Владимир Шайкинд, ветеран из Хьюстона: Я помню каждый день войны

Ветеран из Хьюстона вспоминает Великую Отечественную.

Об авторе. Владимир Шайкинд – ветеран Второй мировой войны, несколько лет был президентом Ассоциации ветеранов и участников Второй мировой войны в Хьюстоне. Имеет более 20 наград. В 1995 году он переехал в Хьюстон. Одна из наград – медаль «За боевые заслуги» нашла ветерана только в 2017 году в Хьюстоне. К 75-летнему юбилею Победы Владимир Шайкинд написал свои воспоминания о войне.

Сегодня мы публикуем первую часть воспоминаний ветерана.

Приближается 75 годовщина Победы. Все меньше ее свидетелей, а рассказать нужно так много...

Июнь 1941 года. Наша семья жила в Смоленске, (мама, старший брат Григорий и я) завтракаем в своей комнате. Врывается соседка и включает нашу радиоточку: «Бельгию, Голландию, Данию и другие народы...». Глава правительства Молотов объявляет о нападении Германии и начале войны. Плач и слезы женщин, хмурые лица мужчин.

Все люди знали, что Германия – многовековый враг России. То ли сама по себе, то ли в союзе с кем-то. Гитлер писал, что если мы ищем новые земли, то мы должны смотреть на Восток. Фашисты готовились к войне, не боялись давать народу правду и лозунг «Пушки вместо масла». Зато мы лучше пели и стращали разгромить врага «малой кровью, могучим ударом», да еще на вражьей земле.

То, что обстоятельства войны сложились не так, как мы ожидали, стало ясно через несколько дней. Враг вторгся в страну и начал успешное продвижение вперед.

Жители западных районов страны заполнили дороги. Уводили детей и стариков, уносили узлы с вещами, везли их на тачках и в детских колясках, на рамах и седлах велосипедов. Дороги бомбили и обстреливали с самолетов, люди разбегались, нередко теряли близких, особенно маленьких детей.

Изредка беженцев обгоняли автомобили, загруженные мебелью и домашними вещами. Это уезжали семьи начальников. Уставшие и обозленные люди останавливали такие машины, сбрасывали на землю вещи и усаживали в машины тех, кто больше не мог идти. Поток был неуправляем. Некоторые начальники бросали свои рабочие места.

Сводки с фронта сообщали о боях в приграничной зоне, скрывая, что враг уже овладел Минском, частью Прибалтики и Белоруссии. Линию сражений точно указывали люди, уходившие через Смоленск на восток.

Уже 24-го июня в Смоленске прозвучала первая воздушная тревога. Жильцы срочно копали во дворах узкие щели для укрытия от бомб и осколков. В первую ночь налета вражеской авиации мы увидели, как взлетали сигнальные ракеты, наводившие на цели немецких летчиков.

Откуда появились эти враги – сигнальщики?

И все это после многолетней сталинской чистки с тысячами арестованных и расстрелянных граждан!

По-видимому, репрессиям подверглись честные граждане, а не враги.

В ночь на 28-е июня 1941-го года Смоленск подвергся массовой бомбардировке. Сгорели почти все деревянные кварталы, жилые дома, домашние животные и скот. Слышны были крики людей и призывы к помощи. Утром к нам пришли два моих друга-одноклассника, которые сидели в щели, когда их дом сгорел. Они были одеты в легкие штаны и рубашки, у них осталась только колода карт, в которые они играли. Они обратились к маме с просьбой дать им какую-нибудь одежду. Мама собрала необходимое из моих и Гришиных вещей и отдала им. Один из этих мальчиков, Евгений Крастин, погиб в 1943 году при освобождении Смоленска.

Жители города бежали в ближайшие деревни, работа предприятий прекратилась. По деревням разъезжали милиционеры, призывая граждан вернуться в город на свои рабочие места.

3-го июля 1941-го года я читал газету с обращением Сталина к народу: «Товарищи, граждане, братья и сестры, бойцы нашей Армии и Флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное нападение фашистской Германии на нашу Родину продолжается...» При вынужденном отходе частей Красной Армии не отдавать врагу ни грамма хлеба, ни капли горючего... Вывозить предприятия, угонять скот...

Речь руководителя страны настраивала на долгую войну и возможность дальнейшего отступления нашей армии в глубь страны.

Зверства немцев на захваченных землях не оставляли сомнения в том, что надо уходить из районов, которые могли быть захвачены.

