Людмила Гайворонская: «Мой стиль выходит за рамки классификации»

«Работаю пока знаю, что делать»

Людмила Гайворонская родилась в семье военного на Украине. С детства мечтала стать театральным художником, но по настоянию родителей поступила в Гидрометеорологический институт в Одессе, потом в аспирантуру Центрального института прогнозов в Москве. Но тяга к живописи все-таки привела метеоролога в Суриковскую академию художеств. Эмигрировала в США в 1980 году.

– Людмила, детские и юношеские годы, часто накладывают отпечаток на все творчество художника. Расскажите о российском периоде вашей жизни...

– Родилась я в семье военного авиаинженера Павла Никаноровича Никитина, в Рогани, в авиашколе, что располагалась в 6 км от Харькова. Помню себя с нескольких месяцев, еще не умела говорить. Мы часто переезжали. Когда жили в Ленинграде, отец носил меня на плечах по всем музеям и пригородным дворцам. Некоторые дворцы и картины запечатлелись с того времени в моей памяти. Окончила школу в Одессе. Мечтала стать театральной художницей, но художественного института в Одессе не было. В итоге поступила в гидрометеорологический институт (дань романтике), после окончания которого была направлена на работу в климатическую обсерваторию около Куйбышева. Несмотря на мою хорошую работу, директор обсерватории Ева Ильинична Яблонская однажды сказала: «Вам бы, Людмила, бросить все и поступить в Мухинское училище в Ленинграде». По правилам, мне надо было отработать три года перед тем, как поступать в другое учебное заведение. Пришлось поступить через год в аспирантуру Центрального института прогнозов в Москве, чтобы быть поближе к музеям и художественной жизни. Еще во время моей учебы в институте, а потом в аспирантуре я сделала несколько попыток подать документы в художественные учебные заведения, но ответ везде был одним и тем же: «Вы с жиру беситесь...». Уже перед защитой диссертации мой приятель Герман Куклин пригласил меня в консерваторию. После концерта мы зашли в кафе, где он повторил слова Яблонской: «А не бросить ли тебе все это и не поступить ли в художественный институт?..»

– И вы последовали его совету?

– Со мной случилась почти истерика, я запрещала себе даже думать о живописи, и вот два разных, незнакомых человека, ничего не знающие о моих метаниях, говорят одно и то же... Это решило мою судьбу. После защиты диссертации по агроклиматологии, меня, наконец, приняли в художественную студию при московском Доме ученых, и я перешла на работу редактора в ВИНИТИ, чтобы иметь время для занятий живописью.

Через два года мне удалось поступить в вечерний институт при Суриковской академии художеств для работников издательств, имеющих высшее образование, куда меня приняли сразу на 4-й курс, и окончить его в 1968 году. Работая редактором в Институте информации Академии наук, я могла 5 дней в неделю посвящать живописи. Я много путешествовала по России, объездила множество монастырей и везде делала рисунки и акварели.

– Кто первым заметил ваш талант и поддержал вас? Где вы выставлялись?..

– Я начала рисовать взахлеб на уроках в школе. Большое влияние на меня оказала М. Г. Китаева – мама моей школьной подруги, сама прекрасный график, тонко понимающая искусство. Она первая обратила внимание на мое восприятие цвета и света, и заставляла меня регулярно работать вечерами. В Доме ученых мои работы часто снимались с выставок из-за несоответствия соцреализму. Известный искусствовед Бескин во время анализа наших работ, сказал обо мне: «Лихачит пастозным мазком...». В 1967 году получила золотую медаль на Всесоюзной юбилейной выставке художников. В следующем году участвовала в VIII Выставке молодых художников Москвы в выставочном зале на Кузнецком мосту. Система инспекций со стороны парторганизаций практиковалась перед всеми выставками. Поэтому даже в Доме ученых, если искусствовед говорила мне, что «о моих работах надо говорить не здесь», то комиссия во главе с Кукрыниксами часто их снимала, заявляя, что они не соответствуют духу выставки. Перед отъездом я выставлялась на Малой Грузинской улице, в выставочном зале неформальной нонконформистской организации «Горком Культуры». Во время нашей жизни в Австрии я выставлялась в Вене на «Анна Гассе» в Католическом центре, а также в Граце, Линце и Зальцбурге, много моих работ было продано.

