Хранить вечно. Какой стала Америка?

Что останется после нас?

Шел новый 1989 год. Наступил второй год успешного дела, организованного Томом в тихом техасском пригороде Хьюстона. Типография, которую он открыл по совету отца, приносила хороший доход, в размере ста тысяч долларов в год. Даже не каждый сенатор получал такое вознаграждение за труды! А тут, простой Том Отри, только что с университетской скамьи, получал доход выше, чем известные всем политики или судьи. Все в мире казалось возможным, и не было ни одного невыполнимого заказа. Даже компания-конкурент иногда направляла ему заказы, или брала излишки, а такое случалось часто.

Приходили самые разные заказы. Среди них были скрепленные из трех листов бланки с копиркой посередине. На полях этих листов располагались оттиски красных номерков. Это были важные документы для судопроизводства из соседнего города Хантсвилл. А именно, Том регулярно печатал новые пачки бланков различных квитанций для заключенных, приговоренных к смертной казни, которых держали неподалеку, на другом берегу озера Ливингстон. Казалось, работе никогда не будет конца.

Том накинул легкое клетчатое пальто и небрежно завернул шарф на шею через плечо. На нем уже был красный свободный фланелевый свитер. Он даже не стал застегивать пальто. При его высоком росте он не особо следил за фасонами и гардеробом, на нем все смотрелось хорошо. Люди в маленьком городке его прекрасно знали, ведь и отец держал свою типографию. А Том, когда учился в колледже, подрабатывал в местной газете оператором пресса. Большой платой пресса ему зацепило кончик пальца, и прямо с работы его увезла скорая помощь. В больнице встретил доктор, в белом с зелеными рукавами халате и квадратной шапочке, прямо с порога отвел в операционную, и долго что-то пришивал. Палец, в конце концов, сросся как новый, и Том даже не ощущал в его кончике онемения.

Надев пальто и шарф, он просто затворил за собой дверь, не замыкая ее, и хлопнул второй, сеточной наружной дверью. С крыльца он направился к своему новому, последней модели, Плимуту. У автомобиля были кнопки для автоматического поднятия и спуска боковых окон, радио и кассетный проигрыватель, все как он любил. Направились на блошиный рынок все вместе: Том Отри, его мама и папа. По пути слушали кантри музыку, которая мелодично и приглушенно лилась в мягкий салон из динамиков модного автомобиля. Кажется, пела Долли. Блошиный рынок приезжал сюда три раза в год. А теперь это было еще особым событием потому, что случилось после Рождества, когда все товары особо уценены. Они каждый год ходили туда всей семьей после Рождества и Нового Года, искать самые выгодные сделки. По сезону пахло корицей и еловыми шишками. На базаре он рассматривал ненужные безделушки, пока его взгляд не упал на ручной станок в форме буквы Г. 75$ – красовалась цена. «За сколько отдадите аппарат?» – поинтересовался Том невзначай. Сошлись на полтиннике. И даже еще через 30 лет он будет победоносно рассказывать эту историю.

«Что ты купил, Томас?» Спросила мама. Она стояла в какой-то неловкой позе, как будто хотела нырнуть в прорубь, а отец тут же развалился в походном кресле и небрежно поднял руку над головой. Родителей, как оказалось, рисовал заезжий портретист. «Ма, ты не поверишь, это же аппарат по скоросшиванию страниц, он стоит... Ну, сотен семь... Точно столько стоит, как минимум! А угадай, за сколько я его купил?» «Это все к отцу!» Она озорно засмеялась, а портретист что-то быстро и энергично начал штриховать на холсте. Отец одобрительно кивнул, выслушав Тома, и комичным жестом потер руки: «Вот это хватка, партнер!» подмигнул он. Том глянул на мольберт – художник уже заканчивал – там оказались графические карикатурные рисунки, он знал, так делают для газет. Разгоряченный отец и мать с тонкой талией и четко переданным озорным взглядом, какой был у нее, когда она смеялась. «Вам понравится», – усмехнулся Том, косясь на родителей. Карикатурные портреты было решено повесить у Тома над рабочим столом. У него было два рабочих места, одно напротив другого, ведь он был единственным работником в своей типографии. На одном месте он просматривал оттиски под светом лампы, так было удобнее, а на другом принимал клиентов. С клиентами он, как правило, прохаживался по просторному полупустому помещению, доставшемуся от закрывшегося ресторана.

