Андрей Васильев: "Украинцы народ живой, а мы – мертвый"

---

Продюсер проекта "Гражданин поэт" и экс-главред газеты "КоммерсантЪ" – о глубинном русском народе. И о том, почему Ефремов поддержал войну с Украиной.

---

– Вы недавно побывали в России, провели там несколько недель. Насколько изменилась Россия, в вашем представлении?

 

– У меня никакого представления о России, в общем, нет. Или это очень длинный разговор. Но меня действительно кое-что поразило... Это прямо как взгляд художника. У моей мамы были проблемы со здоровьем, и я приехал работать медбратом у мамы. Поэтому я не сильно тусовался, но все-таки там были какие-то выходные. И я сначала даже не понял, что происходит. Думаю: буквы "зю" кругом, Гитлерюгенд марширует. И вдруг я понял, что ничего не происходит.

 

– Войной не пахнет...

 

– Вообще нет войны! Все прекрасно! И вот это довольно стремная история. И это очень, конечно, прибивало меня к асфальту.

 

– Вы имеете в виду, что люди сидят в ресторанах, кафе, и никакие признаки того, что страна в это время воюет с огромной другой страной – Украиной, не читаются никак и нигде?

 

– Да. Мы все смеялись над тупой советской пропагандой, а ни фига, она, оказалось, не тупая.

 

– Что вы думаете о поддержке войны в России? Я не пытаюсь ссылаться на какую-то статистику или опросы, потому что во время военной диктатуры все опросы и статистика нерелевантны. По вашим ощущениям, действительно ли большая часть населения поддерживает эту войну?

 

– Вы правильно сказали слово "население". Я очень отличаю слова "люди" и "население". Любое население в любой стране, я думаю, хочет комфорта. И либо поддерживать, либо вообще не обращать внимания на войну – это очень комфортное состояние души. И естественно, люди (хрен на блюде) выбирают для себя комфортное состояние. Поэтому проще, например, смотреть Соловьева и считать, что он говорит правду, или вообще ничего не смотреть. Это прикольно, к сожалению, так. Люди как люди. Их квартирный вопрос испортил.

 

– Вы считаете, что, действительно, огромное число людей, миллионы, поддерживают войну? Или мы не можем говорить о количестве и качестве?

 

– Если бы вы сейчас брали интервью у среднестатистического россиянина, задавали бы ему умные вопросы, конечно, он стал бы теряться. И в конце концов, вы пришли бы к тому, что война – это плохо. И Россия ее развязала, и это очень плохо. А если никто не задает умных вопросов, то жить в такой ситуации… Наверное, да, наверное, там фашисты, наверное, там плохо, а мы, наверное, кого-то спасаем. А задать вопрос: "А кто-то просил о помощи?" – это уже некомфортно.

 

– Вы смотрели митинг в "Лужниках" в марте, когда Путин там выступил, и десятки тысяч людей пришли на это собрание? Эта картинка как-то перевернула ваше представление о России?

 

– Абсолютно нет. Потому что таких митингов было полно... в том числе в "Лужниках", на Поклонной горе в 12-м году, перед выборами Путина, когда согнали пьяное какое-то быдло... и Путин там слезу пустил. Он еще говорил, что "умрем же под Москвой". У нас даже в "Гражданине поэте" про это был номер. Я говорю: "Ты чего, офигел вообще?! Ты будущий президент! Ты заставляешь людей умирать под Москвой?" А люди аплодируют. А чего им не аплодировать? Им там налили, бабла дали.

 

– Но это был первый митинг, который был откровенно собран для того, чтобы получить поддержку войне.

 

– 11-й год, какой-то февраль, на Поклонной горе будущий президент России сказал, цитируя Лермонтова: "И умереть мы обещали, и клятву верности сдержали мы в Бородинский бой". Если бы я был каким-то его public relations, я бы сказал: "Владимир Владимирович, ты не офигел?! Ты чего говоришь?! XXI век! Кто тебе обещал умереть под Москвой?" Так что риторика эта, в общем, она давно. Неудивительно.

 

– Совсем недавно в нашей программе Альфред Кох, когда я его спросил: "Сегодня в России у власти фашистский режим или нечто другое?", сказал: "Это мафиозное государство, тот редкий случай в истории, когда во главе страны встала некая русская Cosa Nostra, и такого в мировой истории еще не было". Что в России сегодня, вы можете ответить?

