«Увы, не алкоголику»: автографы Сергея Довлатова

Был ли Довлатов легким человеком?

Обычай дарить свои книги, сопровождая подарок надписью, – давняя традиция русского литературного этикета. Для Сергея Довлатова эти надписи стали особым жанром. Как утверждает коллекционер Максим Кравчинский, Довлатов обдумывал каждую запятую в своем автографе. А писатель и друг Довлатова Александр Генис говорит, что он мог быть очень язвительным в этих надписях.

С начала 90-х годов книги Сергея Довлатова вышли в России общим тиражом около миллиона экземпляров. Издано все, что он написал, и не по одному разу. Тем не менее в его наследии оставался пробел, заполненный только теперь. Довлатов был мастером дарственной надписи. Историк русского зарубежья Максим Кравчинский, живущий в Торонто, собрал коллекцию надписей Довлатова и в этом году издал книгу «В погоне за Довлатовым», в которой рассказал историю каждого автографа.

– Максим, как получилось, что вы стали собирать книги Довлатова с его автографами?

– Все, как обычно, из детства. Мне было 17 лет, когда мы с мамой первый раз поехали в Америку. Дело в том, что мой отец эмигрировал в 1979 году, мы с мамой остались в Советском Союзе. Я был ребенком и мечтал когда-нибудь попасть к отцу, но в то время, в начале 80-х, это было совершенно несбыточной мечтой. Искал информацию об Америке, слушал радиоголоса. Я был ребенок, мне было 12, 13, 14 лет, и я по Радио Свобода слушал рассказы Сергея Довлатова. Удивительное дело, несмотря на то что я был совсем в юном возрасте, они мне очень понравились. У него был очень теплый доходчивый голос, истории были понятны. И про собачку Глашу, похожую на березовую чурочку, и про героя, который вечно попадает в какие-то смешные, нелепые ситуации. Все это было близко.

В 1990 году, когда мы впервые в Америку поехали, для советского подростка это было огромное событие – наверное, полет на Марс, что-то типа того. Я составил обширный список, что я хочу сделать в Нью-Йорке: купить новые кроссовки, пластинку Майкла Джексона, сходить туда-то, туда-то. В этом списке была покупка книг Сергея Довлатова. В августе 1990 года мы туда приехали. Нью-Йорк просто обрушился на меня, потому что отец, конечно, старался показать все самое лучшее. Мы ходили в музей Метрополитен, мы ходили в Гугенхайм, мы ходили в лучшие рестораны, он водил нас на какие-то фестивали на Манхэттене. Скажу честно, я просто забыл о Довлатове, настолько все было ярко – запахи, машины, люди, небоскребы, все. И где-то за неделю до отъезда папа купил нам поездку на экскурсию в Вашингтон, это было 25 августа. Автобус отходил с Брайтона. Мы пришли заранее, впереди шли две женщины, а мы с мамой сели во второй ряд. Я помню это ощущение: одна из женщин развернула газету «Новое русское слово», и я в проем между сиденьями увидел надпись: «Вчера в Нью-Йорке умер Сергей Довлатов». И как-то мне стало пусто. Такое ощущение странное возникло, я до сих пор не могу, собственно говоря, его как-то классифицировать. Объясняю это только тем, что я был очень юн, 17 лет мне исполнилось тогда. Просто восприятие было очень яркое. Я как будто обещал самому себе что-то сделать и не выполнил. Я был там весь август, я мог купить эту книгу, я мог получить его автограф, сфотографироваться, все что угодно. Понятно, что это ничего бы не изменило, но с того дня я живу с каким-то ощущением пойманной и тут же упущенной рыбы. И вот так все началось, так началась моя погоня, которая, собственно говоря, еще продолжается.

– После того, как я прочитал вашу книгу, я поискал книги с довлатовскими надписями на онлайн-аукционах. Кое-что нашел. Одна из них выставлена на продажу прямо сейчас, начальная цена – 900 евро. Как вы считаете, это нормальная цена за автограф Довлатова?

– Смотря что там написано. Если просто «на память от Сергея Довлатова», то, на мой взгляд, это дорого. Вообще рынок очень колеблется. Когда я начал собирать все это, они стоили примерно по 500 долларов, но это были очень интересные автографы, не просто отписки. Первый автограф, который я встретил, – это была дарственная в адрес Григория Поляка, там был смешной такой зарифмованный текст: «Соседу Грише Поляку, увы, не алкоголику». Когда автограф в адрес известного человека, да еще зарифмованный или, например, сопровождающийся рисунком – это одна история, когда он просто обычный, на творческом вечере полученный, тут зависит от конкретной книги, ее состояния и так далее. На мой взгляд, 900 евро, да еще для старта – это очень много, если автограф самый обычный.