– А кто из художников оказал на вас влияние?

– Учась живописи в Московском Доме ученых, я была под влиянием Нестерова, Лентулова, мирискуссников, но более всего Эль Греко, Тернера, фовистов, Чурлениса и Тышлера.

– Ваш выезд в США связан с цензурой?

– Нет, это было не главное. Основное, что побудило меня уехать в США – это болезнь моего ребенка Глебушки и надежды на его излечение.

– Эмиграция – это всегда стресс, проверка человека на прочность. Особенно уже сложившегося и успешного художника как Вы. Как проходила ваша адаптация к «американской действительности»?

– Переехав в Нью-Йорк в 1980 году, я почти сразу стала участвовать в выставках, устраиваемых Григорием Гуревичем, Костей Кузьминским и Украинским институтом Америки. Была принята в члены Американских художников-портретистов и Общество портретистов Нью-Йорка. Начиная с 1979 года, у меня было много выставок в Европе (Париж, Вена, Зальцбург, Линц, Грац, Оксфорд и др.) и в США и Канаде (Нью-Йорк, Нью-Джерси, Вермонт, Мэн, Нью-Гемпшир, Массачусетс, Коннектикут, Колорадо, Техас, Калифорния, Квебек). Мои работы находятся во многих частных коллекциях по всему миру. И наградами я не обижена. В 1986-м награждена Медалью почета на выставке «Столетие Статуи Свободы». В 1998 году я была номинирована на международную награду как «Женщина года» за 1997/1998 год. Награждена медалью «За достижения в ХХ веке» в сентябре 1998 года – обе награды от Международного биографического центра в Кембридже, Англия. Выбрана членом-корреспондентом по искусству в Международной академии Дель Вербано в Верчелли, Италия в июле 1998 года. А в 1999 году была избрана академиком искусств в той же академии. В 2003 году получила «Американскую медаль Почета» от Биографического института в Америке. В 2005 году получила диплом и медаль «За заслуги» от Издательского дома Альба в Ферраре, Италия. Начиная с 1981 года обо мне было издано много статей и обзоров в журналах, газетах, книгах и энциклопедиях…

– Прибыв в США, Вы еще застали в полном творческом расцвете эмигрантов второй волны. С кем-то из них у вас сложились добрые отношения?

– Наверное, так было угодно судьбе, я стала другом и ученицей знаменитого русского художника и последнего ученика И.Е. Репина – Михаила Александровича Вербова. Благодаря знакомству с Михаилом Александровичем я приобщилась к великой русской живописной традиции XIX века. Он подробно и интересно рассказывал о царской семье, Репине и жизни в Куоккале, о Валентине Серове, Коровине, Кардовском, Ленине, Троцком, Луначарском, а также о парижском его периоде жизни и знакомстве с Сутиным, Шагалом, Сальвадором Дали, композитором Гречаниновым и многими другими. В это время он написал портреты всех королей Европы, герцога Альбы, Бунина, патриарха Афинагора и многих знаменитых европейских певцов. Часто мы с ним ходили по музеям Нью-Йорка. Михаил Александрович не любил постмодернистские течения в современном искусстве и называл их «авангарбидж». Когда Михаил Александрович попал под машину и долго болел, мы с Кеном (его вторым учеником) дежурили у него по очереди по ночам, днем нас сменяли другие. Особенно ярко вспоминаются дни рождения Михаила Александровича (10 декабря), когда собирался «весь Нью-Йорк». Мы, его два ученика, и его близкие друзья-женщины, скребли, мыли, убирали квартиру, готовя ее к приему гостей. 10 декабря собирались гости, яблоку негде было упасть. Пели русские романсы, потом просили спеть хозяина. У Михаила Александровича был прекрасный баритон, ему даже предлагали контракт в Лондонской опере на два года. Он пел арии из опер, иногда романсы. Однажды он нагрянул в мою студию с двумя друзьями. Смотрели, обсуждали, потом он сказал: «Людмила стилизует свои образы гораздо больше, чем мне бы хотелось»…

