Творческий вечер Евгения Евтушенко

В путешествии по России поэт попал в реанимацию, но все же вышел к своим читателям

Придет – не придет? – ждали Евгения Евтушенко. Зал московского культурного центра ЗИЛ был забит под завязку – под тысячу человек. И мороз не отбил охоту. И, если б не предупредительность организаторов, заранее предупредивших в интернет-рассылке, что свободных мест не осталось, – кажется, набилось бы сюда и больше, и сидели бы, сидели, пусть на головах.

Удивительно это только какому-нибудь чужестранцу или совсем уж свалившемуся с луны, – но так всегда в России было: поэтическая у нас все же страна. Так ждали и в шестидесятые – так ждут и теперь. Кому хочется – можно и удивляться. Но это – факт.

Про то, что Евтушенко в больнице, – все знали. Напомню: на гастролях в Ростове-на-Дону поэт поскользнулся в гостиничном номере, его доставили с серьезными травмами в городскую больницу, позже переправили в Москву, в Центральную клиническую больницу. Выступления, запланированные прежде, казались невозможными, – какие-то пришлось отменить. Но… во вторник, 6 января, Евгений Александрович пообещал все же приехать на свой творческий вечер в КЦ ЗИЛ.

Обещал – и приехал. И держался – орлом. Стоять ему тяжело – весь вечер поэт просидел. Но был, как прежде, – подтянут, как прежде – в пиджачке из какой-то змеиной (?) кожи, как прежде – в галстучке невообразимой расцветки.

Дело не в героизме особенном – хотя, конечно, – не без того. Дело в ощущении – миссии Поэта. Ощущение, кажется, из других эпох. А может, это только кажется?

– Мне на сцену помогла выйти моя любимая женщина, моя жена Маша, – сразу объявил Евтушенко. – Если бы не она, я вряд ли появился бы сегодня здесь. Она меня просто выручила, как бывало уже много раз.

Она – Мария Владимировна Новикова, жена поэта (четвертая, к слову, вместе они с 1987 года, у них растут сыновья Евгений и Дмитрий).

Евтушенко признался залу: «Я хотел бы сказать, что это большое счастье. Я не знал, как буду себя чувствовать. Но знал, что поддержать меня придут мои любимые соратники по жизни, шестидесятники – такие, как великий актер Валя Гафт. Я счастлив, что здесь Аркадий Арканов – один из самых мудро-остроумных людей. Наконец здесь прекрасный человек Илюша Фаликов, который написал книгу обо мне в серии ЖЗЛ. Все они были готовы выступить, даже если б меня не было. Но мне не захотелось оставлять их одних, обманывать надежды тех, кто пришел сегодня на вечер.

В зале, я вижу, и Юрий Нехорошев, подводный инженер, «евтушенковед номер один»… За сценой – мои дорогие друзья из любимовской Таганки. Я многому научился у своих друзей – Володи Высоцкого, Валеры Золотухина, Вени Смехова… Если б не появились когда-то такие театры, как Таганка и «Современник», мы бы жили совсем в другой стране, чем сейчас.

Да, страна наша еще несовершенна, и не все наши надежды выполнены, – но пока у нас есть люди с такими глазами, как у тех, кто в этом зале, люди, которые любят поэзию и которые знают, что Россия не может без поэзии. Этот жанр не позволяет нам терять совесть.

Я так счастлив быть с вами здесь!

Вы знаете, что я преподаю в США (в колледже города Талса штата Оклахома). Многие люди не понимают того, что я делаю в США. Они забыли уже, как в 1972 году меня «сбивали» в Америке со сцены дети тех полицаев, которые в войну расстреливали евреев в Бабьем Яре (о нем, вы помните, я когда-то написал стихи). После «Бабьего Яра» на меня много раз нападали – и в США, и в нашей собственной стране. Но это было несравнимо с той поддержкой тысяч людей, которую я получал тогда и ощущаю сейчас.

На меня нападают даже сейчас, когда я лежал в больнице и еле выбрался из «исчезновения» – именно потому, что хочу продолжать свое дело поэзии, быть рядом с вами и отстаивать ту Россию, о которой когда-то Федор Михайлович Достоевский сказал: в этой России все должно быть по-пушкински.

А вы помните, я надеюсь, что лучшим качеством, завещанным нашему народу Пушкиным, Достоевский назвал – Всемирную отзывчивость. И если мы не будем обладать этим качеством, то мы подведем Россию и ее великую культуру. А я уверен, что мы не подведем.

