Как живут соотечественники в Аргентине?

«Русский мир гораздо шире русского языка» .

Член Всемирного Координационного совета российских соотечественников Сильвана Ярмолюк-Строганова, с детских лет живущая в Аргентине, рассказала об истории своей семьи, непростых отношениях в среде российских иммигрантов, а также о том, почему России важно говорить с соотечественниками в Латинской Америке на испанском языке, а не настаивать на том, чтобы они учили русский.

– Как вы попали в Аргентину?

– В Аргентину меня привезли родители, когда мне было шесть месяцев. Сейчас мне 54 года. Я родилась в Крыму, в Советcком Союзе, но всю жизнь прожила в Аргентине, и в 32 года приняла аргентинское гражданство.

– Насколько просто было попасть из СССР в Латинскую Америку в то время?

– С эмиграцией все было очень сложно. Родители моего отца приехали в Парагвай в 1934 году. Они были русскоязычными с Украины, а уехать решили, потому что их территория вошла в состав Польши. В конце 30-х годов прошлого века очень много людей с Западной Украины и из Западной Белоруссии уехали в Парагвай. Аргентина тогда была закрытой, а в Парагвае действовала система принятия мигрантов. В этом заслуга генерала Беляева, который сделал иммиграцию простой, создал русскую колонию.

Вот и мои бабушка и дедушка со своими сыновьями (моему папе был один год) приехали в Парагвай. Поначалу им было очень сложно, потому что они поселились практически в джунглях, где приходилось выживать, и к 1940 году они переехали в Аргентину, в пригород Буэнос-Айреса.

Они переехали не одни, это была большая миграция – 10-15 тысяч человек. То переселение еще называют польской миграцией, что неправильно – это российско-украинская-белорусская миграция. Документы у людей были польские, они уезжали с территории Польши, но они не были поляками. Их принимали как поляков, но после войны они все получили советские паспорта.

– Они вернулись в СССР?

Да, после окончания Второй мировой войны была репатриация, многие люди решили вернуться в родные места. Мой отец Василий Ярмолюк и его братья были уже взрослые, когда в 1952 году уехали в СССР. Кто-то из них обосновался в Москве, кто-то уехал на Украину, кто-то в Крым, как мой отец. Там он познакомился с моей матерью Анной Строгановой, она родом из Сибири, из Томска. В 1965 году они поженились и, когда я родилась, переехали в Аргентину.

– Почему они приняли такое решение?

– Были разные причины. В первую очередь – сложности с адаптацией. В Латинскую Америку отец и братья приехали маленькими детьми, и родину они воспринимали через рассказы родителей. Выросшие в Аргентине, они еще и вернулись в послевоенное время, поэтому в СССР им было сложно. Советское посольство, кстати, не рекомендовало возвращаться. Папа предложил маме уехать в Аргентину. А она выросла в Советском Союзе, и теперь уже ей было сложно адаптироваться.

В то время в Аргентине были военная диктатура, за нами следили. Аргентина прошла все пять волн русской иммиграции. И в этом есть свои сложности и свои особенности. Российская община в Аргентине дает хорошее представление в целом о том, что из себя представляют зарубежные соотечественники.

– Вы росли в Аргентине. Ваш родной язык испанский или русский? Как к вам относились аргентинцы? Ощущали ли вы себя так, будто вы из другой культурной среды?

– До четырех лет, пока не пошла в сад, я говорила по-русски, потому что моя мама говорила по-русски. Меня и младшую сестру в доме учили говорить на русском языке. Однако мы жили в городе, где не было большой русской общины, в которой можно было общаться на родном языке. Папа хорошо говорил по-русски, но с акцентом, как и я.

Разницу культур я ощущала. Но Аргентина – мультикультурная и многонациональная страна, и это ее преимущество. Тут никто не будет на тебя указывать пальцем, не важно, какой ты: черный, белый, красный, мусульманин, христианин. Дома же культура была славянской, я говорила на русском языке, которому мама учила по советским учебникам.

