Не усыновленные и не усыновившие: 5 лет спустя после принятия закона "Димы Яковлева"

Как живут дети и родители по обе стороны океана, чьи жизни изменил «закон Димы Яковлева».

1 января 2013 года в России в силу вступил закон № 272, запрещающий иностранным гражданам усыновлять российских сирот, больше известный как «закон Димы Яковлева». В это же время появился «список Димы Яковлева» – дети, всего около 300 человек, которые находились в процессе усыновления американскими семьями, но из-за закона остались в детдомах. Законодатели обещали, что каждый из этих детей будет устроен в российскую семью. «Правмир» выяснил, как живут дети из «списка Димы Яковлева» пять лет спустя, и какие они – американские родители.

Если бы сейчас у меня захотели забрать Иришку, я бы сошла с ума

– Вы сразу почувствовали себя мамой Иры? – пока Лариса ищет правильные слова, вместо нее, не раздумывая, отвечает муж Дмитрий:

 – А я папой почувствовал себя сразу. Она такая ласковая. Сейчас и тогда была. Сразу нам открылась, как будто ждала нас.

На самом деле Ира ждала другую семью. Новый 2013 год она должна была встретить в штате Вирджиния, в доме Кристен и Эндрю Видерфордов. Американские папа и мама дважды приезжали в Россию, для этого продали почти все имущество, прикипели к Ире душой, сделали два альбома общих фотографий, да и девочка рядом с ними повеселела. Им всего-то оставалось привести в порядок пару документов и забрать дочь, но 1 января Госдума приняла «закон Димы Яковлева», и полуторагодовалая Ира с синдромом Дауна осталась в детском доме во Владивостоке.

Кристен была в отчаянии. Обращалась и в суд, и к президенту, к закону и здравому смыслу, к американским и русским журналистам – все было напрасно. Когда женщина смирилась с тем, что Иру удочерить не получится, она решила по крайней мере найти ей семью в России. Так в декабре 2014 года на «Правмире» вышла статья «Неудочеренная Иришка».

– Кристен так хорошо написала. Наверное, ей помог журналист, но все же я смог почувствовать то, что чувствовала она. Эту боль за Иру и желание ей помочь. Мы показали фотографию Иришки нашему самому главному ценителю прекрасного – сыну Харитону, и он сказал, что надо ехать во Владивосток, – рассказывает Дмитрий.

Когда Лариса и Дмитрий забирали Иру, ей было почти четыре года, но выглядела она как грудной ребенок. Не ходила, не говорила, даже не ела самостоятельно. Еще на первой встрече с Ирой их поразило то, какая девочка крохотная и слабенькая, и сколько при этом в ней жизни, света, готовности любить.

Сейчас Ире без малого шесть лет. Она бегает по дому с двумя кисточками молочных волос, завязанными на макушке, и много театральничает – растет настоящей артисткой! Из-под очков в розовой оправе на мир, который для нее почти весь сейчас – мама и папа, наивно смотрят большие каре-зеленые глаза. Вместе с родителями она многому научилась. Сначала каждый самостоятельный шаг, каждый освоенный навык вызывал у них восторг, но со временем все друг к другу привыкли, жизнь потекла ровно и спокойно.

Успокоилась и Кристен. Первое время они часто созванивались в скайпе, Кристен плакала, просила присылать как можно больше фотографий.

Потом утешилась тем, что у Иры есть любящая семья, и зажила своей жизнью, но по-прежнему ждет от Ларисы новостей об Ириных успехах.

Кроме мамы и папы, у Иры есть братья Харитон и Тимур. Ира любит гонять с мальчишками в машинки и соревноваться в играх на планшете, а кукол не воспринимает никак. Любит рисовать красками и помогать маме на кухне. Она до сих пор почти не говорит. Только отдельные слова типа «мама», «папа», «тетя». Для такого диагноза, считает Лариса, они взяли Иру поздно, многое упущено, но надежда есть.

– Ира нас утешает. Мамина и папина радость. Она всегда довольная, радостная, очень хорошая девочка. Я понимаю чувства Кристен. Если бы сейчас у меня захотели забрать Иру, я бы сошла с ума, – говорит мама.

Старшие дети Ларисы и Дмитрия тоже приемные и тоже с ограниченными возможностями здоровья. Сейчас все они живут в съемном домике в Подмосковье. Из московской квартиры решили переехать, потому что детям так удобнее. Харитон на коляске, в городе ему совершенно невозможно передвигаться самостоятельно, да и для Ирочки с Тимуром больше простора.

