Не беритесь переделывать старую сказку в реальную жизнь. Испортите сказку, загрязните. Не прижиться ей в этой суете. И не пытайтесь вернуться в старые сказки. Истопчите при входе самое главное, да и будете нелепо выглядеть. Ведь этим сказкам, мы уже давно посторонние и вход нам туда запрещён.

Не смотрите фильмы, над которыми когда-то плакали. Останетесь равнодушными. Не смотрите комедии, на которых умирали от смеха. Будете зевать. Не ищите встреч с женщинами, из-за которых не спали ночами. Будете смеяться над собой. Не ищите всего того, над чем охали. Теперь оханья не будет. Не возвращайтесь к старому. Оно уже другое. Иногда его уже просто нет. Жизнь перевернула прошлые страницы и оставила нам лишь те, которые предстоит прожить. Те, что предначертал для нас Бог.

Хотя по логике, каждая теория может стать практикой, советую, не пытайтесь реанимировать мечты и сказки прошлого. Они остались за горизонтом и не возвращаются.

Мы с вами знаем, что не бывает счастливой жизни – есть только счастливые дни. Просите Бога о таких днях. Вчерашний день ушёл, завтра может не прийти, у нас с вами есть только сегодня. Просите о щепотке счастья на сегодня. За всё благодарите – так советует Библия. Если вы сможете благодарить не только за улыбки, но и за слёзы – я горжусь вами.

Вот какие странные мысли навеяло только одно слово: "Париж".

Вообще-то мне думалось, нельзя возвращаться в Париж, где был счастлив много лет назад. Ведь мы с вами, уже знаем, в сказки нельзя возвращаться. Но вернулся туда, как предрекал Александр Дюма, "20 лет спустя". Вот тут и возникли счастливые противоречия с моими предыдущими рассуждениями. Оказалось, что в прошлое иногда можно вернуться, если ты этого невероятно хочешь, и просишь Бога помочь тебе. Вот и вы, читатель, прочитав мои предыдущие наставления, облегчённо вздохните и попытайтесь вернуться в сказку прошлого, если она была. Иногда, вопреки самой железной логике ­ получается. Кажется, и у меня, что-то получилось.

О Париже уже давно не рассказывают. О Париже уже только повторяют. Повторяют, цитируют писателей, художников, режиссёров и даже певцов, если они умные. Цитируют сотни фамилий, как генералов французской литературной гвардии – Бальзака, Золя, Гюго, Аполлинера, Сартра и Камю, так и иностранцев – Хемингуэя, Эренбурга, Вульфа, Фитцджеральда, Дали, Бунина; это целая планета повторений, бесконечный список известных людей. Писали о Париже хорошо все, кажется, кроме немцев, которые о Париже непредвзято писать были не в состоянии. Даже Ремарк, в "Триумфальной арке", не смог передать очарование Парижа, но может быть, потому что он описывал оккупированный Париж. Зато французы о немцах писали много, но чаще, только плохо. Но одному немцу они благодарны постоянно – коменданту оккупированного Парижа – генералу гитлеровской армии фон Шойтису. Город был заминирован, бомбы установлены в самых знаменитых исторических местах. Когда американская армия подходила к Парижу, Гитлер отдал приказ: Париж взорвать! Но генерал фон Шойтиц приказ не выполнил и Париж был спасён. Так рассказывают французы, а они первоисточник правды и легенд, и не стоит спорить, когда рассказывают красиво. В любом случае, снова подтвердилось, что Париж – город вечный.

 Я летел в это самое заметное, восторгаемое и проклинаемое место в мире, место политической и человеческой проституции, местно чванливого снобизма и агрессивного гомосексуализма, место Лувра и Эйфелевой башни, место, где мэр Парижа, на параде геев надевает шарик на срамное место и голышом прогуливается по городу. Ну, где вы найдёте подобное! Представьте себе в таком виде Блумберга или Лужкова и вам всё станет ясно. Наконец, до меня дошло, почему о Париже все всё знают? Потому что он ничего о себе не скрывает. Ничего! Ему уже давно всё равно, что говорят о нём, он занят только собой, впрочем, как и большинство французов. Но почему же там особый воздух и особое состояние? Там запах греха и запах чести. Там страна безбожников и там Бог. Они и закрытые и надменные и националисты, и они обворожительны, очаровательны и беспечно прекрасны. Их картавый язык гипнотизирует. В их сарацинских глазах томление и жажда жизни. Я летел в Париж и вздыхал, не веря, что сказка вернётся. Но произошло чудо и полёт в старое прошедшее счастье – повторился. И я сказал в молитве: "Воистину, Ты Бог любви, раз возвращаешь нас в счастье".