Представления о мире у нас и аргентинцев было разным. Когда я пошла в школу, аргентинцы считали, что Вторую мировую войну выиграли Соединенные Штаты, о Гагарине никто ничего не знал. И когда я говорила об этом в школе, на меня смотрели как на врага. Тем не менее, я всегда представляла Советский Союз.

На нас с сестрой было давление, но мама всегда нас учила быть самыми лучшими ученицами, чтобы доказать, что Россия – хорошая страна.

– А как вы общались с аргентинскими сверстниками, с кем дружили?

– Аргентина – бывшая испанская колония, и страна большой миграции. У меня со школьного времени четыре подруги: одна – из Японии, ее привезли сюда, в пять лет; другая – коренная аргентинка; третья – аргентинка во втором поколении, ее родители-евреи приехали из Германии; еще одна подруга родилась в США. Это в порядке вещей в Аргентине, и многие аргентинцы своих истоков не знают: не знают, кто их бабушка, дедушка, потому что их семьи приехали сюда, чтобы забыть, а не помнить.

– Хоть мигрантов из России, Советского Союза, было и немного там, где вы жили, все же какие-то отношения между соотечественниками существовали?

– Да. Считается, что движение соотечественников родилось в 2007-2008 годах, а на самом деле оно родилось в 1930-40-х. По всей Аргентине в разных городах есть немало организаций, образовавшихся к концу Второй мировой войны. Общества создавались на основе добровольного сбора помощи для Советского Союза. Их членам сейчас больше 70 лет, и они представляют весь Советский Союз, его республики. Мы все общаемся. Я была председателем Координационного совета организаций российских соотечественников [КСОРС – прим.] Аргентины несколько лет подряд, поскольку представляю многие организации. А все соотечественники в Аргентине входят в ту или иную организацию, их здесь 26. Самые старые из них: клубы «Владимир Маяковский», имени Максима Горького, «Днипро», «Алексей Толстой», «Пушкин-Клуб», имени Белинского, Островского. Они до сих пор работают, занимаются творчеством, но выживают сейчас с большим трудом.

Когда мой папа был маленький, клуб Горького в Буэнос-Айресе имел пять тысяч членов, сейчас в среднем клубы насчитывают по 200 человек.

Материально Россия им не помогает, хоть и делают они немало. Например, у нас есть уникальный ежегодный фестиваль «Матушка-Русь», на который приезжают творческие коллективы соотечественников и гости из разных провинций. Это потрясающее явление: действие происходит как будто на Красной площади; с 11 утра до семи на улице, на большой сцене, идет спектакль, работает ярмарка, где продается еда. В фестивале участвуют восемь клубов. В позапрошлом году праздник посетили 50 тысяч зрителей, он проходил перед футбольным чемпионатом в России.

– Вы получили гражданство Аргентины уже будучи взрослым человеком. С чем это связано?

– Я до 32 лет, до 1994 года, имела советское гражданство. И в России я получила два высших образования: окончила философский факультет МГУ и ВГИК.

Аргентинское гражданство мне не было нужно, у меня был единый документ, по которому я жила без проблем. После распада СССР я потеряла советское гражданство, и мне нужен был какой-то документ. Моя мама была советской гражданкой до 78 лет, и ей тоже пришлось получать аргентинский паспорт с распадом СССР. Это исключительно бюрократические моменты. В российском посольстве образовался «вакуум» до тех пор, пока в Аргентину в середине и конце 90-х не стали приезжать русские. В то время моя мама была основателем Русского дома в Мар-дель-Плата.

– А что за люди приезжали в 90-х?

– Это люди, которые уезжали из России по экономическим, политическим соображениям, которых не устраивала социальная ситуация. Они приезжали сюда, чтобы получить гражданство или мост в Соединенные Штаты Америки. В США проживает более семи миллионов российских соотечественников, которые приехали туда в 1998 году. Многие остались в Аргентине. Посольство России не может назвать точное их количество. При Советском Союзе все мы стояли на учете в посольстве, сейчас этой необходимости нет. При этом в нашей диаспоре не различают национальностей – многие приехали из Белоруссии, Казахстана, Украины. И немало из них тех, кто хочет вернуться.

