Записки русского врача, работающего Нью-Йорке

 «Приободряться с ковидом довольно бессмысленно».

У пульмонолога Евгения Пинелиса ежедневно умирают пациенты с коронавирусом. 30 марта он вынужден выбирать между безнадежными и теми, у кого есть шанс. Неделю назад из окна больницы медик наблюдал за пикниками горожан.

Пинелис работает в Нью-Йорке — городе-лидере на данный момент по количеству зараженных и умерших в США. Судя по заметкам в Facebook, в местных больницах обыденностью стали смерть, нехватка средств защиты для врачей, разговоры с родственниками о бессмысленности лечения.

По данным департамента здравоохранения Нью-Йорка, к 29 марта количество зараженных коронавирусом превысило 33 000 человек и 776 скончались. Власти прибегают к передвижным моргам для хранения тел. На помощь городу накануне прибыл плавучий госпиталь ВМС США USNS C0mfort на 1000 койко-мест.

«Вспоминаю веселые семейные пикники с толпами народа в чудесном парке, куда выходят окна нашего блока интенсивной терапии. Каждый день прошлой недели с хорошей погодой», — пишет медик после очередной смены.

Пинелис родился в Москве. Окончил Российский государственный медицинский университет. В 2003 году переехал в США. Специализация — легочные заболевания, заболевания внутренних органов, интенсивная терапия. Работает в госпитальном центре Бруклина. На этот район приходится более четверти всех случаев COVID-19 в городе.

В бригаде Пинелиса — заболевший коронавирусом коллега и девушка-стажерка.

«Их было 32, — описывает обычную смену врач. — 27 — с ковидом, 23 — на вентиляторах, трое беременных, никто не улучшающийся. Обычно наша реанимация на тот же состав лечащих врачей заполнена 16–18 пациентами. В тяжелый гриппозный сезон их иногда 22–24».

За утро состояние одной беременной улучшилось так, что её можно было переводить из блока интенсивной терапии (БИТ). Две другие дышали сами.

«Мы даже приободрились. Как выяснилось, зря. Приободряться с ковидом довольно бессмысленно», — пишет Пинелис. Из отделения А поступил сигнал тревоги. Туда помчалась команда быстрого реагирования.

«Один взгляд — нужно звонить великим интубаторам. Они появляются быстро, но тут же раздается второй сигнал, в отделение тремя этажами выше. Там ситуация такая же. Второй команды у нас нет. Интубируем сами, но не успеваем. Остановка сердца, пациентка возвращается на 15 минут и останавливается снова. Это жена пациента, который умер ночью. Их дочка в другой больнице, но вроде в относительном порядке… Надо ли говорить, что до вечера мы потеряли еще нескольких пациентов».

Интубация трахеи — ввод трубки через рот для проходимости дыхательных путей — проводится перед установкой ИВЛ. Как правило, её делают под наркозом.

В насыщенном коронавирусными больными госпитале интубация стала дежурной процедурой.

«Самое страшное, что многие пациенты в полном сознании, — делится Пинелис. — Кто-то молится, пока мы готовим коктейль забвения для интубации».

Он пытается убедить семьи в отказе от реанимации, для блага самих же родных и врачей. Уговоры безуспешны.

В больницах испытывают нехватку медикаментов.

«Нет нескольких необходимых лекарств. Почти закончился ингаляционный простациклин, который хоть чуточку помогает при гипоксемии. Устанавливаю рационализацию. У пациентов, шансы которых близки к нулю, просто не начинаем. Когда следующая поставка, неизвестно», — признает Пинелис.

Выбор между безнадежными и не совсем врач делает постоянно:

«Звоню семье пациента сообщить про ухудшение. Разговариваю с дочкой. Узнаю, что мама тоже с температурой. Советую тестировать на коронавирус. Стараюсь делать вид, что все нормально, но она все понимает. Плачет. Обещает подумать об отказе от сердечно-легочной реанимации у папы».