– Да, это автограф самый обычный, возможно, даже совершенно незнакомому человеку. Поясню, что Григорий Поляк был очень известным в США русским издателем, владельцем издательства «Серебряный век».

– Это, собственно говоря, мой самый первый автограф, «соседу Грише Поляку». Я, когда начал собирать, упустил его. Мне показалось 500 долларов за книгу... ну да, автограф... Я был неопытный собиратель, это было почти 15 лет назад. Я его не взял, о чем очень жалею. Потом еще один автограф мне попался, я его упустил чисто по техническим причинам: я был в Мексике и не смог вовремя сделать ставку на eBay. Это был шикарный автограф в адрес Раи Вайль на книге «Компромисс», он звучал так: «Рае, бывшей Вайль, от последнего гетеросексуального мужчины Нью-Йорка». Я его тоже упустил. Потом третий раз мне написал человек из Нью-Йорка по фамилии Кронгауз, я его так до сих пор никогда и не встретил, хотя мы иногда переписываемся, предложил купить автограф на «Невидимой книге». К слову скажу, это самая редкая книга из всех прижизненных изданий Довлатова, потому что она вышла в «Ардисе» еще до его появления в эмиграции в 1977 году. На этой книге был автограф, самый обычный, видимо, читательница получила его на творческом вечере Довлатова: «Римме с наилучшими пожеланиями». Но тот, кто мне его предлагал, Владимир Кронгауз, он тоже получил автограф первый раз, он не знал, как выглядит подпись Довлатова. И этот человек ничтоже сумняшеся пришел с книгой к Елене Довлатовой и говорит: «Это автограф вашего мужа?» Она посмотрела, говорит: «Да, моего». Ему этого показалось мало, он ее каким-то образом уговорил отправиться к нотариусу, где нотариально заверил этот автограф. Таким образом у меня в коллекции появилась книга с автографом Довлатова и нотариально заверенная копия бумаги от его вдовы, где она написала: «Автограф Довлатова заверяю. Елена Довлатова».

– Это смешная история и своего рода раритет. Но я понимаю этого коллекционера. Ведь среди автографов, выставленных на аукционы, совсем не редкость подделки. Например, чемпионом по подделкам считается Элвис Пресли, на втором месте – битлы, на третьем – Джон Кеннеди. У меня самого была книга Шимона Переса, у которого я брал интервью, и он надписал мне ее по-русски печатными буквами. Так мне никто не хотел верить, что это подлинный автограф. Вы вот можете отличить настоящий автограф Довлатова от подделки?

– Сейчас я уже эксперт в автографах Довлатова, я вижу маленькие нюансы его почерка. Он, кстати, довольно редко подписывал полностью «Сергей Довлатов», обычно «С. Довлатов», куда чаще – «С. Д.» или просто «С», буквально инициалами или даже одной буквой имени. Один раз за все время мне встретился автограф на eBay, который мне показался на 90 процентов подделкой. Мой коллега-коллекционер из Москвы хотел купить, я его предупредил об этом. Он потом исчез с eBay, возможно, кто-то и купил, но мне показалось, что это была подделка, причем довольно плохо сделанная. Вообще с Довлатовым никаких откровенных подделок пока не встречал. С Высоцким они встречаются регулярно.

– У вдовы вы что-нибудь покупали?

– От вдовы у меня ничего нет, потому что наследники Сергея Донатовича так ревностно относятся к его, извините за тавтологию, творческому наследию. Я никогда не видел, чтобы они что-то продавали на аукционах. С людьми, которые были знакомы с Довлатовым, мне повезло. Второй большой блок автографов я получил от Константина Кузьминского, я купил их у него. Там был один автограф очень интересный. Это рисунок, изображающий Кузьминского, очень узнаваемый, Довлатов хорошо рисовал. Там такой расхристанный человек в халате, с крестом, моментально узнается Кузьминский.

