Сан-Франциско – это город гурманов

Я полюбил этот город давно.

В этом месяце исполняется 30 лет, как я приступил к работе корреспондента в Сан-Франциско. В этом городе мне суждено было провести 12 лет, возможно, самых интересных и самых насыщенных в моей жизни. Между тем моему появлению в этом городе предшествовала одна удивительная история.

Впервые я оказался Сан-Франциско лет за 10 до назначения собкором, когда в составе международной журналистской группы знакомился с работой местных радиостанций. Несколько дней, которые я провел в этом городе, моим гидом была мать одной американки, которая работала у нас в Москве на радио. И вот в последний день – я это вспоминал много раз в жизни – мы стояли с моим любезнейшим гидом на мосту «Золотые ворота», откуда открывалась великолепная панорама города, когда она неожиданно сказала: «Я вижу Вам понравился Сан-Франциско. А ведь Вам предстоит прожить здесь долгое время». Ничуть не склонный к мистике, тогда я не придал ее словам ни малейшего значения. Реальных предпосылок к тому в тот период просто не было. Однако же, почти через 10 лет сбылось пророчество.

Все это к тому, что сегодня в память о той замечательной дате я помещаю очерк об этом городе, вошедший в одну из моих первых книжек об Америке.

Сан-Франциско

Я жил в Сан-Франциско год, другой… пятый, шестой, … и не переставал восхищаться этим городом. Я не знаю, что именно делает его таким, какой он есть, почему многие, увидев его однажды, мечтают вернуться, почему и сейчас, добровольно покинув этот город, я вспоминаю о нем с большим теплом.

Все, что я знаю о Сан-Франциско наверняка, это то, что он не похож ни на один другой город Америки. По самобытности я могу сравнить его только с Нью-Йорком. Но если в Нью-Йорке преобладает мужское начало – во всем чувствуется напряжение, мощь, а манхэттенские небоскребы и вовсе рождают фаллические образы, то о Сан-Франциско, если бы ни нормы русского языка, мне бы хотелось говорить в женском роде. Этот город необычайно красив. Красив особой, мягкой, чувственной красотою. Разбросанный на бесчисленных холмах (все голливудские боевики с погонями по почти вертикальным дорогам снимаются именно здесь), Сан-Франциско вырос на полуострове: с одной стороны Тихий океан, а с другой – огромный залив, за которым проступает синь горных хребтов.

Здесь никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко. Здесь круглый год весна. Пальмы, правда, привезены из питомников, зато горы, или как мы бы сказали, сопки самые настоящие, настоящий океан и редкой глубины небо. Это и есть Сан-Франциско. И если в вас все еще живет романтик, этот город для вас. Американцы же и вовсе влюблены во Фриско, как его иногда называют, и пользуются любым случаем, чтобы провести там пару – тройку дней. Именно по этой причине здесь всегда существует проблема гостиниц. Врачи, бухгалтеры, пожарники, Республиканская партия, общество защиты животных… – абсолютно все стремятся проводить свои общенациональные семинары и совещания именно в этом городе. На моей памяти только два события сумели помешать вечному столпотворению туристов в этом городе. Это землетрясение в 89-го году и обвал экономики одиннадцатью годами позже, который усугубил теракт арабских летчиков – шахидов.

Хотя и устроен Сан-Франциско, как любой другой американский город среднего размера, хотя небоскребы здесь ничуть не ниже, чем повсюду в Америке, все же – это южный, приморский город со свойственной таким местам характерной расслабленностью, неторопливостью, улыбчивостью и особым пристрастием ко всякого рода либеральным идеям.

Лет сорок назад, к примеру, именно здесь зародилось движение хиппи, центром которого стал до сих пор знаменитый район Хейт – Эшберри. А знаменит он тем, что и сегодня это – самое отвязное место Америки, где можно увидеть всю палитру американского андеграунда. И ветеранов – престарелых хиппарей с завязанными в косичку седыми лохмами. В свои шестьдесят они ничуть не изменили ни стиля одежды, ни образа жизни. Можно встретить здесь и их молодую смену – разноокрашенных панков, затянутых в кожу рокеров. И вечных спутников ничем неограниченной свободы духа – заросших грязью со спившимися лицами обмотанных в тряпье бомжей. И все это пестрое сообщество в состоянии легкого кайфа бродит по улицам, перемещается в кафе или магазинчики, затем снова выплывает наружу, толчется на перекрестках, создавая удивительную картину разноперой беспечности, что даже в южном, приморском городе Сан-Франциско смотрится заплатой на новых штанах. Впрочем, заплатой веселой и любопытной. На Хейт – Эшберри даже кафе и магазинчики – особые, не похожие ни на что другое в Америке. И уже только ради этого, чтобы увидеть, где начинались хиппи, потрясшие весь мир, стоит там побывать. Я тоже любил иногда посещать эти места. А если у меня случалось плохое настроение, дочь, имевшая к этому району особое пристрастие после того, как сделала о нем сюжет для моей программы, непременно тянула меня туда. И вы знаете, помогало.