– Насколько я знаю, одна из первых статей о Вашем творчестве в эмиграции была написана Вячеславом Клавдиевичем Завалишиным. Могли бы вы рассказать о нем?

– Да, я была дружна с Вячеславом Клавдиевичем Завалишиным – человеком глубочайшей культуры и высоких моральных принципов. Выходец из дворянской семьи (его дед был адмиралом флота Его Императорского Величества), он был глубоким знатоком русской и зарубежной живописи, поэзии и музыки, был летописцем художественной жизни Нью-Йорка. Посещал все выставки русских художников. В свои статьи о художниках он включал стихи, сравнивал живописные полотна с музыкальными произведениями. Его статьи дышали поэзией и романтикой ушедшей эпохи, когда литература и живопись были весомой составной частью жизни русского общества. Увы, это время безвозвратно ушло. Вячеславом Клавдиевич часто бывал в моей студии и давал очень ценные советы. После моих вернисажей, мы отправлялись в греческий ресторан и долго общались. В одной из статей обо мне, Вячеслав Клавдиевич сказал: «Людмилу Гайворонскую ждет блестящее будущее в Америке».

– Что изменилось в вашем творчестве после переезда в США?

– Я думаю, что у меня пропала скованность в выборе тем и способах выражения в живописи.

– Какова смысловая нагрузка ваших картин?

– В моих работах как сверхзадачу я хочу показать смысл бытия как подарок для того, чтобы радоваться и совершенствовать себя, но также как вызов для нас – бороться, помогать, верить и надеяться. Мои картины часто несут в себе зашифрованные символы, скрытые образы, закодированные биографические мотивы и аллегорические аллюзии.

– Я видел много ваших акварелей, на которых были изображены православные храмы. Географически они разбросаны от Вермонта до Нью-Йорка и Джорданвилла. Что побудило вас сделать эту огромную работу?

– Думаю, что это у меня еще из России. Когда я поступила в изостудию Дома ученых в Москве, мне хотелось все время рисовать. Я ездила по монастырям и старинным городам России и писала акварели, в основном – церкви, к ним лежала душа. Помню, как в Загорске, ко мне подошли два милиционера и пригласили в отделение милиции, которое находилось там же, в монастыре. Был допрос «с пристрастием», верующая ли я, почему рисую церкви… «Неужели вы не можете найти другие темы для работ?» – спрашивали меня недоумевающие милиционеры. Но потом меня отпустили.

Помню, как в Псково-Печерской Лавре настоятель монастыря о. Алипий пригласил нас после службы на обед к себе в покои. Отец Алипий много рассказывал о себе, о своем пребывании на Святой Земле, как он стал настоятелем. Очень часто звучало слово «трубка», мы все понимали о чем идет речь. Он был собирателем современной русской живописи, сам хороший художник. Отец Алипий спросил меня, не хочу ли я порисовать с места, куда никому нет хода. Я, разумеется, согласилась, и отец-эконом отвел меня на верхний склон лощины, откуда весь монастырь был виден как на ладони. Я на одном дыхании сделала четыре акварели, которыми очень дорожу. На прощание отец Алипий подарил мне несколько пасхальных яиц, расписанных им самим.

– Ваши любимые темы?

– Мистические пейзажи, театр – зрители, скоморохи, старинные дома и усадьбы, русские тройки, история, революция, музицирующие люди, животные. Мой первый учитель живописи и рисунка всегда говорил: «Не важно, что вы пишете, а важно – как». Вот этому я и следую.