 

– Остроумный у меня ответ: в России сегодня происходит то же, что всегда, исключая только 10 лет 90-х. Всю жизнь... А при Иване Грозном не была Cosa Nostra? А при Петре I не была Cosa Nostra? Русский народ-богоносец всю жизнь стоял на коленях перед кем-то. Причем им было по фигу – перед кем. Завоевал бы Гитлер, он бы перед Гитлером стоял. Ничего принципиально не изменилось, только установка власти. Теперь у нас прикольно воевать. Хорошо, прикольно, мы воюем.

 

– Но исключение или разница в том, что у этой Cosa Nostra есть ядерное оружие.

 

– Да, это принципиальная вещь, мне кажется, для наших зарубежных партнеров, которые то ли действительно боятся (я, условно, имею в виду – Байден, немецкий парень Шольц), то ли делают вид, что боятся (кстати, что еще хуже) этого ядерного оружия. Это разменная карта: "Мы вообще-то на зарплате у путинских людей, но делаем вид, что боремся за мир во всем мире, и пусть Путин делает что хочет".

 

– Экономическая ситуация в стране ухудшается, об этом даже заявляют сторонники Путина. На ваш взгляд, нищета или массовая безработица – это угроза режиму Путина? Или нищий человек – управляемый, манипулируемый и совершенно не представляет угрозы?

 

– В 30-е годы прошлого века или даже в послевоенные годы, когда голод был гораздо больше, говорят, чем во время войны, – это была угроза Сталину? Нет. Советский народ-богоносец стоял на коленях и стоял, и никакой угрозы режиму не было. А нищета была будь здоров. И до уровня той нищеты еще попробуй доведи страну. Хотя у Владимира Владимировича может получиться.

 

– То есть ухудшение экономической ситуации – никакая не угроза Путину?

 

– Нет.

 

– Статья Невзорова: "Глубинный народ, скорее, радуется от западных санкций, он давно мечтал вернуться в пещеру социализма, в дерьмовую уравниловку, где не надо раздражаться от чьих-то инстаграмов на Багамах, где не надо начинать завидовать хорошему автомобилю, где все такое же унылое, серое, кошмарное, дешевое. Да здравствует уравниловка!" Вы согласны, что общая нищета – это лекарство для глубинного народа?

 

– Он любит, конечно, поэтизировать ситуацию. Но глубинному народу-богоносцу вообще насрать на свою жизнь. И поэтому так легко им управлять. Ему насрать на свою жизнь и на жизнь остальных. Если нам насрать на свою жизнь, что, мы будем про чужие жизни думать? Не будем. А это очень комфортная ситуация. И это всегда было так, им всегда было наплевать. Единственное исключение – 90-е годы, когда народу-богоносцу сказали... или показали простую истину – как потопаешь, так и полопаешь. И сказали: "Если ты будешь работать, у тебя получится все, получишь вместо своих "Жигулей" что-то получше, какую-то зарплату, мобильный телефон". Люди стали это делать, но они очень раздражались: "А чего меня работать заставляют?" Пришел Путин и сказал: "Дать людям все!" Кстати, "все" ему накопили 90-е годы. Когда он пришел к власти, там все было в порядке. И от кризиса 98-го года Россия оправилась, через девять месяцев уже забыли про этот кризис. А от кризиса 2008 года Россия оправиться не может до сих пор, только его усугубляет.

 

– Опишите первые ваши минуты, когда вы узнали, что по украинским городам полетели ракеты.

 

– Это очень специфическая вещь. Меня сын разбудил: "Папа, привет, война!" Я уехал в Вильнюс немедленно. Это очень прагматично. Я понял, что я залипну на телеке и буду бухать сутки. А так я уехал, жил в гостинице, телек там... гулял просто. Я был в дикой истерике, конечно. И слава Богу, я два дня не видел телевизора. Я таким образом как бы надел презерватив на голову. И потом, Вильнюс – это менее депрессивный город, чем Рига. Рига очень державная, еще людей мало, а Вильнюс более как бы деревенский, жизнь там кипит. Так я немножко спасся от психоза. Когда началась война, я понял, что я это знал...

 

– Вы думали, что она начнется?

 

– Я надеялся на обратное, но я знал, что она начнется. И я знал это довольно давно. Но, конечно, я был в настоящей бабской истерике. Я ходил по Вильнюсу, чего-то тусил, пиво пил. Телевизор не смотрел, кстати. А в телефоне у меня нет новостей. Так я как бы спасся на эти два дня. Понятно было, что этим кончится, конечно. Воевать не умеют, умеют только уничтожать, причем свой народ, чужой народ…

 

Путин и его свита

 

– Что может, на ваш взгляд, сегодня остановить войну? Или кто?

