Господи, до чего лжив – из трусости

Из дневников Корнея Чуковского: о писателях и чиновниках СССР в 50-е годы прошлого века.

1959 г.

…он [Пастернак] получил приглашение на прием к шведскому послу – и ему сообщило одно учреждение, что, если он не пойдет к послу и вообще прекратит сношения с иностранцами, ему уплатят гонорар за Словацкого и издадут его однотомник. Он согласился.

***

…Умер Еголин – законченный негодяй, подхалим и – при этом бездарный дурак. Находясь на руководящей работе в ЦК, он, пользуясь своим служебным положением, пролез в редакторы Чехова, Ушинского, Некрасова – и эта синекура давала ему огромные деньги, – редактируя (номинально!) Чехова, он заработал на его сочинениях больше, чем заработал на них Чехов.

***

…Вернулся из Америки В. Катаев. …

Катаева на пресс-конференции спросили: «Почему вы убивали еврейских поэтов?»

– Должно быть, вы ответили: «Мы убивали не только еврейских поэтов, но и русских», – сказал я ему.

– Нет, все дело было в том, чтобы врать. Я глазом не моргнул и ответил: – Никаких еврейских поэтов мы не убивали.

О Пастернаке он сказал:

– Вы воображаете, что он жертва. Будьте покойны: он имеет чудесную квартиру и дачу, имеет машину, богач, живет себе припеваючи – получает большой доход со своих книг.

– Господи, до чего лжив – из трусости.

1960 г., 31 мая.

Пришла Лида и сказала страшное: «Умер Пастернак». Хоронят его в четверг 2-го. Стоит прелестная, невероятная погода – жаркая, ровная, – яблони и вишни в цвету. Кажется, никогда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен. Я целые дни на балконе: каждый час – чудо, каждый час что-нибудь новое, и он, певец всех этих облаков, деревьев, тропинок (даже в его «Рождестве» изображено Переделкино), – он лежит сейчас – на дрянной раскладушке, глухой и слепой, обокраденный, – и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса, не увидим его триумфального… Он был создан для триумфов, он расцветал среди восторженных приветствий аудиторий, на эстраде он был счастливейшим человеком, видеть обращенные к нему благодарные горячие глаза молодежи, подхватывающей каждое его слово, было его потребностью – тогда он был добр, находчив, радостен, немного кокетлив – в своей стихии! Когда же его сделали пугалом, изгоем, мрачным преступником – он переродился, стал чуждаться людей, – и помню, как уязвило его, что он – первый поэт СССР, не известен никому в той больничной палате, куда положили его.

– И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь.

11 сентября.

Вчера весь вечер сидел у меня Дм. Вас. Павлов, министр торговли. Он написал книжку «Ленинград в блокаде» – и теперь расширяет ее, готовит новое издание. Читал отрывки – спрашивал советов.

Говорит:

– У меня уже та заслуга, что я впервые назвал в своей книге таких расстрелянных людей, как Попков.

И рассказал, как приходилось ему спасать во время террора разных людей, прикосновенных к Попкову. Один директор кондитерской фабрики был арестован только за то, что Попков приходил к нему на фабрику принимать душ.

Октябрь 12.

Сегодня сидел у своей могилы – вместе с Лидой – и думал, что я, в сущности, прожил отличную жизнь, даже могила у меня превосходная.

7 декабря.

Сегодня открытие Пленума по детской литературе. Было от чего прийти в отчаяние. В Президиум выбраны служащие всех трех правлений, а подлинные писатели, вроде Барто, были в публике. Уровень низкий, чиновничий.

Вместо того чтобы прямо сказать: «Писателишки, хвалите нас, воспевайте нас», начальство заводит чиновничьи речи о соцреализме и пр. Но все понимают, в чем дело.

19 декабря.

Сегодня часа в 4 вечера промчалась медицинская «Победа». Спрашивает дорогу к Кожевникову. У Кожевникова – сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в «Знамя» роман (продолжение «Сталинградской битвы»), который нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т. д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно. Но в дело вмешался Д.А. Поликарпов – прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт.

Роман Казакевича – о Ленине в Разливе – вырезан из «Октября», ибо там сказано, что с Лениным был и Зиновьев.

1 апреля.

День рождения: 79 лет. Встретил этот предсмертный год без всякого ужаса, что удивляет меня самого. Были: Заходер, Рина Зеленая, Берестов, Лариса Берестова, Марина Берестова, Женя с женой, – было грустно и весело.

Очень интересно отношение старика к вещам: они уже не его собственность.

Всех карандашей мне не истратить, туфлей не доносить, носков не истрепать. Все это чужое. Пальто пригодится Гуле, детские английские книжки – Андрею, телевизор (вчера я купил новый телевизор) – гораздо больше Люшин, чем мой. Женя подарил мне вечное перо. Скоро оно вернется к нему. И все это знают. И все делают вид, что я такой же человек, как они.

И мои сказки, и «От 2 до 5», и «Серебряный герб» могли бы уже выйти, но в стране нет бумаги!

30 июля.

Был на кладбище. Так странно, что моя могила будет рядом с Пастернаковой. С моей стороны это очень нескромно – и даже нагло, но ничего не поделаешь.

Сегодня 6 августа, два огромных события – полет 2-го «Востока» в космос, Германа Степановича Титова. Сейчас, когда я сижу в комнате и пишу эти строки, его, Германа Степановича, мотает в безвоздушном пространстве вокруг этой трагически нелепой планетки – с ее Шекспирами, Львами Толстыми, Чеховыми, Блоками, Шиллерами – и Эйхманами.

23 августа.

В «Литературе и жизни» две статьи с доносом о моей неблагонадежности. Эта газета какое-то «Ежедневное ура». Рассердилась, что я сказал, будто у нас есть человеки в футляре. Одно время считали необходимым замалчивать существование у нас очковтирателей и тунеядцев. Теперь объявляют чуть ли не врагом народа того, кто осмелится сказать, что среди учителей у нас есть человеки в футлярах, хотя сами же плодят таковых.

подготовил Сергей Николаев