Официальные туристические проспекты обязательно обратят ваше внимание на особую архитектуру города с его викторианскими деревянными трех-четырех этажными домами, которые отличает масса резных украшений, веселая и затейливая раскраска, а также уютные, свисающие над улицей эркеры. Непременно будет сказано и о самой изящной композиции небоскребов. Все это, действительно, очень красиво и запоминается с первого взгляда на всю жизнь.

Туристические издания, а город в большой степени живет за счет туризма, конечно же, укажут и на самую яркую достопримечательность этого города – кабельные трамвайчики. Сохранившие форму своих предшественников начала ХХ века эти трамвайчики снуют с холма на холм под головокружительным углом и на приличной скорости, а самым большим шиком считается прокатиться на подножке. Любопытно, что собственной тяги у трамвайчиков нет. Все устроено иначе: между рельсами под землей проходит трос, который постоянно находится в движении, через щель в асфальте специальным захватом вагоновожатый цепляет трамвайчик к этому тросу, когда надо трогаться, и отпускает перед остановкой. Обо всем этом вам расскажут техники. А вот лирики, вроде знаменитого певца Тома Беннета, воспели трамвайчик, как самую трогательную и романтическую примету этого города.

Все это вы найдете в официальных проспектах. А вот неофициально я могу вам сказать, что Сан-Франциско стал всеамериканской Меккой гомосексуалистов обоих полов. И это не прошло бесследно для города. Только в Сан-Франциско, например, на праздник Хеллуин устраивается самый красочный маскарад в Америке во всегородском масштабе. И по традиции устраивает его «голубое сообщество». Не знаю уж, чем именно притягивает этот город нетрадиционно ориентированные массы – может своим романтическим флером, а может быть особой терпимостью к любому самовыражению – но факт остается фактом: гомосексуальное братство превратилось здесь в многотысячную армию и давно стало влиятельной политической силой, с которой вынуждены считаться все, кому предстоят выборы. И мэр в первую очередь. Нетрадиционно ориентированное население Сан-Франциско по понятным причинам стремится к компактному проживанию и, подобно местным китайцам с их Чайна-тауном, заселило большой район под названием Кастро. Как знак самоутверждения в традиционном мире, нетрадиционные жители города вывешивают на своих домах флаги радуги, приклеивают этот символ к бамперам своих машин – мол, да мы такие и имеем право такими быть. Увидеть столь мощную демонстрацию своеособия в гей-клубе – это понятно, на то он и гей-клуб. Когда же клубом становится часть целого города – такое зрелище, и в самом деле, может ошеломить, особенно тех, кто приезжает сюда без предварительной подготовки жизнью в большом городе. Кто-то ошеломлен, кто-то шокирован, и абсолютно у всех это вызывает любопытство.

Как ни странно, Сан-Франциско оказался связан и с Россией. Именно сюда в 1806 году на корабле «Юнона» из Ново-Архангельска, столицы владений Российско-Американской компании на Аляске прибыл действительный статский советник и камергер двора Николай Резанов, выполнявший в этой российской колонии ту же роль, что и полпреды Президента сегодня в регионах. В тот год Русская Америка голодала, запасов, приготовленных на зиму, оказалось недостаточно. И Резанов, снарядив корабль, отправляется на юг в Калифорнию, чтобы купить продовольствие у обосновавшихся там испанцев. Собственно, испанцы дошли только до того места, где сейчас раскинулся Сан-Франциско. Здесь они построили свой самый северный форт. А к северу от пролива «Золотые ворота» лежала ничейная земля. Индейцев, понятно, в расчет тогда не принимали. Сейчас в этих местах находятся северная Калифорния, штаты Орегон и Вашингтон. Резанов попал в Калифорнию в марте, в месяц цветения, когда все вокруг напоено особой весенней прелестью. После суровой северной Аляски залитая солнцем Калифорния пленила его – и красотой и перспективами. Для Резанова, человека государственного, не занятые никем полные великолепия земли могли означать только одно – они должны стать российскими. И он приказал зарывать повсюду медные таблички с надписью «Собственность Российской империи». Но, говорят, что по русскому разгильдяйству карта с зарытым в землю свидетельством прав собственности была утеряна. А спустя годы и годы американцы еще долго находили то тут, то там медные памятники резановской экспедиции.