– Ну и конечно, не могу не спросить Вас о вашей технике, которая является одной из граней вашего огромного самобытного таланта. Как вы можете описать вашу технику?

– Начинаю, конечно, с рисунка, потом покрываю холст прозрачной краской самых светлых тонов. На следующий день покрываю все полотно льняным маслом и начинаю более пастозно углублять тона, где это необходимо, стараясь оставить как можно больше светлых прозрачных полей от первого покрытия. Люблю подтеки – где краска свободно стекает вниз. Работаю, пока знаю, что делать. Часто отставляю холст на какое-то время (от нескольких дней до многих месяцев) и затем возвращаюсь к работе снова. Мой стиль и подход стоят вне общепринятой классификации. Я никогда не волнуюсь о стиле, в котором я пишу. В моих работах соседствуют подходы от экспрессионизма до сюрреализма. В них преобладают мифические и аллегорические мотивы, охватывающие прошлое с воображаемым будущим.

Мне нравится совмещать абстракцию с реальностью, связывать их одним замыслом или символом. Мое постоянное стремление – выразить больше минимумом средств. Когда у вас есть возможность переходить от одного экстрима к другому, тогда можете считать себя мастером.

– У многих художников наступает момент, когда он хочет поделиться своими знаниями, иметь своих последователей, свою школу...

– Своей школы у меня нет, но с 1982 по 1993 годы я преподавала рисунок и живопись в Русском доме на Стэйтен-Айленде. После переезда в Нью-Гемпшир, я в качестве профессора 17 лет преподавала живопись в Лебанон-Колледже, вплоть до его закрытия в 2013 году. Кроме того, с 1993 – почти 20 лет, я работала замдиректора Художественной галереи в Ньюпорте. Одновременно давала мастер-классы в Новой Англии, где у меня появилось множество учеников и последователей.

– Вы показывали мне фотографию вашей аудиенции у Папы Римского. Расскажите эту историю…

– В Нью-Гемпшире мы много лет дружим с семьей Хауттакеров-Тименецких. Глава семьи – Хендрик Хауттакер был в свое время советником по экономике президента Никсона, а затем много лет преподавал экономику в Гарвардском университете. Его жена – Анна-Тереза Тименецка была всемирно известным философом-феноменологом, стала основателем и президентом Мирового феноменологического института в Вермонте. Под ее редакцией было издано более 100 сборников трудов института и ее собственных книг. Она ежегодно устраивала конференции в Гарвардском университете и каждые два года – Феноменологические философские конгрессы, как правило, в Европе, куда съезжались философы буквально со всего света. Я была Artist in Residence в этом институте и у меня были выставки почти на всех конференциях и конгрессах. В 2005 году Анна-Тереза пригласила меня на очередной Конгресс в Оксфорде, Англия.

После Конгресса мы вместе поехали в Рим, где я раньше никогда не бывала. Тереза была много лет близким другом Кароля Войтылы, который стал Римским Папой Иоанном Павлом Вторым. Она по нескольку раз в год посещала его в Ватикане. Кароль Войтыла, еще не будучи Папой Римским, дважды посещал их поместье в Помфрете, штат Вермонт. Я видела фотографии совсем молодых Терезы и Войтылы на лыжах в Закопане. В Риме мы жили в Польском доме недалеко от центра. Как раз в 20-х числах августа 2005 года в Ватикане проходила церемония передачи иконы Казанской Божьей Матери Русской Православной церкви. И мы были туда приглашены. По дороге в Ватикан нас сопровождал польский ксендз (на фото он стоит за мной), который спросил меня: «Вы Гайворонская»? Я ответила утвердительно, и он рассказал мне, что Гайворонские в Польше – очень известная семья. После церемонии передачи иконы, первые 120 человек были приглашены на благословение Папы Римского. Когда я подошла к Иоанну Павлу Второму, этот ксендз подошел вместе со мной и сказал Папе: «Это Гайворонская, но она из Москвы»… 

Юрий Сандулов