Татьяна Шерман | Опубликовано 01/01/2007

Если хочешь быть счастливым – будь им. – Козьма Прутков

Желание поговорить с Владимиром Штерном возникло после первой поставленной им пьесы, с успехом выдержавшей целых три представления – два в Хьюстоне и одно в Далласе. Когда же в этом году практически одновременно вышли еще три очень разных и очень интересных спектакля, на афишах которых значится его имя, мысль оформилась встречей.

– После увиденных спектаклей я поняла, что Вы мне интересны как человек. Поэтому, давайте попробуем начать с начала…

– Родился в Ленинграде в декабре 1940 года. Но ленинградцем себя не ощущаю. Скорее, как в песне: "Мой адрес – Советский Союз". Нам с сестрой повезло – маме удалось уехать с нами из города до того, как сомкнулось блокадное кольцо. После войны отец остался служить в пограничных войсках. Куда только не забрасывала нас судьба. Даже учился я в школах семи совершенно разных городов. Но меня это не огорчало. Наоборот. Мне всегда было очень интересно узнавать новых людей, новые места.

Лет до десяти я был обычным уличным мальчишкой, лоботрясом и двоечником. Целыми днями гонял с друзьями по улицам, курил, матерился. И все это как отрезало. Отца из Закарпатья перевели на Сахалин. Этот переезд – целый месяц в вагоне поезда – открыл для меня мир книги, причем не только художественной. И я стал совершенно другим человеком. Мне стали неинтересны пустые разговоры, бесцельное времяпровождение. Я так много всего разного читал, гораздо шире школьной программы практически по всем предметам, что смена школ уже не могла помешать моему образованию.

– Школа кончилась и сразу – Академгородок?

– Знаете, я очень везучий человек. Как-то так всегда получалось, что передо мной открывались неожиданные возможности. Я считаю, что мое везенье в том, что я эти возможности не упускал.

Вот, например, когда я Клару увидел, сразу понял, что эта девушка должна стать моей женой. Я ее уговорил, убедил, добился. И, пожалуй, это – самая большая моя удача в жизни.

Повезло и с учением. Я поступил в Ленинградский политехнический институт, проучился там два года. Я бы так и закончил его, если бы не сестра, мужа которой распределили работать в только что образовавшийся Сибирский научный центр. Ей там так понравилось, что она мне написала: "Приезжай. Не пожалеешь". Я, в свои 19 лет, решение принял быстро. Отчислился из института... и тут же чуть было не загремел в армию, когда пошел с воинского учета сниматься. Спасибо военком пожалел, просмотрев зачетку и прочитав характеристику, данную для поступления в Новосибирский Университет.

Приехал я в Новосибирск 7 ноября 1959 года. Одет был по-питерски, а там 25 градусов мороза. Автобус в Городок не ходил. От остановки несколько километров по прорубленной через тайгу просеке, да еще поздней ночью. Сначала идти было интересно – я всегда любил природу. Потом стало неспокойно – иду-иду, а вокруг все тайга. Когда увидел дома – а их было всего три тогда – ноги сами понесли. Постучал в первый дом. Обогрели, накормили, напоили, спать уложили.

Через день пришел в Университет. Посмотрев мои документы, декан строго сказал: "Почему на занятия опаздываете?". Так я стал учиться в Университете, где читали лекции одни из самых лучших ученых страны. Я вообще никогда и нигде не встречал такого количества потрясающе интересных людей, ярких личностей, как в первые годы Академгородка.

– А после Университета обычная жизнь простого советского ученого – научная работа по тематике диплома, защита диссертации, преподавание в Университете?

– И да, и нет. Прежде всего, работать по тематике диплома  не стал. Как-то не очень меня вопросы прочности захватили. Я стал ходить по институтам Городка, узнавать, что делается в различных лабораториях. И мне необычайно повезло. В Институте Теплофизики встретил Михаила Александровича Гольдштика. Он так увлеченно рассказывал о турбулентности, что я сразу решил – только к нему. И ни разу в жизни об этом не пожалел. Он научил меня, порядочного разгильдяя, работать точно, аккуратно, дотошно, докапываясь до самых основ.

