Газета La Stampa публикует статью Франческо Саверио Алонцо, в которой рассказывается об эпизоде, имевшем место в 1958 году, когда Нобелевская премия по литературе, благодаря усилиям ЦРУ, была присуждена советскому писателю Борису Пастернаку. В 1958 году итальянский писатель Альберто Моравиа, творчество которого получило известность во всем мире, был как никогда близок к получению Нобелевской премии по литературе.

Альберто Моравиа вошел в тройку лидеров вместе с датской писательницей Карен Бликсен и советским писателем Борисом Пастернаком. И эта последняя кандидатура получила неожиданную горячую поддержку со стороны постоянного секретаря Академии Андерса Эстерлинга, что вызвало удивление у его коллег. Дело в том, что этот автор уже номинировался в 1946 году за свой роман, запрещенный на родине, "Доктор Живаго", и тогда было учтено мнение эксперта-слависта Антона Калгрена, заявившего, что произведения Пастернака понятны далеко не всем.

Имя советского писателя с тех пор вызывало все меньше интереса среди членов Академии, но вот неожиданно в 1957 году Харри Мартинсон представил его как самого выдающегося советского писателя столетия. Что же произошло? На Западе узнали, что роман "Доктор Живаго" запрещен в СССР и что рукопись была похищена с целью опубликования в Италии. Имя Пастернака вновь стало популярным.

Возвращаясь к кандидатам на премию 1958 года, автор статьи, опираясь на ставшие доступными архивные материалы Академии, утверждает, что стрелка весов склонялась в пользу Альберто Моравия, произведения которого хорошо знали в Швеции. "Доктор Живаго" еще не был опубликован в Швеции, но Андерс Эстерлинг, прочитавший роман на итальянском языке, заявил: "Изучив произведение, я убежден, что он является одним из самых выдающихся современных писателей благодаря динамике изложения и творческой утонченности".

В конечном итоге шведская Академия, в которой действовало изощренное лобби ЦРУ, стремившееся дать пощечину Советскому Союзу, сделала выбор в пользу Пастернака, возвеличила писателя-диссидента, не подозревая, к каким дипломатическим проблемам это приведет. Советский режим не препятствовал поездке Пастернака в Стокгольм и получению премии, но писателю четко дали понять, что "в этом случае ему придется оставаться там, в капиталистическом раю". Такой поворот событий был немыслим для писателя, так тесно связанного с родиной и ее ценностями. Через два года, на смертном одре он признался, что с радостью бы принял Нобелевскую премию. Он был реабилитирован в 1961 году, а вот "Доктор Живаго" впервые опубликовали на родине лишь в 1988 году.

Кандидатура Альберто Моравия уже не могла номинироваться на получение Нобелевской премии, и шведская Академия, понимая, что нанесла обиду Италии, на следующий год присудила премию писателю Сальваторе Квазимодо, заключает автор статьи Франческо Саверио Алонцо.

Толстому премию тоже не дали

Сто семидесятилетие со дня рождения Армана Сюлли-Прюдома в марте этого года вряд ли кто заметит, не будь одного обстоятельства. Этот французский поэт, забытый по сути даже у себя на родине, стал первым в истории лауреатом Нобелевской премии по литературе. Произошло это в 1901 году, когда еще жил и творил самый почитаемый в мире писатель Лев Толстой.

Претензий к самому поэту по поводу очевидной несправедливости быть, конечно, не может. Сюлли-Прюдом прожил трудную и достойную жизнь. Несмотря на нищее детство, сумел стать одним из самых образованных людей во Франции. В своей философской лирике отстаивал идеалы гуманизма. А когда надо было защищать Париж, осажденный прусской армией, ушел добровольцем в ополчение. Да и нобелевскими деньгами неплохо распорядился: на часть средств учредил литературную премию для молодых поэтов. И все же куда ему до Толстого, которому до сих пор нет равных!

Выступая в Стокгольме, секретарь Шведской академии Карл Вирсен признал, что Толстой создал бессмертные творения, но тем не менее был категорически против его кандидатуры. Этого господина возмущало, что «омужичившийся граф» осудил «все формы цивилизации и настаивает принять взамен них примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений культуры». Конечно, ученый швед весьма вульгарно истолковал взгляды Толстого, но факт остается фактом: самой крупной литературной фигурой на заре нового, XX века был признан Сюлли-Прюдом. Отчасти это объяснялось евроцентризмом Шведской академии. Тот же Вирсен утверждал, что премии Нобеля предназначены для того, чтобы «ведущие писатели Европы» получали «вознаграждение и признание за свои многолетние и впечатляющие литературные свершения». А ведь это противоречило завету самого Альфреда Нобеля. Так считали очень многие, в том числе более сорока земляков Вирсена, которые в январе 1902 года направили Толстому документ необычного жанра - приветственный адрес и одновременно протест. «Ввиду впервые состоявшегося присуждения Нобелевской премии, - говорилось в нем, - мы, нижеподписавшиеся писатели, художники и критики Швеции, хотим выразить Вам наше преклонение. Мы видим в Вас не только глубокочтимого патриарха современной литературы, но также одного из тех могучих проникновенных поэтов, о котором в данном случае следовало бы вспомнить прежде всего, хотя Вы по своему личному суждению никогда не стремились к такого рода награде».

После потока подобных обращений Лев Николаевич счел необходимым тоже высказаться и ответил коротким письмом: «Дорогие и уважаемые собратья! Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения - распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по-моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне, но все же глубоко мною уважаемых».