 Это был уже другой Париж, но ни одна из написанных строчек о нём, не стала лишней. Он не стареет, он только меняется, он вечный при Жанне де Арк, Наполеоне, Де Голле, при ком угодно. Поэтому, его называют вечным городом.

 Я смотрел на лица весёлых и грустных людей, где отражались не скрываемые ими мысли, слова произносились ими открыто и откровенно, и я забывал свою фразу, сказанную в России: "Не верьте откровенным людям – они самые опасные, ибо стараются внушить вам доверие".

А когда зазвучала в душе бессмертная песня Ива Монтана "Ночью один, улицей тёмной, я по Парижу брожу и брожу…", то я вовсе отказался от своей осторожной фразы, и сдался в сладкий плен вечному городу, без которого мир был бы гораздо менее интересен. И снова вспомнил фразу Фредерика Шопена, сказанную 150 лет назад: "Париж – это всё, что ты захочешь!"

Конечно, как и везде в Европе, сейчас на лице города появились новые черты, здесь они алжирские и сенегальские, но почти все чёрнокожие новые жители говорят по-французски без акцента. И свои националистические мусульманские лозунги они выкрикивают на отличном французском. Прибавилось и количество знатоков английского. Его стали изучать в школах. 25 лет назад, на парижских улицах от вас отворачивались после приветствия "Хэлло!". В лучшем случае, в ответ бормотали такое, что не разобрал бы институт Берлица. То было другое время. Помню, в ту пору, во время писательской конференции журнала "Континент", мы зашли с поэтом Львом Халифом в магазин одежды. Халиф перед этим, на правительственном банкете, опрокинул на себя тарелку с соусом, и поэтому решил приобрести новый пиджак. Хозяин магазина не знал английского, как не знал его и Халиф. Поэт долго и тихо говорил с ним по-русски, который хозяин разумел точно также, как и английский. Не знаю, что хозяин понял из монолога поэта, но через полчаса, покрывшийся испариной, он отдал Халифу собственный пиджак. Но то было время романтики, когда каждого русского считали узником Гулага. Сейчас за такие вещи вызывают полицию. Но и сегодня в Париже, по прежнему везде слышно "мерси баку!", открыты миллионы ресторанчиков, есть и русские. Напротив парижского православного собора Александра Невского приткнулся ресторанчик "Петроградъ", на фасаде которого чернявый казачок пьёт известную чарочку. Пришёл почтальон, долго стучал в дверь, я показываю: Да нет там никого… Он руками возражает: нет, знаю, что есть. И представьте себе, в конце концов, открывается дверь и появляется мужик с недовольной физиономией лица. Впечатление, будто это происходит сто лет назад. В руках гармошка, на губе прилипшая цигарка, глаза бычьи. А напротив, прекрасный собор. И пахнуло таким родным и незабываемым, что даже страшно стало. Так ведь всегда: с одной стороны собор с небесами в куполах, с другой – "Петроградъ" с бычьими глазами. Как уживается в человеке, так уживается в стране.

А вообще, Россия присутствует в Париже знакомыми нам названиями улиц и аллей. Среди более пяти тысяч парижских улиц, с русскими названиями около пятидесяти. Тут и улицы Чайковского, Толстого, Сталинградской битвы, Шагала, Москвы, Петра Первого, кстати, первого из русских царей, побывавшего во Франции. А самой русской считается, не самая большая, а самая известная – Франко-русская авеню.

Бывшие лачужные кварталы Парижа, Пасси, где когда-то ютились русские, убежавшие от большевистского переворота – превратились сейчас в один из самых богатых районов столицы. Новое парижское русское поколение, вернее поколение новых русских, почти не знает, не только старого, послереволюционного времени, но и недавних времён. Не знают о журнале "Континент", Владимире Максимове, Александре Галиче, Викторе Некрасове.

