят в состоянии, напоминающем октябрь – ноябрь 1962 года.

И дело, мне кажется, не только в том, что на отношения России и США в очередной раз пагубным конъюнктурным образом влияет президентская кампания, где после опубликования на днях The Washington Post грязных сексистских высказываний Трампа десятилетней давности, кажется, уже определился победитель — это Хиллари Клинтон. Дело в том, что к прямому конфликту обе стороны идут давно и сознательно, делая его рано или поздно неизбежным.

Трудно представить, что любая администрация США, а особенно Клинтон, будет теперь иметь дело с Россией Владимира Путина в стиле business as usual. Не менее трудно представить, чтобы Кремль отказался от видения Америки как главного врага — не оппонента, не «партнера» в кавычках, а именно врага, — с которым он обречен на противостояние по тем направлениям и в тех регионах, где это только возможно.

В чем-то мы не только движемся к Карибскому кризису 2.0, но и возвращаемся в самые напряженные месяцы 2014 года, когда на пике украинского кризиса Москва перед лицом усиливающихся санкций всякий раз повышала ставки — беря на слабо и исходя из того, что ни Америка, ни Европа в военном плане «впрягаться» за Украину не будут.

За Украину нет, а на Ближнем Востоке США, рассматривающие регион как стратегически важный, уже вполне.

Кроме того, тогда была некая надежда, что на самый жесткий вариант санкций Запад слишком быстро не пойдет. На такие, как отключение России от системы банковских платежей SWIFT и введение столь же жестких секторальных санкций, как против КНДР и Ирана. Периодические контакты на высшем уровне в рамках «нормандского формата» или на полях какого-нибудь многостороннего саммита оставляли надежду, что по каким-то направлениям диалог сохранится.

С 2014 года кое-что изменилось. Дно стало «новой нормальностью».

При всех издержках санкций для нашей экономики она приспособилась жить в новых условиях. Выбор между политикой и экономикой в условиях противостояния с Западом был ожидаемо сделан в пользу политики. Изначально преувеличивать степень воздействия санкций на поведение Кремля было наивным. И тем более рассчитывать, что население под бременем санкций (рост цен и т.д.) поведет себя как-то иначе, чем еще теснее сплотится вокруг лидера, причем именно на антизападной, антиамериканской платформе. Если у кого-то и были сомнения на сей счет два года назад (у меня не было никаких), то они должны уже окончательно развеяться.

Все эти месяцы Кремль занимался тем же, чем занимался Сталин, заключив пакт Молотова – Риббентропа с Гитлером (получив «передышку»). Готовился к новому обострению с Западом, прежде всего с Америкой.

Иными словам, к «войне» (поставим пока кавычки, мы не знаем, какие формы примет надвигающийся конфликт).

Отрабатывались и иные варианты. Теоретически они могли бы привести к откату отношений не к состоянию начала 2000-х, что невозможно, но к «предукраинскому». Операция в Сирии имела в том числе цель расширить повестку диалога за пределы препирательств из-за противостояния в «котле» под Иловайском или под Дебальцево. Конфликт в Донбассе заморозили. Ни первое, ни второе не принесло желаемых результатов. Запад, и особенно Америка, не горел желанием помогать режиму Путина выбираться из созданной обеими сторонами ситуации. Но и в Кремле не сложили все яйца в эти две корзины.

Были предприняты максимально возможные в нынешних экономических условиях и при нынешней ограниченной управляемости системы меры по подготовке к новому обострению.

Увеличены военные расходы, в том числе за счет социальных. Создана платежная система, рассчитанная на автономную работу в случае отключения от международных систем. Предприняты усилия по обеспечению, в случае чего, автономной работы российского интернета. Даже для Центробанка провели учения. Недавние учения МЧС и проверка бомбоубежищ, при всей кажущейся профанации, из той же области.

Сделаны новые шаги по суверенизации элиты, режим стал чуть менее уязвим для «офшорных разоблачений». Активизированы (параллельно с пока не очень эффективными усилиями в области импортозамещения по части технологической автаркии в оборонке) усилия в направлении технологического шпионажа, чему косвенные свидетельства — аресты российских агентов в США и назначение Нарышкина, чтобы встряхнул СВР. О реальной эффективности данных мер судить трудно, но направление мыслей Кремля очевидно.

Сегодняшняя Россия более готова, прежде всего психологически, к новому витку противостояния с Западом.

Но тут нужна оговорка. Экономика по-прежнему второстепенна по отношению к политике. Но лишь в краткосрочном плане — с горизонтом, возможно, не более двух-пяти лет. Финансовые ресурсы для поддержания социальной стабильности заканчиваются. Но важно и другое: возможность США добиться решающего преимущества в гонке вооружений и технологий, прежде всего за счет создания к началу 20-х годов глобальной системы ПРО, что сильно подорвет российский потенциал «массированного ядерного возмездия».

Поэтому максимально желательно для Кремля было бы результативно разрешить нынешнее противостояние с США в течение ближайших (максимум) нескольких лет. Оптимальный вариант — договориться о новых условиях сосуществования (условно — «Ялта-2»). Худший же вариант укладывается в «философию питерской улицы»: если чувствуешь, что драка неизбежна, бей первым.

