«Он был великолепный чудак». Сады репрессированного ботаника на Соловках в Белом море

Деревья Дегтярева на Соловках стоят до сих пор.

Несколько лет назад при Музее истории ГУЛАГа открылся Сад памяти. Семена и саженцы для него были привезены из мест, в которых отбывали заключение люди, осужденные по политическим мотивам. Некоторые растения музей разрешил использовать для создания необычного перформанса в память о ботанике и путешественнике Владимире Дегтяреве.

Воспоминаний и прочих документальных свидетельств о Владимире Дегтяреве не так уж много, но то, чем мы можем располагать, поражает воображение. Слишком неординарным был этот человек. Осужденный на десять лет, он попал на Соловки и там занимался акклиматизацией растений. В результате возник ботанический сад. Жил он не вместе с другими заключенными, а в дендрологическом питомнике. Его солагерник Дмитрий Лихачев так описывал пребывание Дегтярева на Соловках: «Этот мужественный человек был невысок, ловок. У него были ковбойские перчатки и ковбойская шляпа. Он был великолепный чудак. Отказывался ходить в Кремль пешком. Ему дали козла. Всю дорогу до Кремля (когда ему нужно было туда явиться) он вел козла, но перед Никольскими воротами садился на него верхом и, въезжая, выхватывал из-за раструбов своих перчаток пропуск для предъявления часовому. Почему разрешалась ему вся эта игра – не знаю. Вероятно, «начальству» нравились не только пьяницы, но и чудаки. Он был совершенно честен. Когда обнаружилось, что он помогал беглецам, я предположил, что его неминуемо расстреляют. Но нет... Уже после моего освобождения, идя с работы как-то пешком по Большому проспекту, по которому в те времена ходил трамвай, я изумился: на полном ходу из трамвая выскочил Дегтярев, подбежал ко мне (с площадки заметил) и сказал, что работает лесничим в каком-то заповеднике в Средней Азии. С приветственным возгласом «Привет вам с (какого-то) Алатау!» он бросился за следующим трамваем и исчез. И я был рад, как только мог».

Растительный мир, садоводство были делом жизни Владимира Дегтярева. Научный сотрудник Алма-Атинского государственного заповедника создавал дендрарии в самых невероятных и трудных обстоятельствах, вплоть до 1938 года, когда он был приговорен к высшей мере наказания по облыжному обвинению в шпионаже и расстрелян. Следуя вехам его биографии, участники перформанса «Дендрариум» разбили представление на тематические части под названиями «Сад детства», «Сад путешествий», «Дендрарий в Соловецком лагере», «Японский сад-огород в Петрограде» и, наконец, «Сад мечтаний в горном заповеднике», который в его биографии стал последним. По ходу перформанса чтение написанных Дегтяревым текстов перемежалось составлением икебан. В этом не было ничего неуместного. Во-первых, почему бы и нет. Во-вторых, Японию ботаник посещал в юношеском возрасте, а в зрелые годы японские растения культивировал в России. Впрочем, были и другие страны, из которых привозился посадочный материал. До 1916 года Дегтярев успел побывать в США, Аргентине, Мексике, Бразилии и Чили.

В числе участниц перформанса – правнучка другого узника Соловков, отца Павла Флоренского Лидия Левицкая. По профессии геолог, искусство икебаны – ее увлечение. Мы поговорили по окончании представления в Саду памяти, и Лидия Левицкая напомнила, что во многом судьбу Владимира Дегтярева определило увечье. Ребенком в результате несчастного случая он лишился глаза. Наша собеседница составляла композицию под названием «Сад детства»:

– У меня происшествие случилось. Я решила использовать две бесцветные стеклянные вазы. Они круглые, как зрачки. Каждая похожа на зрачок, на око. Когда мы сюда пришли, одна из них оказалась расколота, так что воду в нее я не наливала. Мистика – не мистика, но вот такой привет я получила от нашего героя. У него вся жизнь оказалась подчинена травме, как он сам говорил, «половинному зрению». Его воспитывали с учетом этого. Владимир Николаевич не смог стать военным и не смог стать музыкантом. Его отец был солистом Мариинского театра, прима-скрипка. Мама – выпускница Смольного, преподавала музыку. Родители очень рассчитывали на то, что мальчик продолжит династию, но он не смог. Зато смог многое другое: много путешествовал и оставил след на земле.