Но самому царскому посланнику было уже не до Калифорнии. В испанском форте он встречает свою любовь, любовь взаимную и пламенную. Его избранница – Кончита Аргуэльо, пятнадцатилетняя дочь коменданта форта. Отправив на Аляску загруженный продовольствием корабль, сам он остается у испанцев. Его отношения с Кончитой развиваются стремительно, не прошло и нескольких месяцев, как состоялось обручение. Этот роман непременно закончился бы венцом, а их супружество, возможно, стало бы самым счастливым в мире, не будь она католичкой, а он православным – без разрешения Папы Римского и Российского императора о браке нечего было и мечтать. Просьба о величайшей милости направляется в Ватикан, а сам Резанов, проведя в Калифорнии около года, отправляется в Санкт-Петербург к царю за разрешением на брак. В дороге через Сибирь в Красноярске его настигает воспаление легких. Болезнь протекает тяжело, и 1 марта 1807 года Резанов умирает. Кончита ждет своего нареченного год, другой, третий… ждет тридцать лет, пока не получает достоверные сведения о его гибели. И тогда, простившись со всем мирским, она удаляется в монастырь, где и проводит остаток своих дней. История их любви стала еще одним классическим сюжетом на тему высочайших чувств, разбитых обстоятельствами.

Ну, а отправленное Резановым в Ново-Архангельск продовольствие – на привезенную с Аляски пушнину удалось купить пшеницу, ячмень, бобы, горох, сало и соль – спасло русскую колонию от голода.

Случались в Сан-Франциско и другие российские экспедиции. Но именно селиться в этом городе наши соотечественники стали только в начале прошлого, т.е. ХХ века. Как и водится среди эмигрантов, вновь приезжие жмутся друг к другу, стараются обустроиться и в жилье, и в работе среди своих. Торгуют друг с другом, к своим же нанимаются на работу. Русские переселенцы не были исключением. Поначалу они селились в самом центре нынешнего города, там, где сейчас находится Чайна-таун, т.е. китайский квартал. Мне удалось установить места, где появились первые русские бизнесы в Сан-Франциско – Чайный дом и аптека. В одной из своих программ я показал, что теперь находится на их месте. В 30-е годы и в начале 40-х русская колония сильно выросла за счет русских иммигрантов из Китая. Это те, кто в Гражданскую войну, спасаясь от наступающей Красной Армии, бежали из России в Китай и обосновались в знаменитом городе Харбине, где и прожили более или менее спокойно лет пятнадцать. Но и оттуда с приходом к власти коммунистов они вынуждены были бежать. Кому повезло, получили визу в Соединенные Штаты, другим пришлось уехать на Филиппины или в Южную Америку.

Постепенно русская колония в Сан-Франциско переместилась из старых районов в другое место, и это уже стал заметный культурный и экономический центр белой эмиграции, к которой позже добавились те, кто по разным причинам попал сюда из СССР в годы Отечественной войны с Германией. Это был центр со своим собором, школами, ресторанами, страховыми и инвестиционными компаниями.

Спустя еще двадцать лет старорусская эмиграция постепенно растеклась по всему городу, оставив после себя необычной архитектуры собор и роскошное здание Русского центра, где когда-то бурлила жизнь, проводились балы, гремела музыка.… О том, как дальше складывалась судьба этих людей, мне бы хотелось рассказать в отдельной главе, эта тема того заслуживает. Ну а пока несколько слов о следующей волне наших соотечественников, накатившей на Сан-Франциско – эмиграции трех последних десятилетий, образовавшей еще один российский анклав, который живет своей жизнью, никак не соприкасаясь с теми, кто приехал до них. Однако точно так же, как поначалу и их предшественники, начинающие американцы советского разлива и наших дней поначалу жмутся друг к другу, ищут друг у друга работу, вместе живут и отдыхают. Этот район обитания новой волны из России называется Ричмонд. Впрочем, задолго до наших соотечественников его облюбовали корейцы, вьетнамцы и китайцы, так что русские названия магазинов «Гастроном», «Тбилиси», «База», «Елисеевский» тонут в азиатских вывесках. На всякий случай, пусть солидное слово «Елисеевский» не вводит никого в заблуждение: весь магазин – это небольшая комнатенка метров в 20 – 30, однако продукты здесь именно русские. В Ричмонде эмигранты живут обычно лет пять – семь, пока не научатся зарабатывать. Ну, а там уж начинают искать районы получше – в меру своих материальных возможностей.

