Ни один народ не понес во время Второй мировой войны таких ужасающих потерь, как Россия: погибло 22 миллиона ее граждан. Советская иерархия, твердо намереваясь сохранить жгучую память об этой борьбе, старается, как может, поддерживать нескончаемый поток исторических трудов и мемуаров 'от первого лица', сходящих с печатных станков государственных изданий. Однако, как пишет бывший премьер Никита Хрущев в своей второй автобиографической статье в журнале LIFE, огромное количество захватывающего материала о войне со стороны советских войск тщательно вымарано из официальных хроник.

Невидимые финны

Рассказ советского экс-премьера начинается с события, предварявшего вступление России в войну – договор о ненападении, подписанный Сталиным и Гитлером в 1939 году. Хрущев узнал об этом, когда его вызвали на сталинскую дачу после охоты с другими высшими чинами советской номенклатуры, на которой они провели целый день. 'Пока готовились к столу наши охотничьи трофеи, – вспоминает Хрущев, – Сталин сказал нам, что [гитлеровский министр иностранных дел Иоахим фон] Риббентроп привез с собой проект договора о дружбе и ненападении, и что мы его подписали. Было видно, что Сталин очень доволен собой. 'Это игра – кто кого перехитрит', – сказал он. [Гитлер] думает, что он меня одурачил, но на самом деле я перехитрил его'. Сталин, по словам Хрущева, надеялся, что 'англичане и французы измотают Германию и сорвут план Гитлера сначала сокрушить Запад, а затем повернуть на Восток'.

Хотя сегодня этот пакт общепризнанно считается одним из самых циничных соглашений в мировой истории, решение Сталина как 'тактически мудрое' одобрило большинство членов партии, вспоминает Хрущев. Однако 'даже на партийных встречах мы не могли обсуждать этот договор. Для всех нас – как коммунистов, как антифашистов – было очень сложно принять мысль о том, что мы объединяем усилия с Германией'.

Чтобы создать вокруг Ленинграда, второго по величине города Советского Союза, буферную зону, Сталин потребовал, чтобы Финляндия передвинула на север свои южные границы вплоть до расстояния, с которого город нельзя было бы обстреливать из пушек. Финны отказались это сделать, и тогда Сталин решил заставить их силой. Однако финны, вспоминает Хрущев, 'оказались хорошими бойцами. Очень скоро мы поняли, что ухватили зубами кусок, который не в состоянии прожевать. Финны могли, взобравшись на ели, стрелять по нам практически в упор. Под прикрытием веток, в белых халатах поверх формы, они были просто невидимы.

В какой-то момент Сталину это надоело, и он вызвал на 'разбор полетов' советского комиссара по обороне Климента Ворошилова. Но Ворошилов сам был в гневе: 'Ты сам в этом виноват! По твоей вине были убиты наши лучшие генералы!" С этими словами, вспоминает Хрущев, комиссар "поднял блюдо с вареным поросенком и разбил его о стол'. По словам Хрущева, Зимняя война 1939-1940 годов стоила Советскому Союзу миллиона жизней и завершилась 'моральным поражением' Сталина, хотя миль на семь финны границу все-таки перенесли.

Сабли и пики

Однако гораздо более серьезным поражением было нацистское вторжение 22 июня 1941 года. Сначала советским командирам приказывали даже не стрелять немцам в ответ. Вот что говорит по этому поводу Хрущев: 'Сталин так боялся войны, что сам себя убедил в том, что Гитлер сдержит слово и не нападет на нас'.

Хрущева назначили представителем Политбюро на Украине, через которую в тот момент проходило главное направление гитлеровского удара. Он стал постоянно названивать в Москву и просить оружия. Однако Георгий Маленков, в то время член Государственного комитета обороны, сказал ему, чтобы солдаты брали 'пики, сабли, самодельное оружие – все, что можно сделать на местных предприятиях'. Ответ Хрущева: 'То есть мы должны с копьями идти против танков?' Маленков: 'Придется обходиться тем, что есть. Поджигайте бутылки с бензином или керосином и забрасывайте ими танки'.