Медики, судя по постам Пинелиса, подняли вопрос об отказе в праве на реанимацию перед комитетом по этике. А пока:

«Ограничиваем время реанимации и количество людей в палате. Наверное, это поможет кому-то не заболеть. Но и молодые, и более здоровые пациенты мучаются и довольно плохо улучшаются».

У медиков плохо с экипировкой.

«По дороге в отделение наблюдал ссору флеботомиста (специалист по забору крови. — Прим. ред.) и медсестры из-за пластиковых накидок. Их мало… Есть люди, которые приспособили под накидки мешки для мусора. Мы теперь ничего не выбрасываем. В пакетики из-под накидок кладут телефоны. Тогда не надо постоянно мыть, можно один раз в конце смены».

На работу Пинелис добирается на метро. Поездки в общественном транспорте — отдельная тема для его рассуждений:

«В городе становится хуже. На улице слишком хорошо, гулянья. Вечеринки на набережных и пляжах. Кто-то поджег поезд или станцию метро, погиб машинист, есть раненые. После этого интервалы между поездами стали много дольше, народу в вагонах сразу стало масса… В метро объявление: ездить только по жизненной или профессиональной необходимости и находиться друг от друга минимум в двух метрах. Имело бы смысл в связи с этим увеличить площадь вагонов, но сделать это забыли... Народу было немного, но найти участок, свободный на два метра в любом направлении, оказалось задачей невыполнимой. По профессиональной необходимости ехали я и, судя по костюму, медсестра. У остального десятка пассажиров необходимость, видимо, была жизненная. Огромный дядька со всеми показателями сложной интубации кричал приятелю, сидевшему через проход, о его надеждах на возобновление баскетбольного сезона к лету».

Евгений Пинелис, судя по его записям, застал в США пандемию свиного гриппа H1N1 в 2009 году. Тогда, как и сейчас, в больницы массово поступали пациенты с острым респираторным дистресс-синдромом (ОРДС) — тяжелым расстройством функции легких.

«ОРДС был повсюду. Мы — радостные молодые специалисты — бегали по больнице, интубировали, пробовали безумные методы вентиляции... Казалось, что все работает, хотя пациенты улучшались постольку-поскольку. Многие умирали. Прошло десять лет, и у нас в мире КоВид. Тот же ОРДС, который улучшается еще медленнее, чем обычно. ОРДС, от которого нет особого лечения и который, кажется, пришел надолго».

По словам Пинелиса, не так важен механизм, запустивший ОРДС, а последствия — непредсказуемы.

«Когда пациентов с этим синдромом единицы, мы можем использовать высокотехнологичные виды терапии... Когда таких пациентов десятки, речь об этом уже не идет. У всех этих пациентов к легким приделано остальное тело, на которое также влияет вирус и само по себе критическое заболевание. Поэтому рассчитывать на чудесные излечения не приходится».

Утром 30 марта врач опубликовал пост-признание. Он готовился к приходу коронавируса в Нью-Йорк, но недооценил его:

«Многим в медицинском сообществе представлялось, что все это азиатские дела. Некоторые основания не обращать внимание на паникеров у меня тоже были… Мой ковидоскептицизм продолжался почти до конца февраля. Я смотрел на статистику из Южной Кореи, Китая и видел, что да, болячка поопасней гриппа, но поражает много меньше народа… Я понимал, что эти пациенты у нас будут, где-то уже были, но не думал, что их будет столько. Подозреваю, что администрации большинства больниц думали примерно так же. То есть был план добавочных коек, закупок каких-то лекарств и оборудования... Но масштабы этого представить было невозможно… Много лет мы жили с количеством критических пациентов X, которым требовалось ресурсов Y. Неожиданно X полетел вверх по экспоненте, и догонять его приходится в реальном времени. Это происходит во всех больницах Нью-Йорка в той или иной степени… Я работал семь дней подряд и видел, как стремительно неплохо организованная больница падает в неконтролируемом пике. Мы пока еще даже не в середине полета».

Александр Ермаков