И еще несколько книг. Надо знать Кузьминского, чтобы понимать, что Довлатов хотел сказать: «Косте Кузьминскому с нарастающим уважением к его деяниям» и так далее. Кузьминский, конечно, был очень кипучей натурой, и поэт, и литературный критик, и автор перфомансов, и выставок и так далее. Мне повезло с Константином Кузьминским не раз встречаться и подолгу общаться. Интересный автограф от Раи Вайль, бывшей жены писателя Петра Вайля. Там описана охота на него. Один автограф, который я процитировал, «от гетеросексуального мужчины Нью-Йорка», я упустил, он ушел на eBay, но цепочка событий позволила мне в итоге познакомиться с Раей Вайль, рассказать о своем увлечении, и она мне уступила автограф на книге «Иностранка». Сама книга просто рассыпана в прах, постранично буквально, зачитана, но автограф, который на титуле стоит, он искупает абсолютно все. Там стихотворный автограф, он написан в тот момент, когда Рая Вайль ушла от Петра к писателю Аркадию Львову, Довлатов написал такое стихотворение:

Который год смотрю на Раю

и в восхищенье умираю.

Тем временем циничный Львов

проник, нахал, в ее альков.

Я Львову шлю свои проклятья,

а Рае мысленно объятья.

Как это было не купить? Вот здесь, не торгуясь, совершенно понимаешь, что берешь шедевр.

– Я знал Раю Вайль, это была обворожительная женщина. И замечательный радиожурналист.

– Да, абсолютно. Я попросил Раю прислать вместе с автографом ее фотографию примерно того времени, что она и сделала, эта фотография вошла в книгу. И абсолютно понятно, почему Довлатов восхищается ею.

– Довлатов был человеком ироничным, но и самоироничным. Например, в том же автографе Поляку: «увы, не алкоголику».

 – У Довлатова самоирония, конечно, великолепная. Очень часто он очень мягко, иронично шутит над своими адресатами. Я заметил в процессе написания книги, что многие автографы Довлатова построены на таком приеме антитезы. Скажем, три автографа я купил у известного в Нью-Йорке букиниста Алика Рабиновича. Эти автографы предназначались такому человеку по имени Павел Леонидов. Это импресарио был, поэт-песенник, дальний родственник Высоцкого. И он был очень такой буйного нрава, темперамента, ссорился со всеми, с кем только можно, в эмиграции, издавал свой журнал и на страницах этого издания сводил счеты. В общем такой сложный был человек. Довлатов ему написал такой автограф: «Франкенштейну и Дон Кихоту одновременно с излишними пожеланиями вести себя скромнее». Что-то в таком роде. А другой автограф Павлу Леонидову тоже стихотворный, причем в форме частушки, там звучит так:

Среди многих индивидов

в нашей западной глуши

выделялся Леонидов

красотой своей души.

– Мне нравится в вашей книге то, что вы стараетесь установить обстоятельства, при которых была сделана надпись, ее провенанс, выяснить, в каких отношениях находились автор с адресатом, расшифровать саму надпись, если она намекает на что-то известное только им двоим.

– Есть протокольные надписи. Мне попадались книги, я их даже не стал, честно говоря, рассматривать как часть коллекции, где просто подписано «С. Довлатов». Я даже не понимаю, кому это могло быть подписано, с какой целью. Попадались надписи, они удивительно лаконичные, но в то же время и глубокие. Скажем, на книге «Наши» он написал одним моим знакомым из Оттавы: «Вашим». «Соло на «Ундервуде» выходило в двух изданиях, второе издание было маленькое в ярко-зеленой или синей обложке. И одна из книг, на ней написано просто «Сувенир», лаконично и в то же время здорово. Один автограф, перекидывая мостик от самых коротких к самым длинным, один автограф в моей коллекции, наверное, самый длинный автограф, больше 30 слов, включая знаки препинания, он на англоязычном издании книги «Компромисс». Я до сих пор до конца не знаю, кому он предназначен, он начинается так: «Милый Харрис, простите меня, я был гнусен, а вы, милейший человек, возились со мной…» Когда я его приобрел, я стал искать, кто такой Харрис, почему Довлатов так признается, что он был гнусен. Его вдова Елена Довлатова выдвинула версию, что этот автограф Довлатов дал переводчику своих произведений, одному из переводчиков, после конференции в Лиссабоне, где, как он писал в письме Борису Меттеру (директор газеты «Новый американец». – В. А.), ему «выпало запить», и к трапу самолета его несли два нобелевских лауреата, Бродский и Милош. Такая версия, что этот автограф был дан после происшествия в Лиссабоне. Но я до сих пор не знаю, кто такой Харрис. Хотя, возможно, это муж, была такая славистка Светлана Харрис, может быть, к ней это какое-то отношение имеет. Не знаю до сих пор.