В те черные дни – немцев остановили только тогда, когда им уже был виден Кремль – Сталин, по воспоминаниям Хрущева, был 'парализован страхом перед Гитлером, словно кролик перед удавом'. Когда в плен захватывали советских генералов, Сталин называл их предателями и приказывал ссылать их семьи в Сибирь. Он отказывался подписывать какие-либо официальные документы, 'боясь, как бы не остаться в истории побежденным лидером', и стал ко всем относиться очень подозрительно.

Хрущев попал под подозрение в 1942 году, когда с треском провалился проект наступления под Харьковом, в разработке которого он участвовал. В немецкую ловушку тогда попало около 200 тысяч советских солдат. Все они либо погибли, либо попали в плен. Хрущев: 'Через несколько дней после катастрофы мне позвонили из Москвы. Я был готов ко всему, в том числе и к аресту'. Сталин напомнил ему, что царь в свое время за серию серьезных поражений русских войск во время первой мировой войны повесил одного из своих жандармов. Хрущев: 'Товарищ Сталин, я прекрасно это помню. Царь поступил единственно правильно. Полковник Мясников был предателем'. По его собственным словам, Хрущева спасло то, что он советовал Сталину не слишком растягивать под Харьковом советские силы, и этот совет был услышан несколькими людьми из окружения диктатора.

Сжигание мертвых. Положение на фронте, а вместе с ним и положение Хрущева, начало выправляться после победы советских войск в Сталинграде и последовавшего за ней крупнейшего танкового сражения под Курском. После Сталинграда, где была разбита Шестая армия немцев под командованием фельдмаршала Фридриха фон Паулюса (Friedrich von Paulus), хоронить погибших немецких солдат в мерзлой земле было невозможно. Хрущев: 'Тогда мы собрали тысячи тел и сложили их рядами, перекладывая рядами железнодорожных шпал. Потом эти штабеля подожгли. Кто-то – кажется, Наполеон – сказал, что горящие трупы врагов приятно пахнут. Я с ним не согласен'.

Хрущев открыто пишет, что к концу войны у него начали появляться нехорошие мысли об истинных намерениях союзников. 'Я не исключал возможности того, что они хотели отодвинуть наступление на гитлеровском западном фронте, руководствуясь стремлением положить на плечи Советского Союза еще более тяжелый груз и еще больше нас обескровить. Хотя, может быть, то, что они говорили нам, было правдой, и они просто не были в достаточной мере подготовлены'.

Конец иллюзий

Несмотря на свои подозрения, Хрущев был первым из советских официальных лиц, кто публично признал вклад союзников в окончательную победу. 'К сожалению, в наших исторических трудах, посвященных Второй мировой войне, распространялась иллюзия. Они были написаны на основе ложной гордыни и из страха говорить правду о вкладе наших союзников, только лишь потому, что сам Сталин занимал неверную, нереальную позицию. Он знал правду, но признавал ее только сам себе, и то в туалете'.

В частности, Хрущев вспоминает о том, что Великобритания и США поставляли в советские войска сухие пайки и другую провизию. 'В армии ходило много шуток про американскую тушенку (American Spam – прим. перев.). Но тушенка была вкусная". Говоря об американских лидерах военных лет, пишет Хрущев, "Сталин всегда подчеркивал порядочность, благородство и рыцарство Эйзенхауэра", но "Трумэна считал ничтожеством".

О конце войны Хрущев узнал от Жукова, сказавшего ему: 'Умер гадюка Гитлер'. Хрущев: 'Я решил позвонить Сталину и поздравить его. И что я получил в ответ? Он лишь грубо оборвал меня и сказал, что я зря трачу его время. Я был просто ошеломлен'.

Позже Хрущев решил, что Сталин 'хотел, чтобы я думал, что он с самого начала знал, как обернется война. Но я-то знал, в чем дело. Я видел его в самые трудные моменты. Я знал, что во время войны Сталин беспокоился и боялся даже больше, чем те, кто его окружал'.