С развалом СССР мы стали свидетелями эмиграционного взрыва – буквально на глазах за двенадцать лет моей жизни в Сан-Франциско число наших соотечественников увеличилось в пять, семь, а может даже и в десять раз. Во всяком случае, выйдя в город, будьте уверенны, что на глаза вам непременно попадется кто-то из наших. Не знаю уж почему, но выходцы из России обладают двумя удивительными свойствами. Во-первых, они видны издалека, и вы всегда безошибочно можете сказать – вон идут наши из России, будь то эмигранты, прожившие в США по 15-20 лет, или туристы, завернувшие в Америку на недельку. А, во-вторых, в отличие от всех других народов, русские за границей редко проявляют радость при случайной встрече, скорее они отвернутся друг от друга, постараются не заметить соотечественника. Первое обстоятельство объяснить трудно, а второе просто невозможно, я, во всяком случае, не могу. А вот об узнаваемости я часто думал. Тут и стиль одежды, даже живя за границей, наши люди более или менее одинаково одеваются, одинаково стригутся. Тут и манера ходить: прогуливаясь, держать руки за спиной или идти под ручку (американцы так не ходят), и потом выражение глаз – в них редко отражается доброжелательность, особенно к постороннему человеку, скорее настороженность.

По разным подсчетам сегодня в Сан-Франциско насчитывается от 25 до 50 тысяч эмигрантов из России. Это не так уж и мало для семисоттысячного города. Но в любом случае это всего лишь один из многих микромиров этого города, и к тому же не самый большой из них. Самым заметным национальным анклавом здесь стали китайцы. Этих невысоких юрких людей, с их характерным громким, на самых высоких тонах говором вы встретите повсюду в городе. И в деловом центре – в конторах и офисах, и в коммерческих кварталах – в магазинах и ресторанах. Далекие от европейской культуры, китайцы на удивление хорошо к ней адаптируются, завоевывают все новые и новые позиции и чрезвычайно цепко за них держатся. Некоторых жителей Сан-Франциско это начинает волновать: вместе с латино, так здесь называют выходцев из Латинской Америки, цветное население – филиппинцы, китайцы и другие азиаты – составляют большинство жителей города. Как это обычно и бывает, выходец из той или иной этнической группы, попав куда-либо на работу, тащит за собой соплеменников. Тем более, если речь идет о государственной службе – американские законы по охране прав национальных меньшинств этому способствуют. И вот уже почти все клерки в мэрии – филиппинцы и китайцы, служба безопасности в аэропорту состоит исключительно из филиппинцев. В частных компаниях такое тоже порой бывает. Например, в отделение банка около моего дома главным менеджером пришел китаец, через несколько лет почти все клерки там были китайцами. Практически все они получили образование в Америке, а некоторые даже были рождены в этой стране, т.е. это уже второе поколение эмигрантов.

А начинают китайцы, если прибывают в США без капиталов, как и все, со своего национального ядра, китайского квартала Чайна-таун. Селятся порой по десять – пятнадцать человек в одной комнатенке и работают, работают, работают… Поразительно трудолюбивый и трудоспособный народ. Многие выбиваются из нищеты, получают образование и нередко становятся весьма состоятельными людьми. Например, большая часть недвижимости в весьма престижном районе, где первые годы находился корпункт, принадлежала именно китайцам. Это не обязательно означает, что они сами и жили в своих домах. Очень часто они сдавали свою собственность белым американцам.

