Марлен Дитрих, прибыв в СССР, потребовала встречи с русским писателем.

Кто был этим писателем?

В 1964 году он встретился с актрисой Марлен Дитрих, которую к тому времени знал весь мир. Ее внешность сводила с ума миллионы мужчин, а миллионы женщин стремились внешне быть похожей на нее, с ее магическим шармом женщины-вамп. Дитрих слыла иконой стиля, недосягаемой по своей магии воздействия для многих других, казалось бы, не менее талантливых актрис, но проигрывавших ей по силе создаваемых образов.

А он... он оставался совсем русским писателем, с творчеством которого даже западные интеллектуалы были почти не знакомы. Его книги к моменту их встречи уже начали переводиться на иностранные языки, но его популярность за рубежом была по-прежнему невысока – в отличие от Дитрих, которая в конце 50-х порхала по всему миру, освещая его своим участием. Когда-то она стремилась к тому, чтобы этот мир был у ее ног. И теперь сбывалось все, о чем она так мечтала.

А его почти совсем не узнавали на улицах и в метро его родной Москвы. Но он и не сетовал на это.

Им, однако, суждено было увидеться.

Марлен Дитрих прилетела в Советский Союз по приглашению советского министерства культуры. В Москве намечался показ фильмов с ее участием, неформальное общение со зрителями. В общем, все, как и бывает в таких случаях, когда программа сверстана заранее, а «звезде» приходится лишь отрабатывать ее.

В столичный аэропорт для встречи Дитрих съехались журналисты. Она, как водится в таких случаях, отвечала на их вопросы, а потом вдруг спросила о нем. Это было как-то неожиданно, даже диссонансом по отношению ко всему тому, о чем она только что говорила. Окружившие ее корреспонденты советских СМИ совсем ничего не поняли. «А почему вас интересует именно он?», - попробовал уточнить кто-то. И Дитрих призналась, что когда-то давно она прочла рассказ "Телеграмма", написанный им.

Этот рассказ был совсем небольшим, но он необычайно зацепил ее. В первую очередь простыми, но удивительно пронзительными чувствами героев. Они жили как все вокруг. Но при этом эта жизнь стучалась в души тем, кто обращался к ней.

А других произведений этого писателя в переводе на английский Марлен Дитрих не нашла.

Она очень хотела увидеть его. И об этом тоже сообщила журналистам. А он в те дни лежал в больнице, медленно приходя в себя после инфаркта. Ему, конечно, передали просьбу Марлен Дитрих, и он, выписавшись из лечебницы и едва передвигаясь, пришел на ее концерт. В какой-то момент его даже пригласили на сцену.

Он не очень понял, зачем, и, неожиданно услышав в зале свое громко озвученное имя, поднялся со своего кресла и начал озираться: чего от него ждут?

А потом, уже находясь на сцене, он увидел идущую к нему Дитрих. Она подошла своей привычно-изящной и грациозной походкой и вдруг… опустилась перед ним на колено, склонив голову. Его взгляд в эти мгновенья был обращен к его ногам. А он стоял перед ней и всем этим огромным осветленным залом и ощущал, как на него устремились глаза сотен людей. И оттого выглядел чуть растерянным, даже робким, не привыкшим к такому повышенному вниманию к себе.

Его книги расходились в СССР большими тиражами, а он между тем всегда оставался человеком камерным и непретенциозным. И это особенно ощущалось сейчас, в этом непривычной для него обстановке.

Она давно привыкла к такому антуражу, он же, кажется, впервые по-настоящему был погружен в него и от этого чувствовал себя неуютно и замкнуто.

 «Он лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно» - вслух призналась через некоторое время Марлен Дитрих. В глазах ее при этих словах стояли слезы. И было непонятно, то ли это слезы горести от того, что из ее жизни ушло что-то важное и светлое, то ли, наоборот, слезы радости, которые возникают с каждом, от нового соприкосновения с чем-то чувственным и необыкновенно важным.

Портреты гламурной Марлен Дитрих украшали обложки популярных журналов мира. Про нее часто говорили, что она смотрит на все сверху вниз, пренебрегая условностями и презирая, казалось бы, присущую ей манерность. А тут вдруг слезы. И к кому? К писателю из совершенно другого, формально чужого для нее мира, в который она попала впервые и, возможно, в последний раз? Во все это невозможно было поверить.

Как и невозможно было даже при желании расспросить ее об этом. Глубокие чувства нам далеко не всегда по силам выразить словами. Их зачастую нельзя объяснить, их можно только чувствовать. Но и это дается не всем.

И сама Марлен Дитрих никогда не рассказывала, что она ощущала в момент единственной встречи с этим человеком.

Но это было именно так - высокое чувство к человеку много старше ее. Внешне совсем непритязательному и старообразному. К тому, кого она лично совсем не знала, но пульс жизни и душу которого ощущала без слов.

Его звали Константин Паустовский.