– В одном из предыдущих интервью вы говорили, что русская диаспора в Латинской Америке имеет свою специфику. В частности, многие соотечественники не говорят по-русски, и работу с ними следовало бы вести на испанском языке. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом и другой специфике российской диаспоры в Латинской Америке.

– Четыре страны Латинской Америки – Аргентина, Уругвай, Парагвай и Бразилия – приняли большой поток русских иммигрантов, начиная с 20-х годов прошлого века. Это белая иммиграция, в 30-х годах диаспору созвал Беляев, советская иммиграция, потом иммиграция 1990-х. Люди разных волн миграции долгие годы не общались друг с другом, и сейчас не очень общаются.

Так, абсолютно не изменились позиции белой иммиграции, советской иммиграции. В других странах Латинской Америки в основном живут русские женщины, которые выходили замуж за студентов после 50-х годов. Это Чили, Перу, Боливия, Коста-Рика. А в других странах община совсем другая, ей больше 150 лет.

Россия, когда решила объединить соотечественников, имела в виду людей, которые уехали в 90-х годах, а Русский мир шире, чем русский язык. Русский мир, в частности, может объединить и всех выпускников российских и советских вузов. Россия должна это понять.

Вот мы ходим вокруг да около понятия «соотечественник». Кто такие соотечественники? Например, люди на Украине в один день оказались зарубежными соотечественниками. А я живу в стране, куда многие люди приехали потому, что у них не было выбора.

Многие потомки мигрантов в четвертом поколении потеряли русский язык, и сейчас они хотят учиться, больше узнавать о России, но для испаноязычных нет ни одной образовательной программы. У нас в клубах танцуют ребята – представители русских эмигрантов в четвертом-пятом поколении, и они не говорят по-русски, но очень живо интересуются Россией, ее культурой, историей. Я считаю, что у молодых потомков мигрантов должна быть возможность узнавать Россию на их родном испанском языке.

Сейчас я возглавляю Русский центр при университете Буэнос-Айреса. Фонд «Русский мир» дал мне зеленый свет на разработку программы Pax Russika (на латыни – «Русский мир»), она будет создана специально для Латинской Америки. При Советском Союзе было издательство «Прогресс», которое переводило многие труды – и научные, и политические – на 54 языка. Сейчас, если ты не говоришь по-русски, ты не можешь прочитать российские книги по истории Второй мировой войны. США пользуются этим. Я даю аргентинским журналистам книги издательства «Прогресс», но они вынуждены читать то, что пишут в США, так как нет источника на иностранном языке, который мог бы подтвердить и закрепить российскую позицию. Все читают книги на английском языке, а ведь одна третья часть населения земного шара говорит на испанском: вся Латинская Америка, Испания, половина США. Это второй по распространенности язык в мире. 

Можно также обратиться и к жителям Латинской Америки, которые учились в советских вузах и хорошо относятся к России, но как бы не имеют с ней постоянного контакта. Выпускники часто являются больше российскими соотечественникам, чем сами соотечественники, потому что они любят Россию, которая дала им образование, паспорт в мир. Многие из выпускников занимают в своей стране посты, которые никогда не займут соотечественники.

Россия должна это учитывать. Надеюсь, что с приходом в Россотрудничество Евгения Примакова, агентство обратит пристальное внимание на эти моменты.

Сейчас мы вместе с сотрудником фонда «Русский мир» Николаем Михайловым создаем программу, состоящую из 18 встреч на российскую тематику. В рамках этих встреч российские ученые и эксперты будут говорить на испанском языке. Программа охватит всю Латинскую Америку. Во встречах примут участие выпускники российских вузов, специалисты русских центров при университетах.

– Вы являетесь координатором «Бессмертного полка» в Аргентине. Расскажите, есть ли в Аргентине ветераны и как 9 Мая праздновали в непростые периоды истории страны.

– В Аргентине мало ветеранов, они приехали со своими детьми в 90-х, но большинства из них давно нет в живых. Сейчас в стране проживает трое детей войны, блокадников.

Мы дорожим ими очень сильно, стараемся помогать. Нужно сказать, что День Победы в Аргентине празднуют непрерывно 75 лет. И 9 Мая в Аргентине отмечали в закрытом виде даже во времена военной диктатуры, когда наши люди сильно пострадали: переживали обыски, сидели в тюрьмах. Клубы специально назывались именами писателей. Много раз в них сжигали запрещенные властью книги.