Пожилые люди вспоминали «либеральных» немцев времен 1-ой мировой войны. Новые немцы были другими. Теперь каждая листовка, сброшенная с их самолетов, заканчивалась одинаково: «Бей политруков! Бей жидов!».

Маму не убеждали разговоры друзей о том, что она обрекает себя и своих детей на гибель. Кроме того, она не хотела покидать дом до возвращения старшего сына с окопных работ. Он вернулся домой 13 июля. Студентов отпустили по домам, а ненужные оборонительные рубежи были обойдены немцами. Угроза захвата Смоленска стала реальной.

Под алчными взглядами соседей по дому мы вынесли и закопали в неглубокую яму большую корзину с постельным бельем, уникальные каретные часы в кожаном футляре спрятали в печку и 15 июля 1941 года налегке, с двумя узлами вещей и двумя буханками хлеба, уложенными в сумки из-под противогазов, отправились на железнодорожный вокзал. Семья Гришиного друга обещала взять нас в последний эшелон Управления Западной железной дороги, как членов своей семьи. Поезд тронулся, мы несколько часов пытались добраться до сортировочной станции Колодня. В это время немцы захватили верхнюю часть города, расположенную на левом берегу Днепра. Два моста через реку были взорваны частями нашей армии. Обе колеи железной дороги на Москву были сплошь уставлены поездами и грузами, тем, что Сталин приказал вывезти и не оставлять врагу. Поезда стояли один за другим на десятки километров.

Наш эшелон был обстрелян с воздуха и часть вагонов загорелась. Пассажиры покинули вагоны и разместились в деревянном здании школы на станции Присельская.

10-15 километров впереди уже шли бои с немцами, захватившими станцию Ярцево. Путь вперед был отрезан.

Небольшая группа: железнодорожные начальники, коммунисты и евреи, избегая встречи с немцами, решили выйти из окружения пешком. В течение двух-трех дней мы лесами прошли к Соловьевой Переправе – единственной естественной переправе через Днепр, оставшейся в распоряжении Красной Армии после взрыва смоленских мостов. Переправа подвергалась непрерывным атакам авиации и превратилась в месиво из людей, лошадей и машин. Мы решили переправиться в другом месте через один из притоков Днепра реку Вопь.

Около моста уже стояли два полузатопленных немецких танка, оставленных экипажами. Мы вышли на разрушенную железнодорожную станцию Дурово. На путях стояла одна платформа, загруженная ремонтными материалами: рельсами, шпалами и др. Мы расположились на платформе. Это было 22 июля 1941 года, ночь первого массового налета немецкой авиации на Москву. Над нами пролетали сотни самолетов.

Железнодорожный путь на восток был свободен. Вызванный нашим начальником паровоз зацепил платформу и доставил нас на станцию Вязьма.

Мы уже не порывали с руководством нашей группы и были направленны в распоряжение начальника Юго-Восточной железной дороги в город Воронеж. По дороге мама истратила последние три рубля за кусок хлеба. Через день – два мы добрались до станции Воронеж. Далее наши пути со спасителями разошлись, они занялись своими железнодорожными делами. Мама отправилась на эвакопункт, получила регистрационный билет, отпечатанный на оберточной бумаге, и в нем указание: «Эвакуированная из города Смоленска Шайкинд Э.А. и с ней 1» (это был я, несовершеннолетний). Старшему брату, который не подлежал призыву из-за плохого зрения, пришлось обращаться за направлением на работу в ОблОНО. Ему не дали направление, так как он написал в анкете, что отец арестован. После этого мы вынуждены были писать в анкетах, что отец умер в 1938 году. К сожалению, это оказалось правдой. В 1938 году он был расстрелян, но мы узнали об этом только в 1989 году.

Мы бесстрашно пронесли свои комсомольские билеты, запрятанные под стельки ботинок, через оккупированную территорию, но это была излишняя осторожность. Наш внешний вид выдавал в нас евреев, и мы были бы расстреляны любым встреченным немцем или полицаем.

Впервые в жизни мы встретились с незнакомым, но крайне важным еврейским обычаем – мицвой. На станции к маме подошел пожилой еврей и, видя, что у нас нет никаких вещей, предложил маме помощь. Через короткое время мама привезла на тележке массу нужных нам вещей: теплую куртку, примус, набор посуды для еды и кухни, мужское и постельное белье...

