Американка получила премию за продвижение русского языка

Мишель Берди стала лауреатом премии Института Пушкина за вклад в продвижение русского языка.

Американская журналистка и переводчица Мишель Берди стала лауреатом премии Института Пушкина за вклад в продвижение русского языка

Выпускница Института Пушкина, переводчица, колумнистка, редактор The Moscow Times американка Мишель Берди живет в Москве уже 45 лет. Она приехала сюда в самую холодную зиму 1975 года, и друзьям пришлось одевать ее в свои старые теплые вещи. Мишель рассказала, почему переехала в Россию, почему осталась, какие стереотипы о русских людях подтвердились и как поняла, что сама стала русской.

– Почему вы решили изучать русский язык?

– Сначала потому, что часть семьи эмигрировала из Российской империи (другая часть – из Австро-Венгерской), и мне было любопытно. Несмотря на трудности, русский язык интриговал и привлекал меня. Даже до того, как я стала изучать русский, и до того, как я узнала хоть капельку о переводе, я хотела стать переводчиком. И русская культура – литература, изобразительное искусство, музыка, театр и танец – была странным образом родной.

– Когда вы приехали в Россию? Почему решили остаться здесь жить?

– В 1975 году я первый раз приехала на пару недель, а затем вернулась осенью 1978 года учиться в Пушкинском институте. Кто жил в Москве тогда, помнит, что это была самая холодная зима за всю историю – до минус 45 градусов. Я приехала во всем том, что москвичи называли демисезонным – пальто, сапогах, шляпе. Друзья – и их мамы и бабушки – одевали меня в свои старые теплые вещи. Американку было не узнать в этих почти довоенных шарфах и пальто. Но я выжила.

После курса я хотела остаться, во-первых, потому что я еще плохо говорила по-русски, а также потому, что я была заворожена Москвой: я могла ходить, смотреть и не могла насмотреться. Я должна была остаться хотя бы на пару лет, чтобы просто пожить в Москве.

А затем – жизнь! Друзья, дела, работа, привычки, дача, пение в хоре, поездки по России, собака-терапевт… Не то что я сознательно решила: «До старости я буду жить в Москве», так получилось.

Когда приехала в Москву, я могла довольно хорошо читать русскую классику, обсуждать литературу и разговаривать на уровне пятнадцатилетней девушки из романа Тургенева или Толстого. К сожалению, я не могла попросить у продавщицы полкило колбасы или пачку молока. Самое трудное – привлечь их внимание. Оказалось, что стоять у прилавка и тихо повторять «извините, пожалуйста» неэффективно. Обожала супермаркет «Дорогомиловский» потому, что там самообслуживание.

Другая проблема, которой теперь не существует – тогда не было словарей «нехороших слов» (и, естественно, в кино и на телевидении речь была приличная, даже среди солдат и рабочих). Несколько раз в приличной компании я выясняла значение слов, которые не произносятся в приличной компании. После шока им было смешно, а мне было ужасно неловко.

– Какие, на ваш взгляд, процессы сейчас происходят в русском языке? Как вы к ним относитесь?

– В последние 30 лет русский язык справляется с потоком новых понятий и предметов, которые появляются в жизни, как и всегда: берет новые слова из других языков (вау), придумывает кальки (постистина), русифицирует слова (крейзанутый), создает глаголы от иностранных существительных (лайкать) и т. д. Все это нормально. Но иногда люди забывают, что не все понимают английский. Манера подсовывать иностранные словечки через слово очень утомляет и обижает слушателей, и от этого русский язык беднеет.

– Как складывалась ваша профессиональная жизнь после окончания Института Пушкина?

– Я бы сказала, по двум параллельным путям. Один путь – я занимаюсь переводом: сотни статей, несколько книг, художественная и нехудожественная литература, десятки сценариев и субтитров фильмов и много чего, что не сразу вспомню. Несколько лет я много занималась устным переводом, в основном последовательным, но одно время и синхронным (без подготовки однажды надела наушники и стала переводить синхронно – говорящим был Борис Николаевич Ельцин). Я и пишу о разных аспектах перевода.