– Что нового вы узнали о Довлатове, собирая эту коллекцию? Есть ощущение, что для него надписи на книгах тоже были литературой.

– Во-первых, я узнал, что его максима «каждая подпись мечтает стать автографом» родилась совершенно не на пустом месте. Я вчера буквально читал книгу Петра Вайля, там в самом конце его интервью, его спросили о Довлатове: «Довлатов бы разделял ваши увлечения музеями, путешествиями, кухней?» И Петр Вайль отвечает, что Довлатову были не интересны ни путешествия, ни музеи, ни хорошая еда, ничего – его кроме литературы не интересовало ничего. Ваш вопрос удивительно совпадает с этим. В автографах то же самое, он думал над каждой запятой в своем автографе. Редчайший случай, когда он писал что-то такое проходное. Еще один момент довольно странный в чем-то. Я заметил, что люди, с которыми он общался по-настоящему близко, скажем, Наум Сагаловский, он мне прислал все свои автографы, которые Довлатов ему написал. Они хорошие, теплые, но там нет ни стихов, ни рисунков – просто теплые автографы другу. Странная вещь: автографы друзьям абсолютно простые. Лев Халиф, как вспоминает его сын Тимур, писатель такой был, Тимур вспоминает, что, собственно, все встречи Довлатова с Халифом ограничивались, скажем так, посиделками на кухне. Тем не менее в семье Халифа хранится корпус из восьми автографов, каждый из которых – шедевр, просто шедевр из шедевров. Там есть и стихотворный автограф, один матерный автограф и так далее. Там много слов, и каждое содержит какой-то подтекст. То же самое с Павлом Леонидовым, с Кузьминским отчасти. Вот это меня удивило. При этом, резюмируя, даже такие простые вещи, как посвящения на книге, Довлатов относился к ним практически как к маленьким литературным произведениям. Просто они очень разнятся в зависимости от персонажей. Причем чем ближе персонаж, тем не обязательно автограф будет интереснее, скорее наоборот.

– Я показал книгу Максима Кравчинского Александру Генису, своему коллеге и товарищу по работе на Радио Свобода, который был другом Сергея Довлатова и у которого, конечно, тоже есть книги с его дарственными надписями.

– Книгу я просмотрел, не всю ее прочитал, но просмотрел. Про каждого человека, который там описан, я знаю забавную историю – это поразительно. Тем более что кое в чем он там явно ошибается. Жалко, что он мне не позвонил проверить, я бы ему помог.

– Саша, мне кажется, довлатовские надписи на книгах сродни записям в альбом XIX века. В какой мере содержание этих надписей выражает характер Довлатова, его личные свойства в общении с друзьями?

– Я не согласен с тем, что это записи в альбом, потому что каждая надпись Сергея на книге была адресована какому-то конкретному человеку со всеми его извивами. Довлатов мог быть очень язвительным в этих надписях, и в этом заключалось особое свойство довлатовского таланта. Дело в том, что он относился к книге с огромной ответственностью. Вспомним, что первая его книга называлась «Невидимая книга». То есть для него главное в жизни не случилось в России – он так и не смог выпустить свою книгу. Поэтому он оказался на Западе, поэтому он без конца издавал, он выпустил 12 книг в эмиграции. Поэтому каждая книга для него обладала особой ценностью, он не мог представить, как можно жить без книги писателю. Я помню, как он нам с Петей Вайлем говорил: «Почему вы не выпустите книжку?» Я говорю: «Ну куда торопиться?» Он говорит: «Ну как можно жить без книги? Без книги жить нельзя». И поэтому каждую книгу, которую он кому-то дарил, он обязательно снабжал какой-то хитроумной надписью.

И тут надо отметить две черты Довлатова, которые прямо противоречат друг другу. С одной стороны, он был блестящим импровизатором, особенно в стихах. Я помню, как мы однажды ужинали у нашего общего товарища Эдика Штайна. Он был шахматистом и поэтом и очень любил стихи. Эдик сказал, что мы будем выпивать только в том случае, если Довлатов будет произносить под каждую рюмку стихотворный тост. И это была, конечно, замечательная вечеринка, потому что Довлатов без конца импровизировал. До утра мы сидели, и он все время произносил новые и новые стихи. То есть, стихи ему давались очень легко. Это с одной стороны. С другой стороны, он иногда не выпускал ничего из рук, пока не проверит все это на черновике, он все писал с черновиком, письма писал с черновиком. Много ли вы знаете людей, которые пишут письма, оставляя себе черновик? Довлатов был таким человеком. Он очень ответственно относился к любому письменному слову.

