Михаил Моргулис | 1 ноября 2007 г.

Вот как красиво: Из страны хризантем мы перенеслись лайнером в страну орхидей. А говоря языком прозы: из Южной Кореи  в Таиланд. Роскошная хризантема – национальный цветок Кореи, а утонченная прекрасная орхидея – национальный символ Таиланда.  

По приглашению Управляющего делами короля Таиланда и председателя протестантских церквей.  Тончая Прадобчананурата делегация Духовной Дипломатии посетила с четырёхдневным визитом это удивительное азиатское королевство. Таиланд –  ярковыраженная монархия, где на каждом шагу вы встречаете портреты или монументы моложавого короля в старомодных очках, часто,  рядом с молодящейся королевой. То есть, путешествуя по Таиланду, помимо изображений мифических существ с драконьими хвостами, вы встречаете  короля или  Будду, Будду или короля. Даже аэропорт называется Королевский орхидейный.

Помимо официальных встреч, где рассматривались вопросы о возможностях расширения влияния концепций Духовной Дипломатии на стыке соседствующих государств Таиланда-Камбоджи-Лаоса-Бирмы-Малайзии, была проведена также духовная часть программы посещения страны.

Как известно, в Таиланде около 95% жителей исповедуют, так называемый Тхеравада, южный буддизм, который отличается от северного буддизма, исповедуемого в Кореи, Китае, Японии. Тайский буддизм считается более чистым, изначальным, таким, каким непосредственно  был  получен от Будды. В северный буддизм, считают тайские священнослужители, в текст Будды проникли рассуждения и комментарии его учеников. Так что не всё спокойно в тайском королевстве. Первая строчка королевского гимна Таиланда начинается словами: " Я раб господа Будды". Среди 5%  остального населения есть мусульмане, сикхи, индусы, и есть христиане. Конечно, для таиландца буддизм, это не просто религия, а  модель жизни, где всё заполнено вековыми ритуалами, где совместились древние добуддисткие языческие  верования с мудрыми заветами Будды. Так что, кто-то, направляясь в буддистскую пагоду, может повесить на грудь  амулет, в котором, по его мнению, живёт добрый дух, отгоняющий злых противников. Всё смешалось в таиландском доме облонских: высокая философия буддизма, народные заклинания и шаманские  навороты-привороты.   И, тем не менее, тайцы, один из самых приветливых и добрых народов в мире. Что же касается христианства, то, как религия,  в малом количестве, оно есть. Но это номинальное христианство, чужое верование. Потому что это христианство существует здесь отдельно от живого Бога Любви, имя Которого ничего не говорит душе и сердцу тайца. Оттого и существует здесь такое слово  "фаранг", что одновременно означает белый, иноземец, представитель другой веры, чужой.  И всё же группы  христиан, представляющих живого Бога есть и тут. С ними мы встретились, с ними мы говорили, им  мы проповедовали, вместе с ними свидетельствовали другим  жителям Таиланда.

Вначале мы были в пульсирующем, вечерами по-драконовски огнедышащем, роскошном и  беднейшем Бангкоке. Бангкок – это великий базар, с рикшами на мотоциклах, такси-Тайотами, с миллионами забегаловок, магазинчиков. Здесь можно побывать в роскошном ресторане омаров и за 20 копеек похрустеть жареными на огне перчёнными утиными клювами. Тысячи раскосых таиландок, зазывающе смотрят на туристов, ибо они часть огромного туристического бизнеса. Когда-то Бангкок был деревней и назывался без всяких наворотов "Деревня диких слив", но вычурным тайцам это претило и по мере развития города, они стали называть его  Крунг Чер, что значит "Город ангелов". Почему город тысяч сточных канав и миллионов разнообразных запахов стали называть городом ангелов, неизвестно никому. Но зато красиво для туристов. Мы и в жизни, даже в религиозной, плохое дело часто называем красивыми словами: Сплетню – правдой, глупость – не вполне мудростью, науськивание жены – откровением свыше. Так что уж тут говорить, когда туризм требует красоты. А это даже не искусство, которое требует жертв.

