Новое прочтение старого «ворона», которому исполнилось 175 лет

---

Иммигрант из Массачусетса сделал новый перевод на русский язык знаменитого "Ворона".

---

175 лет назад – 29 января 1845 года – впервые было опубликованное стихотворение Эдгара По «Ворон» в нью-йоркской ежедневной газете Evening Mirror. Отличающееся музыкальностью, художественной выразительностью и мистической атмосферой, оно повествует о таинственном визите говорящего ворона к убитому горем молодому человеку, потерявшему свою возлюбленную. В ответ на вопросы, полные отчаяния и надежды, ворон повторяет слово «nevermore» («больше никогда»), чем усугубляет душевные муки героя. Стихотворение содержит некоторые отсылки к фольклору, мифологии и Античности. Наиболее широко известен перевод этого стихотворения в исполнении Бальмонта.

А совсем недавно российский иммигрант Алексей Пешков из Массачусетса сделал новый интересный перевод произведения.

Как-то в полночь,

разуверясь,

погружаясь в суеверья

и сомненья давних пор,

и зевая, том листая,

и ему уже кивая,

засыпая, продолжая

в полудреме давний спор,

вдруг я вижу слабый трепет,

вдруг я слышу тихий лепет,

старой двери легкий стон,

потревоживший мой сон,

дребезжание окон.

Это ветер, просто ветер,

так я сам себе ответил,

отметая всякий вздор,

просто буря с дальних гор,

просто шорох ветхих штор.

В тот декабрь, промозглый, темный,

я блуждал во тьме, бездомный,

я искал мою Линор.

Сквозь страницы, сквозь зарницы

я искал свою Линор,

ту что знал я с давних пор,

ту, чье имя до сих пор

только я хранил, да ветер,

да еще небесный хор.

Но внезапный шорох штор

напугал меня, как вор.

Это просто гость во двор,

это просто гость во двор,

я стоял и повторял,

это просто гость во двор,

просто путник свет приметил

и с надеждой постучал.

Так себя я уверял.

Но затем, собравшись с духом –

пусть земля мне будет пухом –

кто бы ни был – он, она –

им сказал – за чашкой чая,

ничего не различая,

засыпая у окна,

у камина, среди сна –

я разбужен этим стуком

и теперь готов к услугам...

Но за дверью – тишина...

Растворивши дверь во двор,

я взглянул во тьму в упор.

Никого.

Пустынный двор.

И застыв надолго, силясь

разглядеть, что не под силу

в этой темноте для нас,

смертных,

долгий мертвый час

я стоял, и ждал, и слушал

немоту.

И только раз

воздух повторил – Линор?

Так вернул мой шепот двор.

Возвратившись к теплым дремам,

и клонясь над старым томом,

вновь я слышу прежний звук,

у окна тревожный стук.

Это ветер, просто ветер,

сам себя я вновь уверил,

просто ветер шлет укор,

просто буря с дальних гор.

И, переборов испуг,

растворил я ставни.

Вдруг

он ко мне из-за ограды,

прямиком – на бюст Паллады –

важный, статный, грозный Ворон.

Взгромоздился и затих,

с видом лорда или леди,

над моей скрипящей дверью,

наклонив кривой свой клюв.

Что ж, меня ты позабавил,

усмехнувшись, я поправил

бахрому тяжелых штор.

Назовитесь же, мой лорд,

как вас звали до сих пор,

те, кто вас сюда направил

из подземных мрачных нор.

Каркнул Ворон,

Низачто.

Удивился я немало,

тем, как птица отвечала,

хоть не много было смысла

в имени, что вдруг повисло

над моей скрипящей дверью,

что ни в книгах, ни в поверьях

не встречал я до сих пор,

будь то птицы, или звери,

будь то травы, иль деревья,

пики гор, иль дыры нор.

Над Палладой восседая,

неподвижно мне внимая,

ничего не прибавляя,

ни пера не поправляя,

он молчал,

пока в сомненьи

я себе не прошептал,

это новое виденье

растворится легкой тенью

поутру, как те надежды,

что уже мелькали прежде,

словно все вокруг – ничто.

Каркнул Ворон –

Низачто.

Потрясенный совпаденьем

слов и мыслей,

тем не менее,

разрешил я все сомненья,

объясняя от и до,

тем, что птица, вероятно,

улетела безвозвратно

от владельца,

чьи несчастья,

словно тридцать три ненастья,

повторялись,

возвращались

и с его судьбой сплетались,

как твердил он –

ни за что.

Но взглянув на птицу снова,

вслух не проронив ни слова,

подтянул я кресло к двери,

прямиком к Палладе в перьях,

и в раздумья погрузился,

словно в алый бархат штор,

голову и карандаш ломая,

сам с собою рассуждая,

что сей мрачный прокурор,

неподвижный и угрюмый,

заронить хотел мне в думы,

каркнув это –

Низачто...

Так сидел я, размышляя,

ни о чем не вопрошая

стража,

чей горящий взор

прожигал меня в упор.

Вдруг я вспомнил –

в этом кресле,

на ее законном месте,

ни сейчас, ни с этих пор

не увижу я Линор,

не увижу ни за что.

Тут же воздух, словно ладан

из кадила серафима,

загустел, кружась незримо

из-за головы Паллады.

Грешник, – я вскричал, – забвенье,

утешенье, утешенье

о потеряной Линор

шлет тебе Господь!

На что

каркнул Ворон –

Низачто.

Вестник, – я промолвил, – горя,

птица или бес, не спорю,

искусителем ли послан,

иль на этот берег моря

ты другой судьбой заброшен,

в этот дом, где двери ада,

где бальзамом Галаада

раны напою, мой Лорд...

Каркнул Ворон,

Низачто.

Вестник, – я промолвил, – горя,

птица или бес, не спорю,

небесами, что над нами,

и Творцом, что признаем,

заклинаю, призываю,

неужели с этих пор,

если встретятся мне лица,

после всех земных мучений,

не узнаю я Линор,

там, куда душа стремится?

Каркнул Ворон,

Низачто.

Что же, черный бес пернатый,

убирайся прочь с Паллады,

ты явил свои желанья,

ныне – время расставанья,

возвращайся в свои ады,

дай мне время, дай мне место

вспоминать мою Линор,

без твоих застывших перьев,

над моей скрипящей дверью.

Каркнул Ворон,

Низачто.

Ворон этот, не моргая,

ни пера не поднимая,

не мигая, не мигая,

над Палладой с этих пор,

смотрит мне в глаза в упор,

ни на миг не отвлекаясь,

ни на миг не отвлекаясь

на дощатый старый пол,

скрытый тенью ветхих штор,

где давно сплетен узор

над моей душой,

которой,

не взлететь уж,

Низачто.
 

Алексей Пешков,

Массачусетс