 И открою вам: народ живёт в Париже так, как будто смерти не существует. "Удовольствие от жизни" – стало богом, вернее, идолом Парижа. Лесбиянки на углах целуются взасос, вечные парижские голуби снуют под ногами, в открытых кафе спокойные люди греют на солнышке лица, жмурятся по кошачьи, ухватывают всеми фибрами это редкую бесплатную радость. Собор Нотр-Дам, ставший известный миру по роману Виктора Гюго "Собор парижской Богоматери". Снова выяснилось, что в Соборе парижской Богоматери никакой Квазимодо звонарём не служил и не было никакой жгучей цыганки Эсмеральды. Ну и что с того. "Над вымыслом слезами обольюсь…". Народ туристский и французский, хочет, чтобы то, что Гюго выдумал, подтвердилось. И верят, и плачут, и печалятся об этой необычайной любви. Посетители в Соборе выстраиваются в огромную очередь. На выходе продают втридорога стеклянные крестики и разные подделки. Собор строился 200 лет. У каждого колокола своё, почему-то женское имя. Самый тяжёлый из них, колокол Эммануэль весит 13 тонн и звучит только по большим праздникам своим низким фа-ди-ез. В огромном соборе помещаются 9 тысяч человек.

На Триумфальной арке написано, что битву при Бородино выиграли французы, после чего захватили Москву. Русские в ответ злорадно рассказывают, что слово шаромыжник, дали французам русские бабы, когда те, в злосчастном для них 1813 году, замёрзшие и голодные заходили в хаты и прося поесть, говорили: "Шер ами…", что значит, "Дорогой друг…" А мол, русские бабы, что коней на ходу останавливали, замахивались ухватами и кричали: пошёл отсюда, шаромыжник! А вторую легенду, что мол слово "бистро" пошло от того, что русские казаки кричали французским официантам : "Быстро! Быстро!", подтверждают, кроме самих русских, только хозяева ресторанчиков на Монмартре и Монпарнасе. Здесь на многих забегаловках так и выписано, что именно у них, впервые прозвучали казацкие слова: Быстро! Быстро! Хоть и это, конечно же, вымысел, но в ответ на скептицизм, вам скажут зайти в ресторанчик матушки Катрин, где именно всё это началось, и там вам покажут бумаги с печатями, подтверждающими эту легенду. Я вспоминал Прагу, где вас посчитают сумасшедшим, если вы усомнитесь в существовании бравого солдата Швейка. А в ответ на заявление, что он, мол, вымышленный литературный герой, вам покажут место, где он сидел и пил пиво. И расскажут, какое пиво он предпочитал. Нации гордятся своими легендами и хотят, чтобы все считали их легенды правдой.

 В парках зеленели берёзы, пахло акацией, многие носили кашне и береты, многие целовались и ели жареные каштаны. Я сидел на скамье у Сены, напротив музея Д`Орсэ. Незнакомый француз увидев в моих руках Библию подсел ко мне, и смешивая английские и французские слова, рассказал, что от него ушла жена. Он показал на Библию в моих руках и попросил помолиться, я вглядывался в его запавшие карие глаза, молился о нём, о людях, страдающих от невозможности уметь любить своего ближнего, о многих скорбящих от неразделённой любви.

 Хемингуэй назвал книгу о Париже "Праздник, который всегда с тобой". А потом пришло другое время и он застрелился. Праздники не длятся долго, если в них не участвует Бог. Да, Париж, это праздник, но на этом празднике опасно засиживаться. Здесь, как говорит Библия, много званных, но мало избранных.

Друзья пригласили нас в "Свиную ножку", ресторан описанный Эмилем Золя в "Чреве Парижа". Ресторан на том же месте. Только фирменных тушёных ножек там уже в помине нет. Молодые официанты, даже не знают, какой великий француз описал их ресторан. Ну, а может это нормально, может, наступило иное время, когда уже не до прошлого. И всё же, вспоминаются слова: кто стреляет в своё прошлое – убивает своё будущее. И жизнь подтверждает, такое часто сбывается, и будущее умирает.