– Как «Бессмертный полк» проходит в Аргентине?

– 9 Мая – единственный праздник, который объединяет всю диаспору. И когда возникло движение «Бессмертный полк», я вызвалась быть координатором.

Это и личная история. Мой дед, папа мамы, Семен Иосифович Строганов был на войне пять лет – на финском и на китайском фронтах. И в 2015 году в Аргентине первый раз состоялось шествие «Бессмертного полка». Оно прошло в Буэнос-Айресе в субботу, потому что в будние дни крупные акции проводить нельзя. Не было никаких запретов. Мы попросили у города разрешение и провели акцию. Пришли около 200 человек, все принесли портреты своих предков. В парке было много аргентинцев, они спрашивали у нас, в чем дело, мы им рассказывали про георгиевскую ленту, про «Бессмертный полк», его смысл.

На следующий год мы поменяли место – провели акцию на площади, где установлен памятник нашим солдатам, павшим в войне за Мальвинские острова. Ежегодно мы проводим минуту молчания, рассказываем о своих предках. К акции всегда присоединяются сотрудники российского посольства.

В прошлом году к шествию «Бессмертного полка» присоединились пять городов. В Буэнос-Айресе в шествии принял участие оркестр военной жандармерии, который исполнил несколько советских военных песен. В Мар-дель-Плата уже десять лет хор военно-воздушных сил 9 Мая дает концерты, они исполняют песни и на русском языке.

«Бессмертный полк» всех нас объединяет – российских соотечественников между собой и нас с аргентинцами.

– Существует ли в Аргентине проблема искажения истории, реабилитацией нацистов, ведь многие из них бежали в Южную Америку после победы над гитлеризмом?

– Проблема фальсификации, искажения истории стоит не только в Аргентине, которая принадлежит к тому блоку стран, который координируют США. Так уж вышло при разделе сфер влияния. Аргентина находится в информационном поле, которое формируется Соединенными Штатами. Но аргентинцы достаточно образованный, любознательный народ, и они любят Россию. И опять возвращаемся к вопросу о том, что России надо говорить по-испански, а также по-немецки, по-китайски, по-индийски.

Россия должна продвигать свою позицию на разных языках, ведь многие люди и за пять лет не выучат русский так, чтобы на нем читать серьезную литературу, а они хотят знать правду сейчас. Deutsche Welle, например, финансируют журналистов, что бы они говорили против России на русском языке.

Да, есть RT, есть «Спутник», которые вещают на разных языках, но это политика, а нам нужна культура, которая так же своего рода является политикой. Нужно, чтобы люди подходили к России не как к сопернику США, а больше знали о русской культуре. Очень много открыл о жизни в России Чемпионат мира по футболу. Кино, литература, театр – все это очень важно.

Наша гильдия заключила договор с Мосфильмом, и каждый год мы проводим Фестиваль российского кино, на которые выстраивается очередь. И в ней не только люди старшего поколения, которые видели прекрасный фильм «Летят журавли» или картину «Москва слезам не верит». Стоят в очереди и молодые люди, и на «Андрея Рублева» – на сложный, специфический фильм Андрея Тарковского.

– Вы возглавляете рабочую группу Всемирного координационного совета российских соотечественников по средствам массовой информации. Какова, на ваш взгляд, специфика работы зарубежной российской диаспоры в информационном направлении?

– В разных странах есть своя специфика, а ВКСРС охватывает общее движение. Я думаю, что России не нужно давать больших денег СМИ соотечественников. На последнем собрании ВКС мы решили, что нужно дать голос экспертам, профессионалам. В движении много людей, которые работают волонтерами. В Аргентине есть молодежь, которая проводит различные мероприятия, но многие не могут писать. И получается, что мы много работаем, а о нас, наших делах, никто не знает. Это во многих диаспорах происходит.