Ну, а что до Чайна-тауна, прилепившегося к небоскребам делового центра, это – место, где каждый гость Сан-Франциско считает долгом побывать. Его улицы и улочки с бесконечными магазинами и магазинчиками, ресторанами и ресторанчиками чисто внешне трудно отличить от подобных улиц в самом Китае. Чайна-таун живет своей жизнью, варится в собственном соку – со своими школами, банками, магазинами, конторами. Я знаю, что многие обитатели Чайна-тауна, прожив в США чуть ли ни пол жизни, так и не научились говорить по-английски. У них не было в этом необходимости. Здесь даже полицейские китайцы. Другим в китайском квартале делать просто нечего. Впрочем, это вполне согласуется с городской политикой: каждому микромиру – своих полицейских, чтобы могли понять проблемы, мотивы, стремления и вообще жизнь тех, среди кого работают. Поэтому в испаноязычном районе полицейский участок комплектуют в основном выходцами из Латинской Америки, в китайском – китайцами, и даже нетрадиционно ориентированный район Кастро патрулируют полицейские соответствующих взглядов на отношения полов. Здесь это работает, преступность постепенно снижается.

Китайский, латинский, итальянский, японский квартал – каждый из них имеет свой национальный колорит, свою притягательность, делая Сан-Франциско удивительно красочным городом. Наверное, все это, помноженное на замечательный климат и фантастически красивую природу, и есть город-мечта, которая манит к себе людей со всего мира.

А теперь о самом главном, почти о святом. Сан-Франциско – это город гурманов. На 700 тысяч жителей здесь существует более 4 тысяч ресторанов. Как и Нью-Йорк, Сан-Франциско собрал выходцев чуть ли ни со всего света. И оттого здесь представлены все кухни планеты, все мыслимые блюда из всех мыслимых продуктов, самые популярные из которых – те, что приносит людям океан. Описывать этот праздник желудка нет никакого смысла – в нем надо участвовать, надо ходить и открывать для себя новые рестораны и ресторанчики, пробовать, сравнивать.… И, кстати сказать, в 7 – 8 случаях из 10 вы набредете на отличную еду. Ну а цены – могу только сказать, что по большей части они ниже московских. А вот китайские рестораны по понятиям российской столицы и вовсе бесплатные. Огромное блюдо отлично приготовленного мяса, рыбы или креветок обычно стоит 6 – 8 долларов. Кстати, именно китайские рестораны стали нашими первыми любимыми ресторанами – корреспондентская зарплата не располагала к большему – пока я не научился зарабатывать деньги на американский манер.

Ну и заканчивая кулинарную тему, скажу пару слов о популярном у нас Макдональдсе. В Сан-Франциско – это понятие концептуальное, совсем иное, нежели чем у нас. Там и в голову никому не придет называть Макдональдс рестораном. Это всего лишь закусочная быстрого обслуживания с не очень полезной едой для людей скромного достатка. Хотя почему-то именно Макдональдсы стали излюбленным местом всех детей, независимо от заработка их родителей.

В Сан-Франциско нет выдающихся музеев, местные театры тоже не стали мировым событием, но в этом городе есть настроение, есть атмосфера, есть что-то в его воздухе, что заставляет людей возвращаться сюда вновь и вновь.

Я полюбил этот город давно. Люблю его и сейчас. И вижу в нем только один недостаток – с точки зрения журналиста, в нем ровным счетом ничего или почти ничего не происходит из того, что могло бы заинтересовать остальную Америку, не говоря уже о других странах. Именно это обстоятельство станет одной из причин, почему я закрою программу «Америка» и вернусь в Россию, хотя моя работа в США могла бы продолжаться еще неопределенно долгое время. Но это случится гораздо позже. Пока же я только наслаждался работой и жизнью в этом замечательном и, кстати говоря, очень забавном городе.

Забавна, например, его традиция прощания со старым годом. В этот день, 31 декабря, ближе к полудню, когда рабочая дисциплина стремительно несется к нулю, в небе над деловым центром появляется нечто притягивающее взор. Оно парит и кружится, чтобы, достигнув земли, удивить всякого незнакомого с подобным безобразием. Это листки календаря, точнее сотен, а может и тысяч календарей, которые по заведенной давней традиции служащие контор, расположенных в небоскребах, в канун Нового года выбрасывают прямо из окон. В этот день город покрывает около 25 тонн бумаги – бедствие, с которым городские власти уже много лет пытаются бороться, взывая к гражданским чувствам служащих. Однако без заметного успеха. Но власти оружие не складывают. Оно и понятно, ибо жертвой этого ристалища каждый раз становится городской бюджет. Уборка предновогодней макулатуры обходится в 20 тысяч долларов. Но старые традиции умирают с трудом.

Переехав в Москву, мы все же постоянно приезжаем в Сан-Франциско, обычно на Новый год, чтобы встретить праздник с друзьями. И каждый раз видим все ту же старую картину – усыпанные календарями улицы.

Михаил Таратута