Эвакопункт дал маме с семьей направление на жительство в Воронцовский район, расположенный в глубине Воронежской области вдали от железной дороги.

В районе было не много беженцев, нас любезно принял секретарь райкома, обеспечил нас жильем и работой. Мама стала продавцом в заводском буфете, мой брат Гриша стал учителем математики в школе, я стал учеником слесаря на местном заводе.

Все было бы хорошо, но наступление немцев продолжалось. Мужчины зрелого возраста угонялись на Восток, для сохранения призывного и рабочего контингента. Гриша был мобилизован в трудовую армию и отправлен на строительство челябинского Танкограда. Наше пребывание в этом районе потеряло смысл, и мама решила объединиться со своей старшей сестрой Анной, эвакуированной из Москвы в Пензенскую область вместе с детским домом, в котором она работала.

Мама договорилась с двумя мужиками довезти нас до ближайшей железнодорожной станции Таловая.

Как и все, станция была заполнена эшелонами, идущими к фронту и заводами, вывозимыми на Восток. С помощью дежурного офицера мы заняли тормозную площадку на платформе Харьковского тракторного завода, идущего на Алтай. Мы получили крышу площадки и продуваемую со всех сторон скамейку. На этой скамейке мы просидели 7 дней, питаясь сырой сахарной свеклой, лежавшей в буртах вдоль железнодорожных путей, обогревались кипятком из кубовых, развернутых на каждой станции. Один раз я попросил машиниста стоявшего рядом паровоза сварить в топке глиняный горшочек с гречкой. Машинист согласился и поставил горшочек в топку. Через 2-3 минуты поезд с мамой тронулся вперед, и я услышал ее надрывный крик: «Володенька!». К счастью, ее поезд вскоре остановился, и я забрал свое варево.

Я с уважением и любовью вспоминаю окружавших нас людей, готовых оказать помощь другим, терпящим бедствие. Сказывалось многолетнее общественное воспитание: детский сад, школа, многосемейная коммунальная квартира и другие организации, помогавшие нам общаться и помогать друг другу.

На седьмой день, это было 7 ноября 1941 года, выпал снег с дождем, начался гололед, мама сняла ботинки, чтобы не упасть и в одних чулках пошла регистрироваться в эвакопункт. Я в это время ожидал ее в домике стрелочника на железнодорожном пути. С направлением в руках мы в пригородном поезде доехали до станции Асеевка, названной так в честь купца – владельца фабрики шинельных сукон и поселка Николо-Хутор. Там мы встретились с маминой сестрой. Это был новый этап нашей жизни вплоть до моего призыва в армию.

Мы были приняты маминой сестрой тетей Аней. У меня были обморожены ноги, нательные сетчатые майки, присланные тетей Евой в горящий Смоленск в 1941 году, были полностью заполнены вшами и немедленно сожжены в печке. Меня одели в одежду хозяина дома, призванного в армию.

Мама поступила на работу кастеляншей в детский дом № 2, для детей-сирот 2-3 лет. Я поступил работать старшим пионервожатым в местную школу восьмилетку с окладом 200 рублей в месяц. Пионерской работы не было. Родители не разрешали детям носить галстуки, опасаясь прихода Гитлера.

Население поселка составляли русские, татары, мордва, немцы Поволжья, сумевшие вовремя бежать из республики. Евреи там никогда не жили, никто их не видел. Меня называли «еврей», а мою маму «мать еврея». В этом не чувствовалось антисемитизма или неприязни.

Я работал помощником у дяди Володи, справного мужика, прекрасного хозяина, державшего в порядке все хозяйство. В школе было 3 лошади. Я научился ухаживать за лошадьми, косить траву, сушить сено, пахать и бороновать землю, сеять просо, возить в бочке воду. В зимнее время я пилил лес на дрова для учителей, развозил дрова по домам, иногда с дядей Володей заготавливал 2-4 кубометра дубового леса, за который винзавод расплачивался спиртом-сырцом и крупой. На деньги, полученные за спирт, мне купили солдатские ботинки (900 рублей), вместо пальто в фабричной мастерской мне пошили шинель. К 1942 году мы уже обжились: засолили капусту, заработали 2-3 кг пшена, за разбитые с помощью клиньев дубовые корни, которые поступали в детдом вместо дров, я получал к маминому «персональскому супу» кусок хлеба.