– Дима с Харитоном проходили реабилитацию в Германии, в совсем маленьком городе. Деревня по нашим меркам. И там, в этой деревне, были все условия для того, чтобы ребенок на коляске самостоятельно существовал. Он с большой радостью шел гулять, потому что сам мог передвигаться на коляске, сам мог подъехать, нажать переключатель светофора и перейти дорогу. А здесь он даже гулять не хочет идти.

– Вот мы лежали с Харитошей в урологии, – продолжает Дмитрий. – Лежали на третьем этаже, а процедуры были на первом. Лифт не работал две недели. Были в комиссии для детей с ограниченными возможностями здоровья. Четырехэтажное здание. Лифта нет вообще. Харитон ходил в специальную школу для детей с ОВЗ. Он не мог ни в актовый зал пойти, ни на продленку, потому что они на втором этаже и выше, а лифта нет.

– Конечно, если бы не «закон Димы Яковлева», у нас не было бы Иришки, а нам сейчас даже представить страшно, что мы есть, а Иришки с нами нет, – говорит Лариса. – Но надо думать в первую очередь о детях.

Иностранцы усыновляли, как правило, детей с тяжелыми диагнозами, и там, в том обществе, для их нормальной жизни есть все условия. А что у нас? Когда мы постареем, чем наши дети будут заниматься, куда они выйдут?

Я не думаю, что Дима сможет всю жизнь носить Харитона на себе. Меня гнетет эта мысль. Я волей-неволей вспоминаю Германию, где люди с ограниченными возможностями здоровья комфортно себя чувствуют, где они не одиноки. У них один палец на руке шевелится, и они сами едут по улице.

В детском доме уверяли, что Степа необучаем – а сейчас он читает и пишет

Пока Госдума решала, принять ли «закон Димы Яковлева», шестилетний Степа привыкал к маме и папе из Америки. Передвигался он на инвалидной коляске и имел еще очень много серьезных проблем со здоровьем, но Лауру и Джефа это не пугало. Они уже воспитывали девочку, у которой парализованы ноги, и готовились забрать Степу. Степа вполне был этому рад, особенно ему нравилось, что у него будет папа Джеф. Но случился закон, и папа Джеф остался далеко за океаном, зато нашлась мама Наташа.

Наталья почувствовала большую нежность к Степе сразу, как только увидела его анкету на сайте. Диагнозы и будущие сложности российскую маму тоже не испугали.

– Самым пугающим на тот момент был прогноз специалистов детского дома о его умственной отсталости и невозможности обучения в дальнейшем, – рассказывает Наталья. – Но я была так вдохновлена его появлением в нашей семье, что не придавала значения этим обещаниям. Была уверена, что в семье-то уж точно все преодолимо. Часто говорила в интервью, что этот диагноз ошибочный. Тем более в 6 лет он не приносит таких уж серьезных проблем.

Прошло четыре с половиной года. Степе скоро исполнится 11. Благодаря стараниям мамы Наташи Степа слез с коляски и ходит с тростью. Мог бы и сам, но предпочитает опираться, так ему спокойнее.

Степа очень добрый и отзывчивый мальчик, всегда рад прийти на помощь. В детском доме говорили, что он абсолютно необучаем. Наталья не поверила.

Отдала Степу в школу по облегченной программе, и сейчас он уже начал читать и писать. Но бывают такие ситуации, в которых отчетливо проявляется его диагноз – умственная отсталость – и тогда Наталье становится тревожно.

– Когда случается такое, когда кажется, что надежды на его социализацию нет, очень помогает общение с учителями. У Степы прекрасная учительница, которая давно работает с такими детками. Она с уверенностью говорит, что у него прекрасные шансы на самостоятельную жизнь.

Нашлась родная мама Степы. Органы опеки вышли на нее, чтобы лишить родительских прав, и сообщили об этом Наталье. В ее семье есть принцип – не скрывать от детей факт усыновления, вот и Степе она решила рассказать, что у него есть еще одна мама. Он на тот момент уже многое понимал и захотел с ней общаться. Наталья связалась с женщиной, объясняла, что Степе это нужно. Сейчас они регулярно созваниваются, мама присылает подарки к праздникам, платит алименты и, вполне возможно, когда-то приедет познакомиться со Степой.