 

– НАТО. Только разгром.

 

– Только поражение...

 

– У Советского Союза был шанс проиграть войну Гитлеру. А потом объединенные силы рано или поздно все равно победили бы и Гитлера, и Сталина. И если бы Россия осталась проигравшей в той войне, она бы жила как сейчас Германия, например, или Япония, проигравшие страны. Италия, кстати, тоже проигравшая страна. Ничего, неплохо себя чувствует.

 

– Это не факт, это сослагательное наклонение.

 

– Нет, только разгром войск может дать России что-то хорошее. Соответственно, Нюрнбергский процесс, и поехали.

 

– Вы хотите полного поражения России в этой войне?

 

– Я хочу полного разгрома не России, а российского правительства, российской верхушки.

 

– Это единственный рецепт из этой ситуации?

 

– Я не политолог, но мне кажется так. Это мнение, так сказать, обывателя.

 

– Выполнить эту "военную операцию", как говорят в Кремле, – это задача одного Путина или коллективная?

 

– Был бы я, например, Валерий Соловей, я бы вам рассказал, что мои источники... А куда они денутся, когда разденутся? У Путина есть такая маниакальная идея. Эти люди уже сколько лет идут в фарватере Путина, как им сказали. Они друг друга, видимо, ненавидят и боятся. И пока есть хоть какой-никакой Путин, это как бы их предохраняет от междоусобицы. Вы же видели Совет безопасности за два дня до войны, и эти все большие начальники, миллиардеры...

 

– А вам не показалось, что для них был шок...

 

– Конечно, был!

 

– Значит, это не единая команда, которая настроена воевать?

 

– Да это не команда, это двор, дворня, свита, а в этом смысле она единая. Сказали гавкать, или плясать, или на гармошке играть, вот они это и делают. У них другого выхода нет. Конечно, никто из них не хотел этой войны. Может быть, пару отморозков, например Золотов, у которого вместо мозгов... я не знаю, чего у него там... сера. Он вообще ничего не понимает, ему пофиг. А вообще-то, те люди, у которых какие-то мозги есть, Нарышкин... Мы посмотрели его на телевизоре. Это ужас! Большой начальник, миллиардер, интеллигентный человек. А Путин говорит: "Ну-ка, спляши! А теперь "Цыганочку"! А теперь какую-нибудь песню Аллы Пугачевой спой". И все нормально.

 

– В этой истории одними из самых ярких "ястребов" войны являются телевизионные ведущие типа Соловьева, типа Симоньян. Я спросил Невзорова: "Носил бы Йозеф Геббельс кофе Владимиру Соловьеву?" На что он сказал "нет". Он сказал, что Йозеф Геббельс был искренен, а Соловьев – нет. Вы согласны с этим?

 

– У меня очень много знакомых, которые, например, нюхают кокаин. Я не по этому делу, я old school. Мне алкоголь... Но я же вижу: человек четыре жирные дороги принял и говорить… Он искренний или нет? Он под коксом. Люди себя вводят в такое состояние, в некий транс, и он в этом трансе выходит в эфир. А Соловьев из эфира вообще не выходит, по-моему, 24 на семь. Он все время в этом трансе. И рассуждать о нем как о мыслящем существе, я считаю, некорректно. Кстати, и слишком много чести. Люди себя обкалывают, нюхают и выходят в эфир. Все. Это функция, это не человек.

 

– Если произойдет смена власти, эти люди будут при деле или их спишут в историю?

 

– Они сдуются, как шарики. И будет тряпочка вместо шарика. Они настолько заразились пропагандистским триппером, что не смогут без него жить.

 

– Но если появится хозяин, хороший гонорар...

 

– Они не смогут, нет.

 

– То есть наркотик проник в клетки, в ткани?

 

– Конечно! Они его употребляли сколько лет!.. Это медицина.

 

– А что с народом, который кушает этот наркотик также в огромных, лошадиных дозах? Для них это билет в один конец? Или все-таки можно вернуть...

 

– Нет! Пастух сказал "цоб-цобе", повернул стадо – и оно пойдет.

 

– То есть вы хотите сказать, что если они сейчас подобострастно любят Путина, также подобострастно...

 

– Они не подобострастно!

 

– ...будут его ненавидеть? Есть море людей, которые в диком восторге...

 

– Это отморозки. Людям по фигу. Самая антисоветская фраза в "Мастере и Маргарите": "Люди... только, единственное, квартирный вопрос испортил их". Люди и есть люди. Пришел Гитлер – и ОК, они стали говорить "хайль". И что? А сейчас наши люди говорят "зю". "Крым наш!" – они говорят. Идти в стаде и блеять – это комфортно.