А насчет проторенной дороги... Я ведь еще студентом увлекся лицедейством. У нас был любительский Театр-студия Академгородка, организованный Арнольдом Пономаренко, тогда младшим научным сотрудником Института Ядерной Физики. До самого отъезда я участвовал практически во всех постановках. Мне это очень много дало. Актерство развивало воображение, пропускание через себя шедевров драматургии расширяло внутренний мир, влезание в шкуру разных персонажей вносило объемность в видение жизни. Это помогало и научной работе.

Вот из-за этой своей любви к театру я чуть было не распростился с наукой в середине 80-х. От лекций в Университете успели отстранить, дело шло к увольнению из Института. Но – обошлось, время было уже не то. А началось все с того, что мы прочли пьесу Николая Эрдмана "Самоубийца". Я считаю, что это – лучшая русская пьеса ХХ века. Мы так весь вечер хохотали, наслаждаясь текстом, что сразу решили ее ставить. Конечно, у многих сомнения копошились – как бы чего не вышло. Но пьеса была так хороша! Спектакль прошел с огромным успехом... и был сразу же запрещен.

– А как и когда Вы попали в Хьюстон?

– Вместе с Михаилом Александровичем, в 1989 году. Опубликованной нами работой заинтересовался профессор Ламли из Корнельского Университета. Он не только пригласил нас приехать в Итаку, но и инициировал наш визит в Хьюстонский Университет. Мы проработали в Америке 2 месяца и вернулись обратно в Сибирь, где продолжали совместное исследование. В 1990 году нас пригласили поработать 3 месяца в Хьюстонском Университете. На этот раз я приехал с Кларой. Эти три месяца продлили еще на три, потом еще...

Мы вовсе не собирались здесь оставаться. Хотя гринкарту по предложению университетского начальства в 1992 году оформили. Кстати это тоже – история. Нас тогда свели с адвокатами. Те запросили по 4,5 тысячи на семью. Я уже собирался эти деньги добывать, а Михаил Александрович сказал: " Неужели ты сам в оформлении бумаг разобраться не сможешь?". Разобрался. Пришлось написать с полсотни бумаг в различные инстанции, и через 4 месяца мы получили гринкарты.

В 1991 к нам в гости приехала наша дочка Ника. Ей так здесь понравилось, что она подала на политическое убежище и получила его. Через год приехал ее муж. А наука в России осталась практически без финансирования. Так что, когда  в Хьюстоне родился наш внук Коля, мы с женой поняли, что останемся здесь навсегда.

– Насколько ваша жизнь здесь отличается от российской?

– Я прожил в России очень счастливую жизнь, насыщенную общением с очень яркими людьми. В ней было много радости, счастья, интересной работы.

Но, знаете, у меня ощущение, что сейчас я живу вторую жизнь. Представьте – Сибирь. Снег и тайга – черное и белое. И учили нас так с детства: либо черное, либо белое. У нас и фотографии из той жизни черно-белые. А приехали сюда – все яркое, красочное. И разнообразие такое везде – в живущих рядом людях, их культуре, обычаях. В той жизни доступный нам мир был ограничен. А за эти 16 лет где только не побывали, практически по всей Европе проехали, были в Мексике, Израиле, Японии, Австралии...

Но Академгородок не ушел из моей жизни. Только в Хьюстоне нас полторы сотни оттуда. Где бы я ни был, я везде встречаю своих земляков, и это – самые дорогие встречи.

– Чем сейчас Вы занимаетесь, не считая театра?

