Мне некогда было бояться

Рассказ.

Короче говоря, так как не люблю касаться этой темы. Значит, три раза я умирал, а высшие силы, которые многие называют Богом возвращали меня обратно на нашу грешную, заплеванную землю. Как заклинание я говорил псевдострадающим людям в белых халатах, что ни один врач меня не убьет, если этого не захочет Бог. Теряя сознание от гигантской порции анестезии вспоминал свои слова о смерти: что ей интересно, когда ее боятся, трясутся с перепугу, а когда ее не боятся, ей не интересно, никакого шоу, никаких театральных сцен. Одним словом, скука.

В общем, в третий раз делали мне открытую операцию на сердце. Один из сердечных клапанов оказался никчемным и мне вместо него поставили клапан от теленка. Придя в сознание, я стал мычать от боли, но на всякий случай поинтересовался, не стал ли я мычать из-за клапана теленка. В общем, валялся я в американской больнице больше двух месяцев. Выл в потную подушку, симпатичные юные медсестры на время меня успокаивали болеутоляющими лекарствами, но потом я снова взвывал. Конечно, я понимал, что в основном мы биологические создания, но какой бы ни был сильный дух внутри тебя, снаружи ты воешь.

Через месяц стали приходить ко мне по ночам друзья. Чаще все приходил Евгений-Женечка Евтушенко. На большой руке кольцо с известным многим желтым пламенеющем камнем. Я спрашивал: – Женя, ну как там? Он: – Ты прав был. Оно есть. Там хорошо, но скучно. Я: – Спасибо за Ваше предисловие к моей книге «Тоска по раю». Он: – Что Вы думаете, если бы я ее не любил, написал бы предисловие, что люблю эту книгу!?

Потом прихрамывая приходил Виктор Платонович Некрасов: С порога запел прокуренным голосом перефразируя петлюровскую песню: «Что за шум, что за гам появился, то Некрасов у больнице з’явывся…». – Ну чего киснешь, мне, когда я умирал, больнее было, и курить уже не мог… Да выживешь ты, сходишь вначале к нам на разведку… Я: – Вика, какая разведка, я вон еле поворачиваюсь в кровати… Он: – Не-не, тут без сто граммов не разберешься… Жаль, а мы там не кушаем и не пьем… Врут мусульманам, никаких гурий с веерами там нет, нигде их нет, и не было… А чего тебе снится?  – Красное матадорское вино, которое мы с тобой, Вика, пили в горах Вермонта… Недавно Эма Коржавин заглянул, как и в прошлой жизни плохо видит.

Спрашивал: – Любаню мою не видел, не заходила… А Любаня еще до его кончины умерла… Он и когда жил, ждал, когда она с работы придет, когда ее уже давно схоронили.

Влад Емшенецкий, друг мой был, хороший, актер когда-то был известный, приходит тихо, долго смотрит на меня и рассказывает один и тот же анекдот, когда врач случайно наступил на шланг с кислородом, и больной стал задыхаться и материться.

Пришел как-то легендарный Леонид Осипович Утесов: посмотрел маленьким умным глазом: – Лежишь, значит… Давай напою: «Ты одессит , Мишка, а это значит, что не страшны тебе не горе не беда…» – Да я не одессит… – Молчи, я вот тоже Одессу не любил, а делал вид, что люблю, и все верили… Мульоны верили!!!!

Один раз пришел Юрка по прозвищу Курымба, извинился, что обокрал меня в шестом классе, потом он под трамвай попал, я видел, как из него изо рта валила кровяная пена.

Утро всегда серое, и жить не очень хочется. Улыбаюсь, прошу принести «утку» для лежачих. Стыдно. Не хочется здесь быть. Имею в виду не больницу, а жизнь.

Вспомнил, как меня хотели расстрелять на границе Украины с Донецком. Мне солдат пьяный и подкуренный говорит: – Что тебе тут надо, Седой? Какой бизнес делаешь?

В машине у меня трое друзей. Двое с автоматами. Я успел сказать им: не стрелять! И вышел. Отвечаю: – Нет у меня бизнеса, помогаю детям сиротам. – А чего помогаешь? – Не знаю, наверное, потому что люблю их. Захохотал солдат. Говорю ему: – Одна уважаемая персона научила меня любить без выгоды. – А что ты скажешь мне, если я тебя сейчас посажу в расстрельную яму? Что скажешь? – Можешь не поверить, но скажу, что люблю тебя. Тебе 20-22 года, ты для меня дите, потому и скажу тебе это. – Врешь, гад! – Ну скажи мне, солдат, я живу во Флориде, нормально живу. Мне ничего не надо. Для чего я здесь среди этой грязи и опасностей вон сколько? Только из-за детей, и может за тебя. – Так скажи мне еще, чтобы я больше поверил!

А я не знаю, что сказать. Только помолился и попросил: – Господи, скажи вместо меня. И слышу свой голос, но говорю своим голосом не я: – Два года, как умерла твоя мать. А ты ни разу не побывал на ее могиле. Конфискуешь у людей водку и вино. Принимаешь наркотики, водишь проституток, и думаешь, что ты крутой. Но очень скоро придешь к могиле матери и будешь плакать очень горькими слезами…

Отошел солдат, бледный, растерянный. Другие солдаты набежали, расскажи и про нас. – Не могу ребята. Больше не говорится мне.

Вот так пропустили нас. Тимофей друг, сидевший в машине, говорит потом: – У солдата палец был на спусковом крючке.

Говорю: Тимофей, родной мой, некогда было бояться.

Вот что вспомнилось мне.

Врачи говорили, что умру я. В лучшем случае, стану, как «овощ», ничего соображать не буду. Но вот, хожу, машину вожу, пишу, люблю. А если люблю, значит, живу! Слава Господу!

Михаил Моргулис,

Флорида