Здравствуй, дорогой и незабываемый Смоленск!

Война вошла в каждый дом.

Владимир Шайкинд – ветеран Второй мировой войны, проживающий сейчас в Хьюстоне. Он часто выступает у нас в газете с материалами о фронтовых дорогах, о фронтовых друзьях. На этот раз Владимир рассказывает о своем детстве в Смоленске и начале войны, которое он встретил в этом городе.

Меня родители привезли в Смоленск в 1930 году. Отец – финансовый работник из Великих Лук, член российской Компартии с 1919 года, был направлен в Смоленск для работы во вновь создаваемой Западной области. Первоначально, область была очень большая и охватывала теперешние Псковскую, Тверскую, Калужскую, Смоленскую и Брянскую области. Папа долго работал в качестве одного из заместителей заведующего областным финотделом и «укреплял кадры» вплоть до 1937 года, когда он вместе с другими ленинцами был арестован и расстрелян. О его судьбе мы узнали почти через 60 лет. А пока в 1938 году в тюрьме у мамы не приняли передачу для отца, сказали, что ваш муж сослан на 10 лет без права переписки. Никто не знал, что эта «формула» означает расстрел.

Мама и мы с братом  долгие годы ждали его возвращения, даже после сообщения о том, что он умер в местах заключения от острой сердечной недостаточности, даже после его реабилитации в 1956 году. Окончательно его судьба прояснилась после переписки с краеведческим музеем в Катыни, где было найдено захоронение 8 тысяч советских граждан, расстреляных задолго до расстрела польских офицеров. Краеведческим музеем Катыни воздвигнута памятная стена с указанием имен всех советских граждан, расстрелянных здесь.

Мне 95 лет, пора приводить в порядок свои дела и мысли. Уже в эммиграции в Америке, общаясь со своими земляками – смолянами, я принял совет своей землячки познакомить сегодняшних  жителей Смоленска с отдельными страницами жизни дорогого нам  города.     Свидетелей тех лет осталось не так уж много.

Последний раз газету «Рабочий путь» я держал в руках в июле 1941 года, с публикацией обращения Сталина к советскому народу: «Товарищи, граждане, братья и сестры, бойцы нашей армии и флота...».

Я отношусь к немногочисленной группе смолян, которым удалось увидеть и запомнить свой город в его довоенном виде , а также видеть его разрушение в  катастрофе после налета немецкой  авиации в ночь с 27-го на 28-е июня 1941 года.

Вернемся в довоенный Смоленск. Западной области и Смоленску предполагалась роль опоры на западе СССР.

Урезанная Беларусь с Минском в 10 километрах от государственной границы с враждебной Польшей не могли быть гарантами безопасности края. Многие госучреждения и институты размещались в Смоленске с учетом возможного переезда в Беларусь.

Здесь размещались Штаб Западного Особого Военного Оруга, Военно-Политическое училище, воинские части, десятки лет размещавшиеся в Нарвских и Свирских казармах. Дважды в год 1 мая и в день годовщины Октября проводились военные парады. Значение города подтверждали такие новостройки как Дом Советов, Областной Драматический театр, медицинский и сельскохозяйственный институты и даже управление НКВД с его тюрьмами, лагерями и Катынью. К значительным новостройкам можно отнести строительство нового бетонного моста через Днепр. 

Для пассажирских пароходов «Советская Белоруссия» и «Пионер» был сделан причал недалеко от рынка, удобного крестьянам для доставки продуктов.

Большой размах приобрела антирелигиозная пропаганда.  Успенский собор был превращен в музей Октябрьской Революции. Возле него стоял танк времен гражданской войны с гусеницами вокруг всего корпуса. Большая Советская улица упиралась в крепостную стену с явно религиозными Молоховскими воротами. Они имели центральную арку с двумя колеями для проезда трамваев и две боковых арки для пешеходов. Венчал ворота церковный купол с крестом. Все это в середине 30-х годов было взорвано и Большая Советская улица стала завершаться площадью Смирнова с Домом Печати.

Бесцельно разрушались другие религиозные и архитектурные

сооружения, зачастую разрушения производились с целью получения кирпича для нового строительства. Я видел, как пожарные обвязывали канатами зубцы на крепостной стене, раскачивали и сбрасывали их, превращая в строительный кирпич. Таких зубцов на стене было много.

Центром города являлась небольшая площадь – перекресток Большой Советской  с улицей Ленина. Здесь украшали улицу большие городские часы -  излюбленное место встреч и свиданий. На улице Ленина, был сквер с французским названием Блонья, с фонтанном в форме гуся в центре, а с левой стороны красивый памятник русскому композитору Глинке.

 В конце улицы распологалась старинная мужская гимназия, позже ставшая средней школой №7, которую в 1939 году блестяще закончил мой старший брат Григорий и в которой обучался я до войны. Школа отличалась высоким уровнем образования.  В 1982 году  200-летний юбилей этой школы – гимназии отмечался, как праздник города, участие в котором приняли бывшие выпускники школы , в том числе мой брат Григорий, я  и наши одноклассники.

    Улица Ленина упиралась в городской Лопатинский парк с большим озером и лодочной станцией, стадионом, цирком-шапито. Я с моим другом Яшей -  сыном билетерши, часто ходили в цирк и просмотрели  почти все программы знаменитых в те дни  артистов: французских борцов, прыгуна Виталия Лазаренко, фокусника Кио, дрессировщика Бориса Эдера, цирк зверей Дурова, комиков Пата и Паташона и других.

В парке сохраняются памятники русским и французским воинам – жертвам войны 1812 года.

