Имя женщины: «авторка», «поэтка», «президентка»

Ирина Левонтина и Ирина Фуфаева о том, как феминитивы меняют русский язык.

Будущее наступает у нас на глазах в русском языке. Все более широко применяются новые феминитивы – «авторка», «поэтка», «пре-зидентка». У одних они вызывают сочувствие, у других, блюстителей языковой нормы, наоборот, раздражение или даже ненависть. Почему мы не можем согласиться по поводу феминитивов? Меняется ли от них русский язык? Приведет ли гендерное равенство в языке к гендерному равенству в жизни?

В России и в мире все чаще обсуждается тема феминитивов. Волна феминизма в последнее десятилетие заставила пересмотреть традиционные языковые правила с учетом репрезентативности женщины в обществе. Многие девушки подписываются «авторками», «журналистка-ми», «режиссерками» и так далее. Больше всего гнева феминитивы получают от так называемых «борцов за чистоту языка». Феминитивы вызывают отторжение у бюрократов, хотя их можно понять: иметь одно обозначение, например, профессии, всегда проще, чем два. Возмущение еще может быть вызвано привычкой: например, «спортсменка» для многих звучит привычно, а какая-нибудь «редакторка» – уже нет.

В последнее время многие уже и не замечают, как в бытовой речи употребляют феминитивы, не придавая этому ни негативного, ни позитивного оттенков. Еще лет десять назад те, кто был против «авторок», «психотерапевток» и прочих, сейчас спокойно их употребляет.

Выбирать, каким словом себя обозначать, – дело отдельного человека. Например, феминитивы «мэрша», «докторка», «библиотекарша» и «секретарша» вызывают у многих женщин негативное отношение; это может быть связано и с суффиксами «ша» и «ка», которые просто неблагозвучны, и в данном случае в какой-то степени уничижительны. А некоторым женщинам феминитивы вообще не нравятся и вызывают отторжение, и им привычнее обозначать себя «поэтом», «строителем», «комендантом» и так далее.

У нас в гостях Ирина Левонтина, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН.

– В каких-то случаях можно применять гендерно нейтральное слово: скажем, «секретарь»? «Секретарша» явно будет уничижительно.

– У каждого слова отдельная история. Вы же не скажете «моя дочь – студент». Или «Елена Образцова – певец», – так же никто не скажет. Все-таки есть совершенно нейтральные и даже обязательные феминитивы. Некоторые феминитивы абсолютно привычны и давно укоренились в языке. Кстати, слово «поэтка» употреблял еще Жуковский.

– Но оно вышло из употребления.

– Да, не закрепилось. Но это нормально: слова уходят, приходят, возвращаются.

Рассуждать можно по-разному. Люди могут говорить: употребляя феминитив, вы тем самым подчеркиваете, что я не настоящий поэт, а поэтесса. И Цветаева, и Ахматова, и многие другие не любили слово «поэтесса», а слово «поэтка» тоже редко кому нравится.

Я, например, с удовольствием называю себя лингвисткой, но многим кажется, что в этом есть что-то уничижительное: зачем вы подчеркиваете гендерную идентификацию, важно, какой вы специалист. А когда человек не использует феминитивы, сейчас преимущественно рассуждают так: а почему вы игнорируете мою гендерную идентичность? Зачем вы хотите сделать вид, что я почти как мужчина?

– Но тренд все-таки идет на фенимитивы?

– Сейчас – да. Скажем, студенческое издание DOXA, которое теперь пересажали, системно использует феминитивы. Когда я выступала в суде по делу Егора Жукова, DOXA написала: экспертка там что-то… Дальше никакого обсуждения уже не было, было обсуждение только по поводу употребления феминитива «экспертка». Я в конце концов не выдержала и написала: слушайте, а ничего важнее здесь нет? Человека сейчас посадят, и самое важное – это какой суффикс?!

Язык – это средство общения. Никакие языковые единицы не обладают ценностью сами по себе: важно, что человек в это вкладывает. Понятно, что DOXA не вкладывает в это никакую уничижительность, а вкладывает некоторое общее представление о том, что правильно не использовать гендерно нейтральные слова, а идентифицировать пол, потому что иначе это принижает женщин, если их подстраивать под маскулинный стандарт.

– Язык же не гендерно нейтрален, гендер изначально прописан в языке. И язык, если брать его в историческом развитии, – это все-таки средство мужского доминирования, отражение патриархального мира. Все словоформы, местоимения, так или иначе, заточены на главенство мужчины.