А второй путь – я занималась журналистикой и социальной публицистикой в России и в странах СНГ и Восточной Европы. Пишу, редактирую, создаю и провожу семинары.

Я считаю, что вся моя работа по сути является разными формами перевода: описание выставки – это переводить образы на письменный язык, создавать социальный ролик – это переводить идею на язык группы зрителей. Для меня вся жизнь – перевод!

– В чем заключаются ваши профессиональные обязанности сейчас? О чем вам нравится рассказывать в ваших репортажах?

– Почти 20 лет (!!!) я веду рубрику в газете The Moscow Times о русском языке, культуре и переводе. Моя задача – рассказывать про трудности русского языка с примерами из реальной жизни и с юмором. Потому что без юмора и развлекательных рассказов изучать язык скучно и тяжело. Несколько лет одновременно записываю подкаст (отчасти потому, что изучающие просят указывать ударения, а добавлять знаки ударения в печатном тексте очень сложно). Горжусь рубрикой – кто бы мог подумать, что подкаст о русской грамматике может пользоваться такой популярностью по всему миру? Особенно приятно, когда пишут мне, что подготовились к экзаменам по моим подкастам и получили высокую оценку.

С 2015 года я являюсь и редактором по культуре. По-моему, это самая приятная должность в газете. На мой взгляд, в России происходит настоящий культурный бум, и я имею удовольствие рассказывать про самое интересное, новое и красивое.

– Вы живете в Москве уже больше 40 лет. Есть ли у вас любимые московские места? Какое время года вам нравится в Москве?

– Многие места изменились за эти годы. Остались Петровский парк, Ивановская горка, Китай-город. Обожаю всю допетровскую Москву, Замоскворечье, Подмосковье.

Времена года люблю все, кроме межсезонья – ноябрь, март – ранний апрель. Ужасные месяцы – все грязное, черно-белое, без запахов и признаков жизни.

– В чем разница в менталитете между американцами и русскими?

– Я не думаю, что люди так отличаются друг от друга. Иногда вижу разницу в оценке важности поведения или характеристик, то есть в системе ценностей. Например, в России образование очень важно, быть образованным человеком считается важной социальной нормой. В США образование тоже ценится, и работодатели требуют высшего образования даже для сотрудников на относительно низких должностях. Однако еще больше уважают человека, который сам себя сделал, который может быть и без образования умен, знает бизнес и создает промышленную империю.

Еще один пример: у русских поговорить о важном – высокая ценность, и считается нормальным задавать довольно интимные вопросы почти незнакомому человеку (или в поезде совсем незнакомому человеку). А у американцев, скорее всего, ценность в том, чтобы не нарушать покой и не вторгаться во внутренний мир неблизкого человека.

– Есть ли какие-то стереотипы о жизни в России, которые оказались неправдой? Или, наоборот, подтвердились?

– Почему-то есть стереотип, что русские – хмурые, без чувства юмора. А в реальности с точностью до наоборот. Сегодняшняя Россия – это одна громадная фабрика мемов и анекдотов. Думаю, что судили по советским дипломатам, которые действительно не улыбались то ли по долгу службы, то ли по понятию корректности. Или из стеснения? Не знаю.

Стереотип, который подтвердился – русские действительно умеют принимать гостей, создать чувство комфорта, кормить и поить так много (и вкусно), что просто слов нет.

– К чему вы не смогли привыкнуть в России, а что вам нравится здесь?

– Я чувствую себя очень комфортно в России, особенно с моими друзьями и знакомыми. Я люблю шутить, что у меня появился признак наивысшей степени обрусения: я стала выбрасывать вещи через дачу. Сначала перетаскивать ненужные вещи на дачу, засовывать их в шкаф, где будут лежать нетронутыми десять лет, и только тогда выбрасывать.

Но в одном я осталась американкой: для меня контракт – это святое. Управляющая компания моего дома не согласна со мной. Я плачу деньги за услуги, а они не предоставляют эти услуги. Не могу смириться.

Маг Москвич