По карточкам мы получали по 400 граммов хлеба, патоку или щербет вместо сахара. Все остальное – с рынка. Стакан соли – 150 рублей, ведро картошки – 150-200 руб., буханка хлеба – 200 руб., мясо нас не интересовало. Что-то можно было купить по «бартеру», выменивая продукты на вещи в деревнях. У нас вещей не было, их давала тетя Аня: обрезки ситца, катушки ниток, вышитые салфетки, которые она делала сама.

Денег у нас тоже не было, и тетя Аня иногда поворачиваясь ко мне спиной, доставала из привязанного к поясу кошелька какую-нибудь купюру. Все жители поселка работали на фабрике. Источником энергии был торф, который привозили на фабрику до ста лошадей по дощатой дороге. Лошади были голодные, гибли десятками и постоянно пополнялись монгольскими табунами.

Я был принят на военный учет и несколько раз ходил в райцентр, удаленный на 25 километров. Ходил через лес, одевал лапти с онучами, угощался очень вкусным топленым молоком, проходя через деревню Ишим-Мордовский. Походы в район были регулярными, и я получал зарплату для всего педколлектива школы.

10 февраля 1943 года мама и тетя Аня проводили меня в армию: спокойно и без слез, с уверенностью в мое возвращение.

Призванных вместе со мной деревенских ребят хмельные родственники провожали и отпевали как покойников по русскому обычаю.

Весной 1942 года Германия развернула наступление на юге и юго-востоке страны, захватила новые обширные территории. Усилился поток беженцев. Как и в прошлом году дороги и степи были заполнены стадами животных, табунами лошадей. На восток уходили эшелоны, загруженные демонтированными заводами и станками, с оборудованием уезжали на восток и работники заводов.

В отличие от прошлого года железные дороги работали бесперебойно, снабжали необходимым фронт, а заводы с оборудованием не простаивали в тупиках, а активно вывозились в предназначенные для них районы востока и на новых местах немедленно разворачивалось производство. Зачастую станки устанавливались на подготовленные фундаменты и включались в работу даже до возведения стен цехов.

Наряду с ростом производства для фронта принимались меры по воссозданию новой армии взамен потерянной в боях 1941 года. Пополнение шло за счет расширения призывного контингента, призыва женщин на должности, где они могли заменить мужчин. К осени 1942 года, с выходом немцев к Сталинграду и овладением Кавказа страна стала на грань катастрофы. Отступать далее на восток было невозможно.

В этих условиях был издан приказ № 227, в народе получивший название «Ни шагу назад!» 

Самовольное оставление позиций, отступление без приказа каралось судом и смертью. В тылу действующей армии размещались заградительные отряды войск НКВД, создавались штрафные батальоны, куда по приговорам трибуналов отправлялись солдаты и командиры, нарушившие этот закон.

Возникла потребность укрепить руководство армией. Выпущены на свободу тысячи арестованных до войны командиров, восстановлен утраченный после революции социальный слой – офицеры. Расширены их права, установлены новые воинские звания, введена новая форма с погонами старорусского образца, повышено денежное содержание, введены дополнительные продовольственные пайки. Изменен порядок учета живых и погибших офицеров. Организованы в каждом пассажирском поезде вагоны для офицеров (№ 7) и для солдат и сержантов (№ 3), а также палаты в госпиталях и больницах.

Все офицеры были переаттестованы и многим воинские звания уменьшались в соответствие с их способностями, они делились на группы: младших (от младшего лейтенанта до капитана), старших (от майора до полковника) и высших (генералы).

Была реорганизована самая многочисленная группа младших командиров. Они стали сержантами и старшинами с погонами и отличительными знаками.

В армии было введено полное единоначалие, ликвидированы должности комиссаров, подпись которых ставилась под каждым приказом. Установлен институт заместителей командиров по политической части.

Все эти мероприятия способствовали укреплению боеспособности армии и позволили нанести по германской армии сокрушительный удар.

Кроме того, к 1942 году Красная Армия получила значительную помощь от союзников.

19 ноября 1942 года Красная Армия, собрав севернее и южнее Сталинграда крупные массы артиллерии, перешла в наступление, окружила 6-ю армию немцев и к 3 февраля 1943 года уничтожила ее, захватив в плен ее командующего фельдмаршала Паулюса и 130 тысяч солдат и офицеров.

Эта победа открывала возможности разгрома германской армии.

Владимир Шайкинд,

ветеран Второй мировой войны,

Хьюстон