– Язык отражает все, что есть в жизни. В частности, он отражает те долгие века, когда в той или иной степени царил патриархат.

– Надо ли нам это менять? Я вижу, что английский язык, особенно либеральный, академический английский, на несколько шагов впереди. Я никогда не напишу «каждый должен знать», я напишу: каждый и каждая должны знать. Дженерик человека – это мужчина. В русском это еще не так записано, а вот в славянских языках человек – это всегда мужчина.

– Хотя по-украински, например, это «людина», слово женского рода.

– Надо ли нам каждый раз подчеркивать гендерное разнообразие?

– Язык же принадлежит нам всем, монополии нет ни у кого. Вам, может быть, не надо, но для многих это важно, и таких людей становится все больше. Жизнь движется. Может быть, дальше это перестанет быть так уж важно, значит, те новые феминитивы, которые успеют закрепиться, останутся в языке, а те, которые не успеют, не останутся.

– Наверное, сейчас это очень идеологизировано. Критически настроенные люди могут сказать: вот она – новая этика, уже и до языка добрались! Это действительно новая этика?

– Вообще говоря, нет никакой обязательной связи между феминизмом, экоактивизмом, толерантным отношением к ЛГБТ и так далее, но есть такое пакетное мышление, когда это все в одной куче. Если человек активно употребляет феминитивы, то он ассоциируется сразу со всей этой кучей новых явлений. Поэтому люди настороженно к этому относятся, им кажется, что все это в пакете сразу тащит за собой слом традиционных ценностей.

А с другой стороны, эта новая этика, как многие новые прозелитические идеологии, довольно агрессивна. Человека за то, что он сказал что-то не так, начинают вычеркивать, бойкотировать, как произошло с Джоан Роулинг, которая высказалась не в тренде, как едва не произошло со Скарлетт Йоханссон, которая хотела сыграть трансгендерного человека и была, фигурально выражаясь, страшно побита камнями за апроприацию: как она может, не будучи трансгендером, играть трансгендера? Любую мысль можно довести до абсурда.

Но такие страсти – это вообще-то неплохо, это значит, что язык жив. Самое плохое для языка – это автоматизм, когда мы разговариваем, не приходя в сознание, не задумываясь. А такие дискуссии, которые иногда даже принимают неприятные формы, все-таки свидетельствуют о том, что люди внимательно относятся к языку, что для них это важно.

Кстати, в случае с феминитивами мне еще профессионально приятен бурный всплеск словообразования. Эта история показывает: не просто есть какие-то слова с какими-то суффиксами и приставками, а это действующая живая модель, из этих кирпичиков можно все время составлять что-то новое, а не только тасовать существующие слова. Можно сочинять, творить, спорить о том, какой суффикс лучше, хорош ли, например, суффикс «ша», или из-за того, что у него было значение, как в слове «генеральша» – жена генерала, другие значения немного заблокированы.

– У меня знакомые учатся в международных школах в Европе и Америке, и их учат тому, что, как есть третий пол, люди, которые не хотят быть гендерно определенными, точно так же есть форма и в языке. Допустим, гендер писателя неизвестен, и мы пишем: «они писатель, и они написали эту книгу».

– В русском языке это тоже есть. Местоимение «они» использовалось в XIX веке, как употребление множественного числа для вежливости по отношению к вышестоящему.

О роли феминитивов рассуждает культуролог Оксана Мороз.

– Вопрос о том, насколько распространены феминитивы в письменной или устной речи, очень зависит от сообщества, на которое мы смотрим. В публичной сфере, особенно в той, которая касается дискуссии о социальных проблемах, феминитивы постепенно все в большей степени становятся приемлемыми, причем не всегда по умолчанию, а становится приемлемым вопрошание о том, используем ли мы феминитивы в отношении определенного человека. То есть мы можем спросить: вас при публичном представлении называть журналисткой или журналистом, режиссеркой или режиссером?

Я считаю, что это корректный подход: феминитивы не нужно вменять как обязанность, но обязательно нужно спрашивать, как люди хотели бы себя представлять. Вот я всегда представляюсь как культуролог, хотя некоторые мои читатели периодически пытаются придумать какие-то феминитивы, которые, на мой взгляд, звучат смешно. Я прошу не называть меня культорологиней, потому что есть определенная профессия. По-моему, такое придумывание феминитивов в данном случае в очень большой степени преследует мировоззренческие политические мотивы, то есть мы специально хотим пропедалировать, что я «социологиня» или «антропологиня».