 

– Эти мозги можно повернуть...

 

– Да нет там мозгов! У народа нет мозгов. Мозги есть у людей – хорошие, плохие, правильные, неправильные. И у американского народа нет. Просто там устройство общества такое, что народ двигается в более-менее правильном направлении.

 

– То есть отключаем этот рубильник – и из головы выветрится все, что было сказано до этого?

 

– Абсолютно.

 

– И можно в эту голову вносить совершенно новые тезисы?

 

– Да!

 

– "Запад – друг, а этот теперь уже враг" – так?

 

– Очень короткий пример. В 96-м году были межолигархические войны, делили какие-то оставшиеся активы – "Связьинвест" и так далее, Гусинский, Березовский, Потанин… И Доренко тогда очень проклинал Потанина, Чубайса. "Череповецазот" – выговорить трудно. Но поскольку Доренко был в информационном пространстве типа Аллы Пугачевой, бабушки у подъездов без запинки произносили: "Череповецазот", какие-то акции, доли. Все ждали Доренко. А это абсолютно неудобоваримая вещь. Нормально, бабушки отлично рассуждали про "Череповецазот".

О Михаиле Ефремове и "Гражданине поэте"

 

– Я не слышал, чтобы Михаил Ефремов пел оды Путину.

 

– Зато он уже из тюрьмы написал: "Я поддерживаю войну, отпустите меня пораньше". ОК, отлично! Это опубликовало несколько ресурсов, в том числе "Московский комсомолец", и это не фейк.

 

– Это убеждение или сделка?

 

– Это – актер! Это был мой большой друг. Для меня дикая трагедия то, что случилось с Михаилом Ефремовым, но он такой, какой есть. Я с ним познакомился, когда ему было 14 лет, а мне 20. И сколько мы работали в "Гражданине поэте"!.. Для меня произошедшее – это просто жуткая боль. Когда жареный петух клюнул в жопу, оказалось, что жопа раскрыта для любых предметов, которые в нее можно засунуть.

 

– У вас нет чувства вины, что вы его не уберегли от этой трагической истории?

 

– У меня нет никакой вины. Я уберегал его со страшной силой. Мы с Орлушей бились. Я спал с двумя телефонами – латвийским и московским, примотанными к голове. Это было страшное дело. Где-то недели через три я сказал: "Орлуша, у нас сейчас будет инсульт миокарда". Нельзя помочь человеку, который сам себя закапывает. Финалом было его выступление... которое, кстати, ТАСС напечатал. Какая политика?! Обращение Михаила Ефремова к людям. Сразу же снизился градус хейта…

 

– Когда он извинился?

 

– Он не совсем извинился, он раскаялся, все дела. Это была очень серьезная вещь. Кстати, про политику. Если бы Кремль был против, никакой публикации ТАСС бы не было. И после этого он сам себе все обосрал. ОК.

 

– А у вас не было попыток вмешаться в процесс? Когда у него был очень неудачный адвокат, вы не пытались в этот момент спасти его?

 

– Конечно! Но без него невозможно. Он взрослый, дееспособный мужчина. Без его подписи нельзя уволить адвоката никак. Конечно, все ему говорили... мыслящие люди: "Ты с ума сошел?! Что это такое?" А он боялся: "Если я его уволю – меня тут же посадят". Молодец! Взрослый мужик! Пятеро детей.

 

– Вы с ним сейчас поддерживаете...

 

– Нет.

 

– Вы закрыли...

 

– Я, конечно, не закрыл бы, если бы он был одинокий, но у него достаточно много друзей, которые, как я знаю, о нем заботятся. У него для тюрьмы, в общем, довольно комфортные условия. Люди ему пишут, с ним общаются, он не одинок. Я считаю, что он предал меня лично. Предал мою дочь, например, моего сына…Моя дочь не помнит себя, когда не было бы Миши Ефремова. Она родилась, а Миша уже был. Сын чуть попозже, но все равно, в его более-менее сознательном возрасте Миша был... Сколько мой сын вытаскивал Мишу, тащил по пляжам в Юрмале, затаскивал в багажник. Для него Миша был как бы родной человек, такой же, как я, например. Он их тоже предал как бы. Мою маму. Моя мать очень дружила с его матерью и сказала: "Слава Богу, Алка померла". Это произошло годом раньше. Ничего так?

 

Мумин ШАКИРОВ