Гордость типографии – модифицированный в середине 50-х годов двадцатого века мощный индустриальный принтер еще из 19-го века, прям как в газете, где он начинал свою стезю. Принтер монументально возвышался в задней комнате, в углу, где его легче было обслуживать. Теперь у Тома появился центральный элемент типографии – станок в форме буквы Г для пробивания скрепками посередине стопок страниц, чтобы из них получались книги, различные брошюры и буклеты.

«Срань Господня! Уууу-аааа!!!» Взвыл от боли и негодования Том. Из пальца вовсю хлестала кровь прямо на стопку новых бланков. Схватив какую-то серую тряпку из кучи похожих неподалеку, Том махнул ею в нерешительном жесте, как будто бы желая вытереть размазанную кровь со стопки бумаг. Однако он тут же спохватился, зажал струящуюся рану на пальце и выбежал вон, что-то про себя бормоча.

«Вам повезло, что не было заражения», сказал какой-то незнакомый доктор, которого Том не видел во время операции. На докторе в этот раз сидел прекрасно пошитый пиджак с иголочки, а не больничный халат. Рядом с ним сидела дама, чиновник от страховой компании, с которой доктор консультировался относительно каждой процедуры и назначения терапии для пострадавшего, а она сверялась со своими расценками. «Палец вам, к сожалению, спасти не удалось, но мы сделали все, чтобы косметически компенсировать частичную утрату фаланги». Из больницы Том молча вышел на парковку, уже немного сутуловатый, жмурясь от яркого дневного света, с перемотанным, тем же самым пальцем, до которого теперь-то, наконец, добрался злополучный газетный принтер. Открыв дверь старого, уже потрепанного Плимута, с запекшейся на двери и сиденьях кровью, Том критически оглядел салон, а потом искалеченный палец. После этого в типографии появились два новых ксерокса. Один был черно-белый, а другой с дополнительным барабаном, в который можно было заливать чернила любого цвета по выбору. «О Бой!» Восклицал Том, которого переполняло вдохновение, «Я буду печатать визитные карточки в два цвета! Одна карточка будет, наверное, с красным заголовком, а другая с синим ободком! Я предложу клиентам обе версии, на выбор». А старый принтер, изувечивший ему палец, он перестал использовать. Лишь только иногда, если нужно было сделать дырки для перфорации, он заводил недруга, а потом и вовсе купил отдельный аппарат, раз в двести легче и компактнее, чем старый принтер. Все те же бланки ежедневно струились через его мастерскую. С годами их стало гораздо меньше, и заработок был уже, конечно, не тот. Однако, по-прежнему можно было рассчитывать на учреждение из Хантсвилла, как будто там изо всех сил пытались бюрократическими методами множить следы пребывания в этом мире тех, кого они ежегодно отправляли в мир иной. Регулярно продолжали приходить заказы на квитанции для заключенных, приговоренных к смертной казни. «Убив убийцу, вы не поменяете количество убийц», – вспоминал он расхожую надпись с одного из форумов, случайно замеченную им на экране компьютера, со страницы, которая загружалась минуть восемь, из-за медленной скорости в сети. Либералов он не любил и всегда носил с собой разрешенное зарегистрированное оружие и разрешение на него, свято чтя свое неотъемлемое право на ношение оружия, закрепленное в Конституции. «Если рассматривать убийство как одноразовый акт, тогда почему не говорят, что человек, например, убивший трижды, является трижды убийцей? Почему не рассматривают преступника как множественное лицо – три убийцы в лице подсудимого, по количеству доказанных преступлений? Само государство, на правах народа, должно выступать в качестве агента по уменьшению количества таких преступников, приводя в исполнение смертную казнь. Таким образом, количество убийц в обществе значительно сократится», – мудрствовал Том лукаво, когда распечатывал дополнительные партии квитанций для заключенных, приговоренных к смертной казни. На бланках с тройной копиркой типографский аппарат добросовестно и четко пробивал все копии с номерными знаками, чтобы хватило для каждой инстанции, а надпись крупными буквами гласила: «Хранить вечно». И так каждый год. Том усердно печатал и складывал в коробочки квитанции для заключенных, приговоренных к смертной казни, отправлял их по назначению, куда следует, на противоположный берег озера Ливингстон.

