Байкал – воля, волюшка. Разбойная краса.

Рассказ.

...Среди множества писателей, пишущих о России, особо выделяется проза Игоря Михайлова. Когда-то, в московской газете МК я сравнил его с Гоголем и Чеховым в одном лице. Михайлов пишет о провинциальной России с горечью, юмором и любовью.  Горечь в том, что провинциальная Россия приходит в упадок, исчезают деревни и посёлки, меняется ментальность людей. 21-й век компьютерной рукой разрушает привычный российский уклад жизни. Традиционную гостеприимность и доброту заменяет практицизм и равнодушие к человеку. Москва и провинциальная Россия – это две разные страны. Михайлова лучше читать, чем говорить о нём.

Михаил Моргулис

Что такое Байкал?

Возможно песня. Разбойничья. Ее можно послушать или сложить заново. Но  все равно не поймаешь, не поймешь, что это и как это?

Вот синяя лента в волосах бегущей вдоль полоски леса и пологого склона девушки - это Ангара. Это понятно.

А потом?

Потом, с шаман-камня, шершавого, что щетина, отлогого бережка, спустившегося, словно изюбр, попить и вычерпать свое отражение, докопавшись до своей сути, начинается невнятный, словно грозовые раскаты, звук.

Звук неясный и неотчетливый, но сочный, как будто речь идет об олене, который рогами задевает за край неба. Или о зеркале.

Если посмотреться в него, можно увидеть не только звезды, млечный путь, можно узнать судьбу.

Байкал – вечность, передаваемая воздушно-капельным путем!

 Эй, баргузин, пошевеливай

                                          вал,

Молодцу плыть недалечко…

 Баргузин – ветер. По байкальским меркам просто рябь. А вот если вдруг случится сарма, тогда молодец уже, считай, приплыл. Сарма – это дикое племя, ставшее ветром. Оно пожирает все живое на своем пути.  И выплескивает бродягу из омулевой бочки, как букашку.

Байкал – это бокал с ядом, искушение, испытание, запятая после того, когда всадник на коне бледном из Апокалипсиса, остановится, чтобы напоить коня.  Все здесь, в этой песне, в этой словесной круговерти названий и имен, сказочно до приторности и жутко.

Омуль – байкальский призрак, прозрачный полу-аккорд, вкус омуля –  соленый поцелуй. Слезный, словно прощание. Хотя на вид – обыкновенная селедка. И даже не самый вкусный - именно байкальский. На Ангаре, той самой, что красива и стремительна, как укус змеи, вкуснее. На Ангаре ему надо бороться за жизнь, сопротивляться мощному течению, а в омулевой бочке все спокойно, пресно и приторно.

Омуль – словно нуль, вывернутый наизнанку. Восклицательный знак!

А Акатуй – это свинцовые рудники, каторга. По-бурятски – Аха или Ахата, что значит старший. Акатуй – самая старшая гора, самая высокая, самая страшная. Почти 200 лет тому назад на Акатуе был открыт серебро-свинцовый рудник. А еще спустя какое-то время - каторга.

Байкал – байгал делай, бурятский бог. Он может миловать, а может и уничтожить все живое.  А зачем еще кто-то и что-то, если уже есть Байкал?

Он и есть живое существо. Большая рыба таймень, которая иной раз залавливает рыбака на крючок и топит в синей пучине вод.

Тяжкие цепи Акатуя уже не сбросить. Горные цепи Саян опоясывают тебя, как петля.

И не отпускают!

 Старый товарищ бежать

                                  пособил,-

Ожил я, волю почуя…

 Байкал – воля, волюшка. Разбойная краса. Взгляд без поволоки, острый, как бритва. Так вот кто-то берет твою душу в ладошку и уносит туда, за холмы, обрамленные белоснежным барашками облаков и Саян. И нет больше ничего, что не Байкал. А ничего, что не Байкал, и нету.

Я теперь  понимаю, чего мне не хватало у великого и горделивого в своей строптивости Мичегана. Не хватало именно этого подрамника, холмов и а в апреле еще и не растаявшего льда вперемешку со снегом возле берега.

А летом и осенью, Байкал меняет цвет, летом он синий, а к осени, словно, вылинявший.

Мичеган ухожен, как пенсионер, выводящий на прогулку строго мопса. А Байкал дик, вихраст, задирист.

Байкал – это бокал с ядом. С этого момента и навсегда жизнь без Байкала отравлена. Она не имеет смысла без Байкала, вне его за тобой по твоему следу идущего зверя.

Байкал – это отраженный и преломленный в капле неяркого солнца луч, но, окаменевший, словно бы ему нельзя было оборачиваться: чароит, лазурит, серафинит,  нефрит, лунный камень...

На рынке все эти цвета радуги упакованы в целлофан, расфасованы, словно леденцы. Продавщицы с обветренными лицами и глазами, в которых почила в бозе лучшая, чем продавщица полудрагоценных камней, которых она лишена, доля.

Все продавцы байкальских камней несчастны, словно с печатью проклятия. Ведь продавать сокровища подземного мира, выпуская на волю подземных бурятских духом, не безопасно.  Они и пробуют улыбнуться, но не могут. Это улыбка волчицы, потерявшей голодной зимой волчонка. Усталая и неубедительная.

Нельзя торговать Байкалом. Бурятским богом Бурханом. Он накажет.  Мой бурятский божок, однажды, рассердившись на меня за то, что я ему отвел в комнате не главное место, ушел от меня безвозвратно.

Байкал, разбитый вдребезги бокал, Бурхан, бархан, скрывшийся из виду.

Так это озеро убегает ото всех определений.

Просто убегает, а не я, скрываюсь за поворотом, затесавшись в тесный перелесок прямых и тонких сосен, словно в нотный стан.

Вот я пытался озвучить Байкал, но у меня ничего не вышло.

Не вышел, ушел, убежал.

И теперь до конца дней моих меня будет жалить и глодать неуживчивое, как укус мошки, слово: Байкал!

Игорь МИХАЙЛОВ