В ночь с 7 на 8 декабря 1937 года мой отец Шайкинд Иосиф Исаакович был арестован. Этот арест произошел за 5 дней до «самых демократических в мире» выборов в Верховный Совет СССР. О количестве арстованных избирателей можно было судить по вывешенным для обозрения спискам избирателей в освещенных электричеством витринах. Фамилии арестованных заклеивались полосками белой бумаги. Их было много. Фамилия папы была заклеена тоже.

После ареста отца отношение ко мне друзей, одноклассников не изменилось. Только в нашем классе потеряли отцов 5-6 человек, аресты стали явлением обыденным.

22 июня 1941 года во время завтрака в нашу комнату ворвалась соседка и включила репродуктор. Передавали выступление Молотова о нападении Германии на СССР  и начале войны.

24 июня 1941 года над городам появились первые незваные гости – германские разведывательные самолеты.  Главная трагедия города произошла в ночь с 27 июня на 28 июня 1941 года.

Война вошла в каждый дом. Мужчины уходили к местам военной службы, горожане рыли защитные щели в своих дворах для укрытия от осколков снарядов.  В сумерки появились вражеские самолеты, их было не очень много, примерно двадцать. Летчики имели конкретные цели, им оказывали поддержку с земли вражеские агенты, которые сигнальными ракетами наводили самолеты на важные цели. Агентов было много. Вот они рядом, за нашим забором.  Откуда? И это после многолетней чистки от «врагов народа»?  По-видимому, арестовывали и бросали в тюрьмы не врагов, а честных людей.

В ночном небе пожары выглядели особенно страшно. Пламенем были охвачены целые жилые кварталы деревянных домов. Слышались вопли женщин, рев домашних животных, сгоравших заживо. От базарной площади до вокзала трамваи петляли по рельсам, проложенным там, где раньше были улицы. В руины превратились левая сторона Большой Советской улицы, Магнитогорская, деревянные дома Заднепровья, Рачевки, Рославльского шоссе.

К нам домой пришли два моих одноклассника Женя и Яков, которые остались в трусах и майках и с колодой карт. Их дом сгорел, а они сидели в окопе. Мама собрала им кое-какую одежду.

Люди стали массово покидать город и укрывались в ближайших деревнях. Милиционеры обходили и объезжали деревни, требуя возвращения граждан на свои рабочие места.

 Город заполнили беженцы из западных районов страны. Власти и командиры Армии вылавливали в толпах беженцев мужчин, которые должны были воевать, а не спасаться бегством.

Моя двоюродная сестра Ася, получившая неделю назад диплом об окончании пединститута и одновременно военный билет медицинской сестры гражданской обороны, была мобилизована и направлена в распоряжение начальника минского госпиталя, бежавшего из Минска на одной машине шофером и одним врачом.  Госпиталь был отправлен в Пермь. Этот же госпиталь вернулся в Минск в 1944 году и стал основой Белорусского Окружного Военного госпиталя. Смоленск опустел, его покинули все, кто не был занят обеспечением жизни города: милиция, пожарные, женские санитарные дружины, отряды местной противовоздушной обороны, водители трамваев, работники медицинских учреждений. 

Все дороги на восток, большие и проселочные, были запружены беженцами. Городу Смоленску было выделено направление эвакуации  по железной дороге на Брянск, Мичуринск, Тамбов, но транспорта не хватало, был только порожняк от выгрузившихся войск. О линии фронта можно было судить только по названиям городов, откуда бежали люди.  Государственные сводки сообщали о боях в местах, уже давно захваченных врагом.

Мама не хотела уезжать из города до возвращения с окопных работ Гришеньки. Он пришел в дом 13 июля, оставив ненужный оборонительный рубеж в районе Красное, обойденный немцами.

Наша семья не рассчитывала на организованную эвакуацию. Покинуть город удалось только с помощью  родителей Гришиного товарища, которые предложил место  в эшелоне под видом членов семьи работника Западной железной дороги.  Мы со своей нехитрой поклажей  в два часа дня пришли на вокзал, и вскоре поезд тронулся в сторону сортировочной станции Колодня.  В это время верхняя центральная часть города была захвачена немцами. Мосты были взорваны и в руках Красной Армии остался только Заднепровский район Смоленска.

Под огнем и бомбами самолетов мы за два-три дня проехали поездом около сорока километров. Обе железнодорожные колеи на Москву были заполнены эшелонами и поездами, загруженными богатством, которое нужно было увезти, чтобы оно не досталось врагу. Здесь было все: и продукты, и заводское оборудование, и вооружение, и горючее. И все это досталось врагам.

Возле станции Присельская один из вагонов нашего поезда был подожжен, дорога в сторону Ярцево была перекрыта немцами, люди разместились в здании школы недалеко от станции.

Надежды на продвижение на Восток не оставалось. Группа руководителей нашего поезда, в основном коммунисты, и 2-3 еврейские семьи решили пробиваться на восток по проселкам. обходным путем, лесами мы вышли на станцию Дурово. Здесь было разрушено все, на путях стояла брошенная платформа с рельсами, шпалами и другим оборудованием для ремонта пути. Но осталась связь. Наш начальник связался с Вязьмой и утром пригнали паровоз, который забрал всех нас и платформу и отвез в Вязьму.

Ночь на 21 июля, которую мы провели на разрушенной станции, была ночью первого массового налета немецкой авиации на Москву. Сотни немецких самолетов пролетали над нами.

В Вязьме мы решили продолжить эвакуацию вместе с нашей сложившейся группой, и в вагоне, прицепленном к какому-то поезду, отправились в город Воронеж в распоряжение начальника Юго-Восточной железной дороги. На станции узловая мама на последние наши 3 рубля купила пол буханки хлеба и с этим «запасом» мы приехали в Воронеж. Наши пути с группой железнодоржников разошлись.

  Дальнейший наш путь описан в другой новелле.

Владимир Шайкинд,

полковник в отставке,

Хьюстон, Техас