Есть еще проблема: не все КСОРСы говорят по-русски. У нас собрания происходят на двух языках. То же самое в Уругвае, Парагвае, Бразилии. Я считаю, что портал ВКСРС должен заговорить, как минимум, на трех языках, кроме русского. Потому что нас читают не только соотечественники, не только русскоязычные. А во многих странах считают, что в КСОРСах есть люди, которые являются шпионами России и получают огромные деньги от посольства. И мы должны понимать, почему люди думают так, чтобы отвечать, бороться с этим.

Есть группы мигрантов, в основном людей, которые переехали недавно, которые не хотят ничего знать о России, но через несколько лет, я думаю, у них поменяется мнение, а их дети уж точно к России будут проявлять интерес. Поэтому нам нужно думать более обширно. Анализировать эффективность информационных ресурсов с точки зрения качества, охвата.

Есть еще момент. Нужно, чтобы ВКСРС стал более доступен. Есть мнение, что это закрытая ячейка, люди, которых нанимает Путин с какой-то целью.

Есть проблема обратной связи, диалога, доступного информирования о том, как действительно ВКСРС работает. Это происходит, потому что нет профессионалов. А профессионалов нет, потому что нет денег. Какой профессионал пойдет работать бесплатно? Есть и проблема обновления кадров.

Еще задача – быть всегда на связи. Например, нам надо задать три вопроса насчет изменений в Конституцию, и мы хотели бы оперативно от того же Дроздова [председатель ВКС Михаил Дроздов – прим.] получить развернутый экспертный ответ.

– Кстати, как в Аргентине прошло голосование по поправкам в Конституцию? Доступно ли оно было для россиян?

– У нас проголосовали больше за изменения в Основной закон России. Но с доступом были некоторые сложности из-за карантина. Россияне, которые, например, проживают в Мар-дель-Плата, не могли проголосовать в Буэнос-Айресе без специального разрешения от властей.

– Вы упомянули детей соотечественников, у которых взгляды на Россию не всегда совпадают с взглядами их родителей, из России уехавших. Как в целом можно охарактеризовать настроения молодых представителей общины относительно родины их предков?

– Я много общаюсь с молодежью. Ребята создали свой Координационный совет, который уже восемь лет ведет самостоятельную и очень успешную работу. Многие дети тех соотечественников, которые уехали в Аргентину в 90-х, хотят вернуться в Россию. И многие на самом деле из Аргентины уезжают. Думаю, что Россия должна использовать это себе на благо. Эти люди 20-30 лет работали всю жизнь за границей, знают специфику той страны, где они проживали. Многие из них уже работают переводчиками, создают «мосты» между странами. Им нужно дать возможность. В частности, упростить оформление документов.

Даже многие более зрелые соотечественники, которые уже давно обжились в Аргентине, тоже хотели бы вернуться в Россию, но они не знают, как это сделать. Ощущается нехватка информации по этому вопросу. Существует множество способов переехать – и по программе переселения, и по «носителю русского языка» – направлений много, но найти информацию по этой теме, собранную в одном месте, очень сложно. Получить консультацию тоже очень непросто.

– А помогала ли община «застрявшим» в Аргентине россиянам?

– По этому вопросу мы проводили встречи в Zoom, создали группу в WhatsApp. Посольство России, консульства внимательно следили за всеми «застрявшими» россиянами, а их в Аргентине было около 200 человек. К началу июня все россияне, которые хотели вернуться на родину, смогли это сделать. Все нуждающиеся люди получили деньги от государства. Посольство ответило на каждый их вопрос, всем предоставили гостиницу или жилье. Консул сам отвозил продукты, помощь, которую собрали посольские работники и соотечественники.

– Как, на ваш взгляд, в целом должна меняться и развиваться политика российского государства в отношении проживающих за рубежом соотечественников?

– Необходимо, чтобы Россия немного сместила фокус в работе с информационной повесткой. Необходимо понимание, что миру нужна информация не только на русском языке. Для меня это принципиальный вопрос, я этим буду заниматься, потому что я поняла после стольких лет работы, жизни, что Русский мир гораздо шире русского языка. Это очень важно понять России сейчас для ее же блага.

К людям важно обращаться на их родном языке, чтобы быть к ним ближе.

Денис Татарченко