Он хранил старый принтер, который отрубил ему палец. Так же хранил самый первый компьютер макинтош, при помощи которого печатал те же бланки, еще на ксероксе. Хранил все записи о заказах, по прошествии 30-ти лет, теперь занявших все пространство внутри его рабочего помещения. Там, где когда-то было просторно, теперь совершенно негде было повернуться. Как будто эти записи могли еще кому-то понадобиться. Если, например, кто-нибудь придет и авторитетно спросит: «А что же, Том Отри, вы печатали для Ванды Флер в мае 1993-го года?» Он победоносно улыбнется дрожащими губами в седую неровную щетину, поднимет палец с обрубленной фалангой, но косметически компенсированной, уже затянувшейся кожей, и достанет белый конвертик из пыльной ячейки. Там окажутся карточки для садового клуба на имя Ванды, с пожелтевшим меню и приглашением на обед, который проводился более четверти века назад с целью привлечения средств на покупку стола для бриджа! Возможно, что это все, что осталось от Ванды. Со временем, однако, чаще всего, из конвертиков архива Тома выпадали тройные формы бланков с копиркой посередине о признании вины заключенных, на которых за десятилетия менялись только имена судей. «Хранить вечно» было неизменно выведено крупными буквами!

Том хранил календарь за 1993-й год. Хранил фотолабораторию, которая обросла ненужным пыльным хламом. Лаборатория отмерла первой. В комнате, где располагалась лаборатория, можно было споткнуться и упасть в груду всякой всячины, или же утонуть в паутине. Том вовсе перестал туда заходить. Кто-то украл воздушную кондиционирующую установку, чтобы сдать медь в приемник цветных металлов. В задней комнате, где располагалась лаборатория, теперь всегда было жарко, поэтому хранимые там реактивы, неиспользованные широколиственные пленки и бумага давно пришли в негодность. Цифровые технологии уже не использовали фотопечать. Даже черно-белый и двухцветный ксероксы Тома могли печатать файлы напрямую с компьютера. Это оказалось быстрее, дешевле, а главное, безопаснее, что Том ценил больше всего. Но он все же решил сохранить для потенциальных покупателей все свое старое, отжившее свой век, оборудование, когда начал подумывать о продаже бизнеса. «Отчетность за все годы существования фирмы, файлы с ордерами на заказы, списки адресов поставщиков бумаги за 1993-й год, фотолаборатория, реактивы для ванночек», – перечислял Том бесконечный список богатств, имевших сентиментальное значение для него одного. И, конечно, его главный трофей, Г-образный скобочный скоросшиватель.

Больше всего Том любил свой скоросшиватель, доставшийся ему столь чудесным образом. Именно поэтому и любил, а еще за то, что аппарат бил безотказно и не разу не ремонтировался за 33 года. Возраст Христа. Том в бизнесе уже такое количество лет. Несчетное количество буклетов, форм с копирками и памфлетов произведено внутри этих стен. Теперь никто больше не хотел покупать визитки ни с красным заголовком, ни с синим ободком. Том даже подумывал, не выполнить ли их с красным ободком? Но на столе, где стоял старый макинтош, не хватало места для локтя, и он никак не мог комфортно сесть, чтобы поменять дизайн продукта. Из клиентов до сих пор главным оставался Хантсвилл. «Я уже перевалил за 64, пора бы и на покой, все, буду жить на ферме», – решил Том. Уже Гугл управляет почти всей коммерцией в мире из своей виртуальной паучьей норы и почти никто не заказывает рекламные памфлеты, двухцветные визитки и бланки с тройной копиркой, кроме тюрем. «Пусть другие дерзают на этом поприще», – думал Том. «А я научу, если что. Ведь это останется на века, это все, что от нас останется, даже когда после нас самих давно простынет след»...

Где-то спилили лес, чтобы в трех экземплярах разослать в разные инстанции бланки для заключенных, приговоренных к смертной казни. На этих квитанциях неровным, нервным почерком накарябаны слова, пережившие тех, кто их написал. Теперь их будут хранить вечно, а вместе с ними и частичку Тома Отри, его души, вложенной в эти бумаги с черными линиями, и следы тех опасных убийц, которых стало гораздо меньше, а их имен на бланках, залитых кровью Тома, стало гораздо больше. Хранить вечно.

Лев Гончаров,

Хьюстон