С этим связана одна забавная история. Лена Довлатова, его жена, решила выпустить визитную карточку, в которой предлагала брать работу на дом и набирать на машинке, тогда это было новостью, набирать на машинке тексты других авторов. И она говорит: «Что написать на визитной карточке?» Довлатов сказал: «Вот теперь ты видишь, чем я всю жизнь занимаюсь – ищу слова».

Что касается собственно надписей, то их было множество. Конечно, все довлатовские книги у меня снабжены надписями. Иногда они очень смешные, иногда они очень язвительные. Часто он издевался над нами, как мог. Например, он подарил нам с Петей по своей книге, на моей книжке было написано: «Мне ли не знать, кто из вас двоих по-настоящему талантлив». На книге Пети Вайля была точно такая надпись, конечно.

– Ну это добродушная шутка.

– Конечно, без всякого сомнения. Но в принципе язва он был еще та. Другой раз он подарил нам книжки свои, две книжки, и написал стандартное посвящение, но сложив книжки таким образом, что половина оказалась на одной книге, а половина на второй, и они прерывались прямо посередине. Наверное, самая блестящая его надпись, была при мне эта история, и это был абсолютно хулиганский поступок. Дело в том, что выступал на одной вечеринке, тогда были очень популярны всякие книжные чтения, выступал такой человек Александр Глезер. Он был очень шумный, выпускал альманах «Третья волна», был крайне энергичный, над ним посмеивались, надо сказать, потому что стихотворец он был, прямо скажем, не Мандельштам. И вот он выпустил маленькую книжечку стихов, на этой вечеринке эти книжки продавались у входа. Какая-то дама хотела купить эту книгу и обратилась почему-то к Довлатову, который рядом стоял. Она сказала: «Вы не могли бы подписать?» Думая, что это Александр Глезер. Довлатов, ни на секунду не задумавшись, достал ручку, спросил: «Как вас зовут?» Она сказала: «Сара». И он написал: «Блестящей Саре от поблескивающего Глейзера».

– По собранию Максима видно, что Довлатов часто или использовал в надписи домашнюю заготовку, или, если надпись была экспромтом, использовал ее впоследствии в другом жанре. Пример – известная его пародийная фраза, которая давно ушла в народ: «В оппозицию девушка провожала бойца». Или: «Цирроз-воевода дозором обходит владенья свои».

– Конечно, использовал. Про цирроз, например, было напечатано в «Новом американце». Но вообще в принципе поэт никогда не забывает метафор. И Довлатов никогда не забывал свои удачные слова, поэтому он мог их использовать и потом в разных ситуациях. Вы знаете, это мне напоминает Баха. Баху нужно было каждую неделю создавать свои сочинения для воскресной службы в церкви, и он постоянно делал ресайклинг, повторял в измененном виде свои ранние сочинения, мелодии, аккорды, все это у него было в работе. Так это происходило и у Довлатова, который часто пользовался найденными находками своими в других целях. Так что повторы эти отнюдь не являются преступлением, с моей точки зрения.

– Был ли Довлатов, что называется, легким человеком?

– Вы знаете, Довлатов был всем. Довлатов мог быть нелегким, но не было человека, который бы не мечтал поговорить с Довлатовым. Не было большего удовольствия, чем пить вино его беседы, как говорит другой мой товарищ – Борис Парамонов. Потому что Довлатов был неистощимый рассказчик, он относился к своим устным рассказам точно так же, как к письменным. Иногда он запинался. Дураки, которые попадали первый раз в компанию Довлатова, пытались ему помочь, подсказывали ему слова, но они не знали, что запинался он тоже в нужном месте – это все было частью его рассказа. И поэтому, какой бы у него ни был характер, иногда он мог рассердиться ни на что, иногда он мог обидеться ни на что. Его любимые слова были: «Обидеть Довлатова легко – понять его трудно».

Знаете, то время, когда я дружил с Довлатовым, – это было самое ценное в моей жизни, и воспоминания остались, конечно, для меня навсегда. Вы говорите о надписях. Что такое надпись на книге, инскрпит этот самый? Это же как мощи, это свидетельство этой живой литературы, которая отличается от литературы, застывшей в собраниях сочинений, тем, что она еще трепещет, она еще не совсем стала классикой, не совсем стала академией. У меня целый книжный шкаф книг с посвящениями. Некоторые из них открывают совершенно новые черты моих любимых писателей.

Владимир Абаринов