В Туапсе есть район Ермолино. Я больше чем уверена, что там должны быть следы сада, который он создал, будучи юношей. Пока я не смогла это проверить, но собираюсь спросить об этом у специалистов из Ботанического сада.

Его жизнь была насыщенной и полной, а натура – неугомонная, страстная. У Владимира Дегтярева было потрясающее детство. Он зачитывался Майн Ридом и журналами «Вокруг света». Однажды он гостил у знакомых родителей на юге Воронежской области. Они играли в индейцев и ковбоев, и у Дегтярева было почетное прозвище Черный Бизон.

– Удивительно, что потом все эти майн-ри-довские мотивы воплотились в его взрослой жизни.

– Да! Так называемую «красную расу» он полюбил еще в детстве, а когда жил в Аргентине, перевел с испанского три песни о верховной жрице народа майя. Когда мы готовили перформанс, решили на этот раз не делать акцент на америндах. Дело в том, что мы брали материал из Сада памяти, поэтому были несколько ограничены в выборе. А моей первоначальной идеей было использовать то, что он полюбил, – подсолнухи, каучуковое дерево, картофель и пасленовые, ведь все это нам дала Америка. Впрочем, искусство икебаны предполагает некоторую разреженность. Должна быть прозрачность и воздух.

– И в самом деле, ваша композиция – лаконичная. Вазы накрыты двумя растениями, немножко похожими на лопухи, у них большие конусовидные листья. Понятно, что у каждого зрителя – свои ассоциации, но верна ли моя догадка, что эти плотные темно-зеленые листья как бы служат защитой хрупким стеклянным сосудам?

– Наверное. Это как покрывало или как крыши детских домиков. А вообще-то это редкое растение под названием дармера. Оно родом из Северной Америки. Второе использованное здесь растение тоже редкое. Это веточка хризантемы японской. Все это – знаки ботанического сада, изящного цветоводства. Композиция отражает и травму, и направление дальнейшего пути Владимира Дегтярева.

Представляете, он же не хотел уезжать с Соловков, но его оттуда отправили в ссылку. А Владимир Николаевич хотел остаться при своем дендропарке. Он занимался адаптацией растений в приполярной зоне. Практической задачей было озеленение северных городов вроде Норильска, Мурманска или Печенги. Мечтал, чтобы людям было красиво. Что-то у него гибло, наверное, а что-то приживалось.

– Из писем Дегтярева мы знаем, что он выращивал там ягоды и цветы. Названий много, упомяну лишь водяные лилии, розы, мальвы и маки. Еще высаживал деревья разных пород. Но мне встречались сообщения, что будто бы на Соловецких островах ничего не осталось из посаженного Владимиром Дегтяревым. Будто бы все исчезло. Верно ли это?

– Нет, неверно. Следы этого дендропарка там точно есть. Это, без сомнения, культурные посадки, причем возникшие на пустом месте. К примеру, лиственницы, которые за Урал сами не перелезают. Это может подтвердить моя мама. Она – геоботаник и бывала на Соловках, – говорит Лидия Левицкая.

– Да, я геоботаник. Меня зовут Кира Кирилловна Мишина, урожденная Флоренская. Я внучка Павла Александровича Флоренского. Действительно, по крайней мере, деревья Дегтярева на Соловках стоят. Это громадные кедры, пихты и лиственницы. Им уже много лет, точно больше пятидесяти. Это его работа, его ботанический сад.

– Как могли сочетаться зверства Соловецкого концлагеря и относительно вольные условия, в которых работал Дегтярев? Почему ему это дозволяли?

– Потому что нужны были работники для решения экономических задач. Тот же Павел Александрович Флоренский вел исследования по получению агар-агара из водорослей. У него и лаборатория была, и производство. Кроме того, массовые расстрелы происходили не тогда, когда был Дегтярев. Это происходило позже. При нем условия содержания заключенных были немного мягче, – говорит Кира Мишина.

Владимир Дегтярев любил ставить перед собой сложные и небанальные задачи. Под его руками растения (в том числе редкие, заморские) впервые появлялись на новых для них землях. Остается только гадать, каких впечатляющих успехов добился бы этот деятельный и одаренный человек, если бы не репрессии и оборвавший жизнь расстрел