– Часто спрашивают: почему оставила? Да что тут понимать-то. Молодая девочка, 23 года, вышла замуж. Первый ребенок. Ждала. Вдруг рождается ребенок-инвалид. По нашей традиции врачи, скорее всего, сказали, что он овощ, ходить под себя будет. В наших роддомах это привычная история. Вот она и испугалась. С папой Степы она разошлась. Сейчас одна, других детей у нее нет. Много лет жила, убеждая себя, что Степа умер. Видимо, ей больно было вспоминать, и она так себя обманывала.

Едва ли возможно, что Степа вернется к родной маме, но иногда Наталье кажется, что так для него было бы лучше. Сейчас, когда приемных детей у Натальи шесть, она поняла, что есть дети, которым хорошо в большой семье, а есть другие, как Степа, которые требуют большого индивидуального внимания и которым было бы лучше, если бы они были у родителей одни.

– Анализируя свой опыт со Степой, я поняла, что мои завышенные ожидания о его реабилитации и развитии очень мешают мне сейчас. В моей семье есть девочка, которая попала домой в тяжелом состоянии, она вообще не понимала речь, и я ничего особо от нее не ждала. И теперь каждая совсем крошечная ее победа вызывает бурю восторгов. А со Степкой я ждала больших результатов, и сейчас, когда его развитие идет маленькими шажками, бывают моменты разочарования. Но, несмотря на многие трудности, с которыми мне пришлось столкнуться в воспитании Степы, я не жалею, что он мой сынок.

Почти у всех детей из «списка Димы Яковлева» сложные диагнозы. Бывший сотрудник американского агентства по усыновлению Adoptions Together Леонид Мерзон объясняет это, во-первых, условиями, при которых американцы могли усыновлять русских детей: анкета ребенка должна была в течение года висеть в открытом для российских усыновителей доступе, и только потом рассматривались запросы иностранных граждан; во-вторых, самой идеей усыновления, которая прочно укоренена в американской культуре.

– Еще во времена Великой депрессии, когда в промышленных штатах буквально голодали, отправлялись целые эшелоны поездов из Мичигана, из Огайо, из других северо-западных штатов на Запад и в Калифорнию. По дороге эти поезда останавливались на разных станциях, фермеры приходили и забирали на воспитание детей. А после Второй мировой войны – у нас это мало известно – в Америку из Европы приходили целые пароходы, груженные детьми, оставшимися сиротами, и этих детей усыновляли. И как это было: американцы заранее записывались в очередь, у каждого ребенка на пароходе был номер и, соответственно, был номер у каждой семьи в очереди. Ребенка номер 10 усыновляла семья номер 10. Так разбирали полные пароходы детей. Во время Корейской войны, когда миллионы детей в Корее остались сиротами, всех их усыновили американцы.

Леонид объясняет спрос американцев на иностранных сирот очень просто. Семья, которая хочет усыновить ребенка и не готова делать это за границей, может ждать случая несколько лет. Потому что желающих принять ребенка в семью в США всегда намного больше, чем реальных сирот в этой стране.

Россия была популярной страной для усыновителей из Америки, но не уникальной. Это происходило в принципе во всей Восточной Европе. Самый известный случай – Румыния. Когда президента Чаушеску свергли и коммунизм закончился, выяснилось, что в стране чудовищное количество сирот на душу населения. При этом румынские детские дома представляли собой по-настоящему страшное зрелище, с российскими даже и сравнивать нечего. Тогда американцы массово стали усыновлять детей из Румынии. В России то же самое было в начале 90-х.

– Люди как люди. Семьи как семьи. Большинство, как и везде в мире, хотят усыновить ребенка просто потому, что другим способом завести его не могут, – рассказывает Леонид. – Был какой-то процент людей, не такой большой, у которых на первом месте стояли их христианские убеждения, им важно было усыновить сироту и таким образом сделать доброе дело. Из четырех с лишним сотен усыновителей, с которыми я работал, таких было человек 20. При этом людей, у которых до этого вообще не было детей, среди американских усыновителей меньшинство. Как правило, семья уже имеет одного или двух детей.

За всю свою многолетнюю практику Леонид может вспомнить только одну страшную историю. Семья усыновила мальчика из России, привезла его в Америку и передумала. На следующий день, говорит Леонид, мальчик был уже в другой приемной семье. Прочие истории усыновлений, в которых он участвовал в качестве агента, счастливые.