Кто-то из советских писателей, когда-то поехидничал, что мол, в Сене вода уже давно стала мутной из-за их капитализма. А я подтверждаю, в октябре, во время корабельной прогулки, она была изумительного тёмно-зелёного цвета, а иногда, освещаясь, становилась почти изумрудной. Сена, извивающаяся меж берегами, была нежной и одурманивающей, как русалка. Она плескалась обворожительно ласково и была чиста. А с парижского моста имени русского царя Александра Третьего люди махали нам руками. Мы проплывали мимо этого волшебного города, мимо всемирно известных понятий: Лувр, Бастилия, Площадь согласия, мост Мирабо, сад Тюильри, и, конечно, мимо стоящей на краю Сены статуи солдата-зуава, по которому измеряют уровень паводков в Сене. Ноги в воде – ничего, поднялась она до пояса – плохо, но терпимо, а вот, когда доходит до бороды солдата – бей тревогу. Мы плыли на пароходике "Изабелла", под музыку американца Гершвина, написавшего бессмертные мелодии – "Прогулки по Парижу".

Ну что, Париж? Его не перескажешь, как нельзя пересказать гениальную музыку. Музыку надо услышать – в Париже надо побывать. Хоть раз. Возможно, Бог дал нам эту короткую жизнь и вырвал из собственного рабства, также для того, чтобы мы побывали в Париже. Есть расхожая фраза, с задыхающимся смыслом: Увидеть Париж, а уж потом умереть…

Париж – это витые лестницы и витые носы. Это одухотворенные лица женщин и жаждущие лица мужчин. Китайцы называют Париж – Большим цветком.

В нескольких словах напомню о нескольких великих вещах, с которыми мы снова соприкоснулись в Париже. Эйфелева башня. Её воздвигли к Всемирной выставке 1889 года. И потом должны были снести, как единовременное сооружение. Парижане называли её "Большой уродливой бабой". Над плохим вкусом архитектора Эйфеля издевались в газетах и на балах. Говорят, что умнейший Мопассан едко ругал Башню, но каждый день взбирался на самый её верх. На вопросы, как такое объяснить, он, мол, отвечал: "Это единственное место в Париже, откуда её не видно!". Но, скорее всего, лукавил писатель. Умные ошибаются не реже дураков. Думаю, влекла его к себе эта ажурная баба, какой-то тайной новизной жизни. Согласно городскому плану, её должны были снести. Спасло башню то, что её стали использовать для нужд радио и телевиденья, потому что вся она оказалась гигантской антенной. Эйфелева башня перестала быть парижским монстром и стала незаменимой частью города, придающей ему единственное в мире состояние странности, устремлённой к небу. Как часто бывает в истории, из гонимой, Эйфелева башня стала прекрасным и незаменимым символом Франции и всего мира.

Что такое Париж?! Это и клошар с седой гривой волос, сказавший мне: "Уверен, что наших безбожников похвалят на небе, за то, что они старались в архитектуре и искусстве отразить Бога…"

Что такое Париж? Здесь деловой озабоченный француз, при виде женщины преображается, глаза начинают гореть, ноздри носа раздуваются. Он ощетинивается иглами любовной игры, он старается уколоть сердце дамы красивой фразой, приглушенным голосом, якобы нечаянным взглядом. Женщина также, в силу французской традиции, мгновенно преображается, демонстрирует максимум имеющего в наличие очарования, с громкого тараторивания переходит на тихое воркование, и вот они вдвоём воркуют, воркуют, воркуют…

Что такое Париж?! Вечером вы распахиваете окно, и напротив вас улыбается в заходящем солнце красная черепичная крыша. На одном из окон дома висят бледно-зеленые занавеси, за ними кто-то играет на рояле. И в такой сиреневый вечер с зелёными занавесями и звуками Шопена, наверное, не так уж трудно прощаться с жизнью.

И прогулки по легендарному Булонскому лесу. Старые огромные дубы и склонившиеся над озером липы молча рассказывают о тайнах трёх мушкетёров, о конных выездах королей и герцогинь, о звонком завлекающем смехе графини Помпадур. По траве бегают маленькие чёрные кролики с мохнатыми мордочками. А один, огромный, белый, с большущими стоящими ушами, разлёгся посреди всего этого и издали напоминает белого козлёнка с рожками. На тропинках большие жёлуди, иногда мелькают грибы-трюфеля. Над водой стоит беседка, где любил сидеть Наполеон Третий. О чём он думал? Никто не знает. О чём думаем сейчас мы, никто не знает. Один Бог присутствует в тишине. На душе спокойно и грустно. Здесь, вроде заполняется пустая ниша жизни.

продолжение в следующем номере...