Вечером, мы по 1200киллометровой  реке Чао-Прайя, отправились в небольшое путешествие  в длиной местной лодке сампанге, которые некоторые ошибочно называют по-китайски "джонками". Мутные воды Чао-Прайя неслись в Сиамский залив, вокруг сновали разноцветные кораблики с туристами, по берегам проплывали величественные буддийские храмы, дворцы и современные гостиницы. Нам сказали, что через короткое время наступает праздник Надежды и люди будут бросать в реку  кратхонги, лодочки из листьев лотоса, в середине которых приделаны горящие свечи, а вслед уплывающим лодочкам будут кидать цветы и монеты.

Мы несколько раз встречали небольшой кораблик, это уже была разноцветная джонка, в ней выпрямившись, сидела породистая  очень старая саксонская дама, с высокоподнятыми седыми волосами. Она смотрела только вперёд, но я понял, что впереди она видит только прошлое. Мы проплыли очень близко. Она сидела за столиком. На нём стоял бокал красного вина, и какая-та снедь. Бокал был не начат, губы дамы   скорбно поджаты. Я вспомнил американскую поэтессу Эмили  Дикинсон, "женщину в белом", в таком же белом платье, со скорбно поджатыми губами и   взглядом, устремлённым в прошлую любовь.

Не могу забыть уличных таиландских собак, в большинстве случаев, лежащих на земле. Они не голодны, когда ты что-нибудь им  бросаешь, они быстро обнюхивают, лениво взмахивают хвостом и отворачиваются. Еды в Таиланде много, и здесь они перекормлены. И потерян  последний, оставшийся от волков  рефлекс: нацеленность на поиск пропитания, потеряна худоба и агрессия, потеряно даже желание выпросить. Но главное, глаза. Я видел грустные глаза собак на Аляске, но то была временная грусть, которая менялась, когда начиналась работа, гонки, драки, погони. А здесь собаки, смотрят, как та дама на джонке, в прошлое, где ещё кипела жизнь. Наверняка, в деревенских бедных районах страны, где жизнь труднее, там и собаки голоднее. Но забыть почти безысходную грусть бангокских собак, почему-то не могу. Глядя на них, я часто вспоминал изумительный рассказ Ивана Бунина "Сны Чанга", где дряхлая собака, лёжа под столом, вспоминает места, куда судьба заносила её вместе с хозяином.

Как я писал вначале, неожиданно орхидея оказалась национальным цветком Таиланда. Но должен признаться, что лично для меня,  утонченный цветок  стал навсегда ассоциироваться со смертью. Это после прочтения романов Ремарка, где Роберт дарил орхидеи возлюбленной, смертельно больной Патриции, а   она,  дрожа, выбрасывала их, говоря, что орхидеи приносят только на похороны. Простите меня, читатели. Вонзается  в нас иногда осколок собственного восприятие жизни, и не лишишься его, всё равно возвращается бумерангом. Я искренне хотел переутвердиться, и принимать этот великолепный цветок без прошлых ассоциаций, но каюсь, до конца изменить себя не смог. Откровенно говоря, я считал, что национальный цветок тайцев, это лотос, но как всегда, горько ошибся. Однажды, в тропический ливень, шофёр завёз нас в ресторанчик под тентом, а рядом с ресторанчиком был маленький пруд, где, склонив головы, друг на друга, плавали белоснежные сияющие лотосы. И тут меня проткнула нежность, и я подумал, и сказал им, жаль, что не вы, представляете страну. Но это не уже не моё дело, а внутреннее дело каждой развитой и неразвитой державы.

Анекдот из прошлого. – Как мне хочется в жизни большого и тёплого! – Помой слона…