Родители из США сохранили детям русские имена, язык и гордость за страну

Лори и Кевин Макконел – одна из тех американских семей, которым Леонид Мерзон помог найти детей в России. В 1997 году они усыновили двухлетнего мальчика Виктора из Карелии. А в 2002-м, когда узнали, что у Виктора есть родные брат и сестра Марина и Владимир, забрали в Калифорнию и их.

Лори и Кевин еще до свадьбы договорились о том, что усыновят ребенка. Кевин вырос в приемной семье, а Лори всегда чувствовала боль за то, как много одиноких детей в мире нуждаются в родителях и доме. Для Лори не имело значения, откуда ребенок родом, как его зовут. Она просматривала анкеты на специальных сайтах, смотрела фото и короткое описание. Так нашелся мальчик Виктор без левой руки. Лори сама потеряла руку, поэтому посчитала, что они с Кевином будут хорошими родителями Виктору.

– Первая поездка в Россию, когда мы забирали Виктора, была трудной и прекрасной одновременно, – рассказывает Лори. – В основном потому, что было холодно и темно, а мы избалованы калифорнийским солнцем. Мы влюбились в Россию, но были удивлены некоторыми условиями жизни (я знаю, что с 1997 года произошло много изменений к лучшему для всех).

Когда мы пришли в детский дом Виктора, мы были очень впечатлены тем, как они справлялись, ведь условий и ресурсов у детского дома было так мало!

Меня впечатлили женщины, которые работали в том детском доме. Они были такие внимательные, так увлечены были своим делом. Меня тогда поразило, что они действительно заботятся о детях наилучшим образом, несмотря на столь малые ресурсы. Мы поклялись им, что найдем способ вернуться и помочь. И в течение семи лет я как минимум раз в год ездила в Россию и оказывала им гуманитарную помощь.

Для Лори и Кевина было важно, чтобы родные братья и сестра росли вместе. Они также считали важным сохранить детям их русские имена. Родители всегда говорили с ними о России, о том, как они должны гордиться, что родились в этой стране. Для Марины даже наняли преподавателя – она была самая старшая из детей, лучше всех знала русский, и Лори не хотела, чтобы девочка забыла родной язык. Сейчас Марина поддерживает контакт с биологическими родственниками. Сначала они созванивались, а теперь общаются в фейсбуке.

Лори говорит, что гордится тем, какими людьми выросли ее дети. Марине 25, она увлекается модой, визажем и могла бы стать моделью, настолько она красивая девушка. Владимиру 18 лет. Он любознательный молодой человек с большими планами на будущее. Виктору 22 года. Он работает программистом и ведет в местной школе кружок робототехники.

Лори говорит, что об их веселой жизни на ранчо с лошадьми, цыплятами, кошками, попугаями, козой и черепахой она могла бы написать целую книгу. Но подчеркивает, что дом у них не роскошный, а самый обычный.

– Я слышала о «законе Димы Яковлева», – говорит Лори, – он разрушительно подействовал на людей, которые надеялись усыновить детей из России или были в процессе усыновления. Мое короткое и честное мнение: жестоко и бессмысленно обрекать детей на жизнь в учреждении, а не в любящих семьях. Я понимаю, что были ужасные трагедии с участием русских детей, усыновленных в США, но есть и множество примеров успеха. Я горячо желаю, чтобы этот закон, который причиняет вред детям, был когда-нибудь отменен.

Роли 17 лет. Он живет в Фредериксбурге, это совсем маленький город рядом с Вашингтоном, учится в 12-м классе школы, которая кажется ему неплохой, хочет стать дипломатом, увлекается театром, чтением, играет на пианино и занимается айкидо. Роли очень любит свое русское имя – Сергей. Он знает, что родился в Москве и что, когда ему было 17 месяцев, его забрали из детского дома и привезли в Америку.

Приемные родители никогда не скрывали от Роли правду об усыновлении. Мама хотела, чтобы между ними были доверительные отношения. У Роли было веселое детство: прекрасный дом с большим двором, лучший друг по соседству. Ему особенно запомнились игры под сиренью с собакой летом и катание на санях зимой. Роли благодарен своим приемным родителям за любовь, которую они всегда давали ему и продолжают давать до сегодняшнего дня. Но эта большая взаимная любовь никогда не мешала Роли чувствовать себя русским.