Часто люди, которые так себя называют, работают в исследовательских областях, для которых очень важна работа с темами гендера. И я очень редко встречаю рассуждения о том, использовать ли феминитивы в отношении женщин-математиков: возможно, потому что для математики анализ языка и способов саморепрезентации не так важен, как для социального гуманитарного знания, связанного со способами описания мира.

К нам присоединяется Ирина Фуфаева, научный сотрудник лаборатории социолингвистики РГГУ, автор книги «Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция».

– Ирина, вы автор или авторка?

– Я точно не авторка, я не очень люблю такие замены. Существовало же почти двести лет слово «авторша»: я готова быть авторшей, мне не трудно.

– Объясните, как нам разобраться с разными суффиксами – «ша», «ка», «са». Они все ситуативны, или есть какие-то отдельные суффиксы, которые все-таки несут уничижительный оттенок?

– Во-первых, в русском языке действительно бездна этих суффиксов женскости. Во-вторых, они по тонким правилам присоединяются к основам. Очень важно, на что кончается основа. Суффиксы «щица», «ница», которые работали в XVII веке, работают и сейчас. Автоматически возникают «пиарщица», «водительница», и более никак. Суффиксы «ка», «ша» часто обслуживают заимствованные слова: «авторша», «музыкантша», «режиссерка», «революционерка», «демократка», «театралка». Поток заимствований хлынул в петровское время, в том числе названия профессий и разных других наименований людей, для которых парных суффиксов не существовало, у них нет русского суффикса. Тут возник шанс для прежде редкого суффикса «ка», который стал обслуживать эти основы. Этот суффикс стал безальтернативно присоединяться к заимствованиям на «ист» – «арфистка», «пианистка» – и никакой уничижительности мы тут не слышим, потому что сам суффикс «ист» говорит о том, что это лицо.

– А как быть с врачом? «Молодая врач»?

– Так же, как с «судьей», «коллегой», «старостой» – это слова общего рода, и тут мы не нуждаемся в феминитивах, разве что в косвенных падежах. «Иркутскую врача наградили» – так сказать невозможно, но говорят уже так, тихой сапой используют слово «врач» в косвенных падежах. Слово «врач» преодолело эти рамки, в отличие от многих других слов.

– Ирина, у вас вышла книга «Честное слово». А есть ли мужские корреляты от женской профессии? Есть же чисто женские профессии – гадалка, сиделка. Нет же слова «гадалец», а «сиделец» – это немножко другое.

– Фильм «Усатый нянь»: была эта история с «няней». Была история с «дояркой», когда придумали «дояр». Конечно, там такая же ситуация, просто это реже встречается. Вот как многие феминитивы выглядят уничижительно, так же и «балерун» (от «балерины»), поэтому используют слово «танцовщик».

– Готовясь к этому эфиру, я нашел совершенно замечательный сайт: «Феминизатор 2.0». Вы можете ввести любое слово – и получите феминитивы. Давайте попробуем: лингвист: лингвисткиня, лингвистка, лингвистесса, лингвистиня, лингвистица.

– Тут не привлекали лингвистов и лингвисток, потому что там используются некоторые неработающие модели.

– Что лично я выношу для себя из этого разговора, помимо того, что язык – это не шкаф с карточками, а живая экосистема, которая реагирует на среду, на все новые социальные и антропологические сдвиги? Это еще вопрос о коммуникации. Надо говорить так, как было бы приятно вашему собеседнику или собеседнице.

– Но это очень радикальное мнение: такое пораженчество.

– Если моему собеседнику или собеседнице важно, чтобы я, скажем, говорил «в Украине», а не «на Украине», или чтобы я писал «Таллинн» с двумя «н», а не с одним, то я так и делаю.

– А если вашим собеседникам не нравится, что вы говорите «в Переделкине», а грамотно говорить именно так, но это очень многих раздражает, вы тоже будете подстраиваться?

– Для меня это вопрос групповых прав. Если это касается гендерной, национальной, расовой или какой-то еще идентичности, то я всегда уважаю идентичность своего визави. И я выступаю за открытость, диалог, коммуникацию.

Сергей Медведев