Нас успели покатать на слонах. Это были ветераны труда, с  большим трудовым стажем. Как в советских лагерях, их перевели с лесоповала, где они таскали брёвна, на лёгкую работу, катать туристов. Были у них свои ягоды и ежовы, погонщики, которые металлическими батогами заставляли их идти быстрее. А ровного строя они добивались ударами босых ног по мягким лопоухим бурьянчатым ушам. Со слонов мы перешли в телеги, запряженные буйволами с загнутыми вовнутрь рогами. Они равнодушно рассматривали горизонт и даже не отгоняли мух. Всё это трёхчасовое путешествие  нас сопровождали две маленькие бесхвостые обезьяны гиббоны. Они трогательно катались на наших ногах, иногда обхватывали длинными ручонками головы  присутствующих. Особенно им нравился весёлый китаец и мрачный Марк Базалев. Они не искали компромисса. Надо сказать, что слоновья поездка оставила двоякое впечатление, создавалось чувство, что вы падаете в яму, а потом  оттуда медленно вылезаете. Бедные магараджи, они подобным образом путешествовали  месяцами. Вот, наверное, почему, время от времени казнили многих  придворных, а главный распорядитель по слонам  никогда не умирал своей смертью. Когда мы переходили вброд реку, я ожидал неожиданного нападения крокодилов. Но, увидев на соседнем слоне  чем-то разъярённую на своего мужа итальянку, я немного успокоился, подумав, что, увидев её, у них не хватит смелости напасть.

Величие Таиланда не в городах.  Оно, зарыто  в тишине далёких гор,  где существуют остатки великой тайской культуры и прошлой жизни, оно находится под землёй, которая иногда  мерно гудит воспоминаниями, но не выдаёт секретов. Оно в усталом ходе слонов и в какой-то особой чистоте тайской души. Это чистота прибыла к ним откуда-то.

Знаете, что мне взбрело в голову? Я вдруг представил в этой красоте, романтике, изысканности, древней восточной инфантильности, среди величественных пагод.… Знаете, кого? Замученного в советских лагерях Осипа Мандельштама, который написал, глядя на картину Моне:  " Художник нам изобразил глубокий обморок сирени…".

Он, живя  в диком убожестве коммунальной сталинской жизни, и тогда находивший прекрасные слова и вспоминавший Петрарку, здесь бы захлебнулся от этой дикой экзотической красоты и тайн, и снова бы умер. Его трепетная душа не выдержала бы этих красот, тайн, и взорвалась…  Я это знаю.

С шестерыми провожатыми, местными христианами, мы выехали в  город Чантхабур, где находится самая большая христианская церковь. Собрание  проходило на открытом воздухе и пришло тысяч пятнадцать человек. Было  несколько сот европейцев, а в основном местные жители. Я видел мои портреты, их срывали для каких-то нужд. Таиландцы в этих вопросах очень пунктуальны, пока собрание не началось, портреты и афиши висели, как только прозвучала музыка все портреты и афиши аккуратно отклеили, для использования каких-то своих проектов. Я думал, о чём им сказать. Читать   Библию, они не будут слушать, рассказывать им про чудеса, так они всю жизнь живут среди чудес и верят в них, рассказать  о смерти Христа, они подумают, какой далёкий белый герой, как он пострадал. И я стал рассказывать им о жизни Василия Андреевича Палия, как, за то, что он печатал Библии, его арестовало КГБ, как перед этим его прятали, и не верующие прятали, а коммунист, Герой социалистического труда. Как Василий сказал Богу: Если Ты меня вернёшь на это место, где меня арестовывают, я построю здесь для Тебя церковь. В лагере, он договорился с начальством, что будет чистить им личные туалеты, за то, что три минуты  на утренней разводке будет по памяти читать места из Библии. Это была Воркута. На диком морозе, без микрофонов и мегафонов, он выкрикивал 3,5 тысячам зеков слова Давида, Христа, Соломона, Иоанна. Там он потерял голос. Через 19 лет его вернули. И он стал рыть землю на том месте, где его арестовали. Соседи кричали ему: Ты чего, Василь, с ума сошёл. Он отвечал: Нет, я буду здесь строить Богу церковь.… И всё село помогло ему её построить, приходили помогать даже бывшие кэгэбешники.  Я был на открытие этой церкви, где Василий Андреевич, смотрел в небо и повторял слова из Псалма: "Жив, Господь!" 

-Почему он 19 лет страдал, а потом построил церковь?

– Потому что он больше жизни любил Бога русских, тайцев, и американцев, Бога всех людей… Иисуса Христа.

В этот день в Таиланде, в  городе Чантхабурн, с помощью Бога, организовалась новая община христиан.

Ну вот, так закончилось путешествие в страну орхидей, слонов,  и ожидания Господа.