На меня нападают за то, что я преподаю в Америке – но я продолжаю то, что было завещано поэтами-фронтовиками, – а завещан нам был «дух Эльбы». И я стараюсь сделать все, чтобы и молодое поколение американцев не забыло, как когда-то мы сражались против общего врага и победили вместе. Мы не имеем права забыть про это и сейчас.

Я очень люблю свой американский кинокласс. Я преподаю там уже 20 лет. Преподаю и русскую поэзию, русскую прозу, и русское, европейское кино. Раньше в аудитории были в основном сами американцы. Сейчас преподаю, кажется, всему человечеству – очень много китайцев, есть арабы, ангольцы, аргентинцы, молодые люди разных национальностей.

31 декабря 2014 года я написал стихи «В университетском классе». В интернете, где их прочитали, тут же на меня посыпались новые нападки – и я дописал стихотворение уже 4 января наступившего 2015 года. Послушайте его, это, мне кажется, важно. Стихотворение «В университетском классе».

Двадцать лет я в Оклахоме, в Талсе,

словно в неоконченном бою.

Будто бы один в живых остался,

Эльбы братский дух преподаю.

Я люблю моих американцев,

чьи солдаты-дедушки тогда

с русскими не стали пререкаться,

и война была на всех одна.

Как они на лодках с водкой в глотках

обнимались – видел я в кино.

При регулировщицах-красотках,

их и наших, что не все ль равно.

Дина Дурбин пела о Победе,

и была у стольких на значках.

«Едут леди на велосипеде», –

распевая, я по ней зачах.

Вжились вместе Рузвельт, Черчилль, Сталин,

и де Голль, как бурлаки, в их роль.

Чаплиным и Теркиным был свален

Гитлер – разгероенный герой.

Все фашисты носом ткнулись слепо

в геббельсовский пепел заодно.

Сент –Экзюпери разил их с неба,

а Хэмингуэй пускал на дно.

Вот какое удалось кино!

Правда, все мы сделали полдела –

почему? Понять я не могу,

а потом война опять сдурела,

превратясь в холодную каргу.

Я учу всех не иметь с ней дело,

как не верить общему врагу.

Но о мире фразы, фразы, фразы,

обещая, вроде, благодать,

превращаться стали в дроны, в базы,

а сквозь них сердец не увидать.

Не шестидесятники-поэты,

а за лицемером – лицемер

объявили собственной победой

роковой развал – СССР.

Разве ты, искусство, разучилось

нас объединять? Я не пойму,

как стране Шевченко приключилось

с пушкинской страной вести войну?

Вкрадчивая Третья Мировая

На земле измученной идет,

но не устает, нас примиряя,

пырьевский князь Мышкин, «Идиот».

Если б «идиоты» все такие

были бы, мир стал бы исцелим,

были б в дружбе и Луганск, и Киев,

Даже Газа и Иерусалим.

Как сплотились воры и воришки

в мафии, где жизни на кону,

и как слиплись войны и войнишки

в третью лицемерную войну?

Помню – вместе с жертвами сгорая,

небоскреб пронзя в конце концов,

полетел к обещанному раю

самолет джихадовских слепцов.

И по той преступной страшной трассе,

до сих пор, почти полузабыт

во французском фильме, в киноклассе

он сквозь наши ребра все летит.

Но я, слава Богу, был свидетель,

как прокляв тот день календаря,

стали в ряд арабские студенты,

жертвам взрывов кровь свою даря.

Ненависть я с детства ненавижу.

Я люблю тебя, мой кинокласс,

и, надеюсь, будущее вижу

в глубине твоих беззлобных глаз.

Отрезают головы ножами.

Без голов – о чем поговорим?

А потом – лишь кнопочку нажали,

да и меньше племенем одним.

Ну а человеческое племя, –

неужели нам не до того?

Неужели атомное пламя

выжжет окончательно его?

Может быть кому-то снится слава

здесь, на этой лучшей из планет

доктора нацистского Стрейнджлава –

Обещаю – в нашем классе – нет.

Не бомбят младенцев бомбовозы

в классе нерехнувшемся моем.

Лошадь тянет Сталина под слезы

лишь о трупах Трубной, не о нем.

Здесь так любят о холодном лете

прошкинский, пожалуй, лучший фильм

дети Чили и Анголы дети,

парагвайка, чероки и финн.

Плакали ковбоистые янки

что Папанов уркой был убит.

И не будет в сердце китаянки

никогда Приемыхов забыт.

Жаль, что запоздало Мордюковой

выразил ковбой за «Комиссар»

благодарность дедовской подковой –

этот фильм – он стольких потрясал.

Вот что написала поэтесса

и представьте, что из США:

«Думала над фильм «Unfinished пьеса».