Мне кажется, в руководстве страны почти монопольно доминируют люди, которые исходят из того, что «драка» с Америкой в той или иной форме именно неизбежна.

И сегодня пределы игры на повышение ставок для Москвы могут оказаться выше, чем в 2014 году. Или же восприниматься ею как таковые.

Есть версия, что Кремль в преддверии выборов США сознательно «опускает ниже плинтуса» отношения с Америкой, чтобы новой администрации было негде развернуться по части инициатив в «наказании Москвы», если только не перейти к военному конфликту. Версия красивая, но мне кажется оптимистичной: всегда можно найти, как хуже.

Демонстративность предпринятых Кремлем за последнее время шагов впечатляет. Как и сопутствующая этому риторика. Разрыв соглашения по утилизации оружейного плутония был обставлен такими невыполнимыми «кондициями», по сравнению с которыми прошлогодние обвинения Эрдогана и требования извиниться за сбитый над Сирией Су-24 — добродушное ворчание. Введение в диалог с Америкой ядерной тематики само по себе символично.

В Сирии Минобороны России пригрозило сбивать американские крылатые ракеты и другие «неопознанные летающие объекты» (слово «самолеты» произнесено не было, но подразумевалось) в случае ударов по армии Асада. Заявлено и о намерении вернуть российские военные базы на Кубе и во Вьетнаме. Вне зависимости от осуществимости последней меры, и то и другое — отсыл именно к временам Карибского кризиса.

Американцы проходят свою часть пути. Начальник штаба Сухопутных сил США Марк Милли назвал войну с Россией (где нас обещают побить, как никогда раньше) «неизбежной».

Госсекретарь Керри призывает отдать руководство России под Международный уголовный суд Гааги за «военные преступления в Сирии». О! У нас любят все эти разговоры «про Гаагу», особенно после доклада по сбитому «Боингу». Керри знал, куда бить.

Наконец, министерство внутренней безопасности США и директорат национальной разведки спустя несколько недель после известного инцидента уже официально обвинили Россию в причастности к хакерским атакам на почтовые серверы Демпартии США. Мол, Москва пытается «повлиять на ход выборов». То есть подорвать саму американскую демократию, что есть обвинение более серьезное, чем обвинение в ударах по хотя бы десятку госпиталей в Алеппо.

В соответствии с американской доктриной кибератаки расцениваются как агрессия. Ответ тоже может последовать в виде кибервойны.

Новыми жертвами взаимной эскалации могут стать соглашения в области ограничения вооружений. Например, договор START от 2011 года. По нему стороны обязались к 5 февраля 2018 года сократить число размещенных на разных носителях ядерных боеголовок 1550 штуками у каждой. Пентагон на днях обратил внимание, что у России размещено 1796 боеголовок, что на 429 штук больше, чем у США. Это не нарушает START, так как до 2018 года допускаются колебания численности (причем, по оценкам «Ядерного проекта» Федерации американских ученых, у каждой из стран, с учетом складированных, насчитывается не менее чем по 4500 штук боеголовок). Но тенденция к той трактовке, что, дескать, Америка зря сокращает боеголовки, пока русские их наращивают, сформирована. Так что переход на лексикон «ядерного устрашения» будет взаимным. Пока о пересмотре START речи нет, однако на фоне быстрой эскалации вопрос может быть поднят.

Что касается плутония, то, по оценкам Международной группы по расщепляющимся материалам Университета Принстона, в США накоплено 88 тонн оружейного плутония, в России — 128 тонн. Для ядерной бомбы нужно 4 кг, так что хватит на 22 тыс. и 32 тыс. соответственно. По денонсированному соглашению каждая сторона соглашалась переработать по 34 тонны оружейного плутония.

Другой жертвой может стать соглашение 1987 года о запрете ракет средней и меньшей дальности, в нарушениях которого (в проведении испытаний новых ракет) США давно обвиняют Россию.

Так что Америке и России еще есть куда «падать». Наиболее вероятным ответом, еще при нынешней администрации, может стать ужесточение секторальных и финансовых санкций. Уже и «за Сирию». Если бы получилось быстро взять Алеппо, возможно, такого варианта удалось бы избежать. Но быстро не выходит. Европа подтянется — уж очень неблагоприятный образ сейчас создают западные СМИ относительно «варварских бомбардировок» сирийских ВВС и российских ВКС Восточного Алеппо, где жителями, как живым щитом, прикрываются исламисты.

Обвинения звучат особенно двулично на фоне массированных бомбежек саудовцами столицы Йемена Саны, причем к Эр-Рияду вопросов нет. То, что такая информационная подача является не менее предвзятой, чем ранее действий в Донбассе, слабое утешение. Никто не собирается «воевать» против России Путина, соблюдая прежние приличия. Может ли такое противостояние длиться долго без срыва в открытый военный конфликт? Мне кажется, это лишь вопрос времени.

Георгий Бовт