– Я всегда чувствовал связь с Россией. У дяди и тети тоже приемный ребенок из России, мы всегда общались с ним. У них до сих пор много русских вещей – матрешки, балалайка. Но эта связь стала гораздо сильнее после того, как мы переехали из Питтсбурга в Вирджинию. В новой школе меня постоянно спрашивали: «Откуда ты?» Такой вопрос никогда не задавали раньше. И вдруг я понял, что я другой. Я переехал из Питтсбурга, но я не был из Питтсбурга, я даже не был из Америки. Я был из России. Я уже не обыкновенный школьник, а иностранец. Россия стала для меня очень важной.

В шестом классе Роли стал самостоятельно учить русский язык и добился больших успехов. На вопросы интервью он отвечал письменно и сам, почти без грамматических ошибок, даже запятые расставлены по правилам.

– Сначала все было очень весело и совсем несерьезно. Мы с другом учили язык и радовались, когда другие люди ломали мозги, пытаясь понять то, что мы писали. Но через год все стало гораздо серьезнее. Я начал учить новые слова и фразы, а он перестал учить язык. В 8-м классе я узнал на уроке латинского языка, что в русском есть падежи. Я почти сдался, потому что в латинском падежи были очень сложны, и я не хотел больше разбираться в них. Поэтому я игнорировал русские падежи до того, как я почувствовал себя готовым их понять. Все замечательно получилось.

Я начал смотреть видео о русском языке на ютубе, и все стало гораздо легче. Я очень сильно влюбился в язык и был готов изучать его каждый день. В конце концов, я считаю себя русским. Все школьные друзья, родственники и даже приемные родители давно называют меня «русским». Язык, культура и народ России являются самой большой частью меня и моей жизни.

У Роли-Сергея две большие мечты: посетить Россию и найти родную маму. Он говорит, что, если найдет маму, найдет и большую часть себя.

Как будто все 17 лет внутри него была пустота, которую не заполнила даже большая любовь к единственному сыну американских родителей. Роли разместил на сайте imadopted.org рассказ о себе и о том, что ищет в Москве маму. И мама почти нашлась. Сейчас он ждет ответа от одной женщины о том, является ли она его биологической матерью.

– Когда ты растешь, зная, что где-то есть твои родные родители, которые тебя оставили, – это очень сложно, но это все равно лучше, чем жизнь в детском доме. Иметь родителей, которые любят тебя, – драгоценный подарок.

Семьи в России дляних не нашлось

Для четырех русских девочек с синдромом Дауна судьба тоже готовила такой драгоценный подарок. Ольгу и Василису из Нижегородской области в 2012 году хотели усыновить Дженнифер и Кристофер Абель, Арину из Тверской области – Сара и Эрик Петерсон, а Оксану из Владимирской области – мать-одиночка с тремя сыновьями, технический специалист скорой медицинской помощи военно-воздушных сил США Джоди Джонсон.

У каждой из этих неслучившихся семей осталась своя небольшая история с фотографиями и теплыми воспоминаниями. Ольга называла Дженнифер мамой и с удовольствием играла в головоломку, которую сделал Кристофер. Арине нравилось общаться с Сарой и Эриком, рядом с ними она веселела. Оксана много играла с Джоди, особенно ей нравились детские книги на русском языке с яркими картинками, которые Джоди купила для нее. Когда женщина уезжала, чтобы, как всем казалось, оформить документы и вернуться, Оксана плакала и кричала. В Москве Джоди купила двойное ожерелье из серебра и граната – одно для себя, другое для Оксаны. Девочка его так и не увидела.

Анкеты Ольги, Василисы, Арины и Оксаны до сих пор активны. Последние обновления фотографий сделаны несколько месяцев назад. Это значит, что семьи в России для них не нашлись. Ольге и Оксане 12 лет, Арине 10, Василисе 9. Здоровые дети в таком возрасте считаются слишком взрослыми для принятия в семью, а у детей с синдромом Дауна шансов на усыновление еще меньше. Если их не примут в семью, то после 18 лет Ольгу, Василису, Арину и Оксану ждет другое специальное учреждение, уже для инвалидов.

«Между законами», по официальным данным, осталось 256 детей. Судьбу большей части ребят проследить невозможно.

Уполномоченный по правам ребенка в России Анна Кузнецова сообщила, что, по данным на август, трое из этих детей возвращены биологическим родителям по их заявлению, родители еще двоих детей восстановлены в родительских правах, в семью родственников передан один ребенок, 118 детей переданы в семьи граждан РФ, иностранными гражданами усыновлены 123 ребенка. 11 детей, семеро из которых с инвалидностью, остались в сиротских учреждениях. «И у меня есть информация о том, что один ребенок погиб», – сказала Кузнецова.

Наталья Костарнова