– Я проработал в Хьюстонском Университете 13 лет, все время на грантах. А в 2003 году гранты кончились. К счастью, к тому времени достиг 62 лет и мог выйти на университетскую пенсию. Сейчас время от времени участвую в разработке небольших проектов, иногда статьи присылают на рецензию. С British Petroleum сотрудничал, с компанией Shell. Все время что-то было, то одно, то другое.

– А когда Вы увлеклись фотографией?

– Для одного из проектов мне пришлось купить фотоаппарат с хорошей оптикой. Ну а когда фотоаппарат есть... Но я увлечен не фотографией самой по себе. Мне интереснее создавать слайд-шоу с краткими описаниями, чтобы получился занимательный рассказ-репортаж. Вот к своему юбилею я по инициативе Клары сделал слайд-шоу об истории Театра-студии Академгородка. Одну из копий передал в Дом Ученых СО РАН, где собирают материалы к 50-летнему юбилею Академгородка, который будет отмечаться в следующем году. А мои фотографии, выставленные на интернете, посмотрели уже более 100 тысяч раз.

– А когда Вы стали заниматься театром здесь, в Хьюстоне?

– Когда Соня Табаровская организовывала Русский театр Хьюстона в 1996 году, у меня и мысли не было в него войти. И в первом спектакле я вообще никакого участия не принимал. Но пару лет назад как-то вспоминали с земляками наши спектакли. Кто-то спросил, нет ли у меня текста "Самоубийцы". Читали, хохотали. В шутку кто-то сказал, что я ее так знаю, что могу здесь поставить. А кто-то возразил, что здесь такого количества актеров-любителей не найти. Вот эта реплика задела за живое. Таки нашли, и поставили отличный спектакль.

– А потом – долгое молчание, и взрывом – три премьеры практически одновременно.

– Очень трудно было найти пьесу. Ведь мы – любители, профессиональной подготовки никакой. Да и возможности наши ограничены – костюмы, декорации, звук, свет – все сами. Трагедии нам не потянуть. Остаются комедии. Но и подтекст должен быть, и трагическая нотка звучать на втором плане. Театр русский, хочется русских авторов ставить. Кроме того, нужно, чтобы пьесы были малоизвестные. "Обмен женами" я увидел в московской "Сатире".

– И одновременно – спектакль в пансионате "Синяя птица"...

-Это – заслуга Светы Кислюк. Она после "Самоубийцы" попросила организовать театральный кружок в пансионате. Пьесу нашел Петя Вайсбург – ему ее прислали друзья из киевского Театра им. Леси Украинки.

– Вы удивительно подобрали актеров на роли в "Немного нежности".

– Вы не поверите, но подобрал – неправильное слово. В спектакле участвуют все, кто пришли в кружок. Нужно было идти не только от роли, но и от личности актеров, подправлять постановку, чтобы она была к ним ближе, чтобы они увидели себя в роли. У меня после этих спектаклей возникло хлестаковское ощущение, что я могу поставить спектакль с любыми людьми, были бы у них желание и время.

– И "Снежная королева"…

– Тут моя роль была очень небольшая. Практически все сделала Люда Вайнер. Я только немного поработал со взрослыми актерами и некоторыми детьми.

– А прикидки на будущее есть?

– Приглядываюсь к пьесам Сухово-Кобылина. Но я сначала должен в пьесу сам войти, прочувствовать ее. Только тогда могу начать работать с актерами.

– Кто Вам помогает в театре?

– Все. Больше всего Наум Держи и Фима Вайнер. Они берут на себя всю организационную часть, что позволяет мне сконцентрироваться на режиссуре. Очень повезло с Олей Казанцевой, звукооператором-профессионалом. Герман Генин, наш кинооператор, приходил на репетиции, чтобы примериться, откуда и как ему лучше снимать. А какие декорации нам делает Елена Филипс! На их фоне в атмосферу спектакля сразу включаешься. А музыкальное оформление! Что Женя Брук, что Петя Вайсбург. Один другого лучше.