У меня теперь другой душа»...

И в письме Самойловой Татьяне,

веря, что она еще жива,

фото мужа, павшего в Афгане,

принесла талсанская вдова.

Разве Землю мало истерзали?

Кинокласс – особая страна –

войнообожателей нет в зале,

в зале все твои враги, война.

Снайпером Кабирия не стала,

Хоть жилось ей вовсе нелегко

и дорогу к храму показала

всем Анджапаридзе Верико.

 

Евтушенко, обещали, прочитает два-три стихотворения, и все. Силы, мол, надо поберечь – человека только что вытащили из «исчезновения», как он сам сказал. А он – никак не мог остановиться. Выступили и Валентин Гафт, и Аркадий Арканов, и Илья Фаликов. Стихи из спектакля «Нет лет», поставленного Смеховым, читала актриса Татьяна Сидоренко и ее коллеги по Театру на Таганке. Звучали строки Маяковского, Межирова, Владимира Соколова. О любви, о России и о войне – три ключевых было слова в этот вечер.

Евтушенко прочитал свой новый «Шпинделек» – новые стихи. Про то, что у всех у нас «из душ какой-то выпал шпинделек». Тот самый ограничитель, который нас удерживал от жадности, продажности и спеси. Ведь мы же – «Мы распоясались до ух-ты, ах-ты, / аж до такой купецкой широты, / что даже не влезают наши яхты / в иные европейские порты»...

От шариковской спеси и безродства

Россия будет тем сохранена,

что в ней, спасая гены благородства,

хотя б одна душа не продается,

а разве в ней душа всего одна?

 

Случайно ли Евтушенко вспомнил о войне, о поколении фронтовых поэтов, о шестидесятниках, выросших на этой поэзии и видевших войну еще детскими глазами? Вряд ли – случайно. «На меня напали за слова о том, что я благодарен войне, – заметил поэт. – Но война помогла всем моим товарищам-шестидесятникам, которых почти не осталось сегодня, сохранить понятия о родине, о достоинстве и совести».

Евтушенко прочитал одно, потом второе стихотворение о войне. Первое – «Итальянские слезы». Второе – о футбольном матче сборных СССР и ФРГ в 1955 году. Матч окончился со счетом 3: 2 в нашу пользу. Но дело было не в счете. «Кончаются войны не жестом Фемиды, / а только когда забывают обиды, / войну убивают в себе инвалиды / войною разрезанные пополам».

И уж совсем напоследок – было два стихотворения о любви. Жена Маша уже стояла за спиной у Евтушенко, он прижимал ее ладонь к своей щеке – и читал, читал посвященное ей: «Я люблю тебя больше природы – / Ибо ты как природа сама. / Я люблю тебя больше свободы – / Без тебя и свобода тюрьма»…

Я люблю тебя неосторожно,

Словно пропасть, а не колею.

Я люблю тебя больше, чем можно,

Больше, чем невозможно, – Люблю.

Ну что, скажите, может быть сильней Поэта – и его любви?

 

Евгений Евтушенко –

о начавшемся Годе литературы

 

Важное заявление Евгения Евтушенко, сбежавшего из больницы на свой поэтический вечер в КЦ ЗИЛ, было связано с начавшимся Годом литературы: «Нас ожидает Год литературы. Он, собственно, начался. И я надеюсь, – акцентировал внимание поэт, – что мы не дадим возможности превратить это в бюрократическое мероприятие. Что превратим мы этот год в народное празднество. Всем народом поклонимся – начиная от наших классиков до совсем недавно ушедших поэтов-шестидесятников.

Сейчас мы вместе с моей женой Машей завершаем в больнице «Антологию поэзии правого дела», в которой будут сплавлены в одно понятие – поэты-фронтовики и те, кто были фронтовиками по сути, кто еще с детскими лопаточками и ведерками песка стоял в 41-м году во время первых бомбежек Москвы…

Я обратился к нашему государству с просьбой, чтобы мне доверили право – составить на основе моей 5-томной «Антологии русской поэзии» два мегаконцерта, которые произошли бы в Москве и Питере. Это могло бы стать очень ярким и крупным событием Года литературы.

И второе: я попросил, чтобы мне также доверили – с хорошим небольшим молодым коллективом – дали бы один вагон, чтобы проехать по всей Восточно-Сибирской магистрали до Владивостока (по этой магистрали я когда-то пытался добраться на войну от станции Зима). Восстанавливая хорошие традиции агитбригад, – везде, где нас будут принимать, останавливаться и читать стихи с нашей молодой командой…

Жду от государства ответа».

Игорь Вирабов