/Images/NoPicture.gif)
Она пожимала худенькими плечами и смотрела на меня странными вишнёвыми глазами с янтарным отливом.
– А ты могла бы прижмурить глаза?
Она старалась, но янтарные вишни не жмурились и продолжали украшать мир.
Господи, мне надо пережить это лето, потому что тогда оно сохранится в сердце и умирать будет легко. Господи, дай понять, услышал ли Ты меня… Воздух звенит, но это не Твой голос…
Я спустился с веранды в сад, сорвал зелёное яблоко и с хрустом откусил от него. Она подбежала: "Дай и я…", из моей руки тоже хрустко откусила, и закричала с набитым маленьким ртом: "Я откусила хрустея тебя, хрустея"! Яблочный сок слезой скатывался с её губы.
Я отошёл, и сказал в сторону: "Поеду на мотоцикле в лес, и там постараюсь найти грибы. А потом я сварю такой грибной суп, какой варила моя бабушка, и когда мы будем вдыхать его запах и пар, то будем глотать слюну…"
Она быстро подбежала к мотоциклу и стала садиться на заднее сидение своими тоненькими джинсами. Я на сущее мгновенье представил, что она сзади обнимет меня, и сказал громко, почти крича: "Нет, радость моя, нет, ради закрытых для меня дверей рая, оставайся здесь…"
Янтарные вишни заглянули прямо в середину сердца. Она всё знала про меня и видела, как дрожали у меня руки, когда я усаживался на мотоцикл.
Да, скоро я нашёл грибы, их было в лукошке 18, я купил их с лукошком у двух братьев-мальчишек.
Один, что постарше, очень смешно кинул мне: "Как дела, братан?". Я подумал и взвешено ответил: "Вроде бы, всё плохо…". Второй, поменьше, понимающе кивнул белой головой. А первый, отвёл глаза. Может он был пророк и боялся говорить. Я сказал ему: "Пока, пророк…" Он не удивился. И младший не удивился.
В это село люди из разных городов приехали отдыхать от жизни. И кто-то меня вкинул в эту сеть. Сейчас я поездил по селу, туда-сюда, встретил бежавшую унылую собаку, с рабски склоненной головой и напряженными от голода глазами, страшно заскучал, заплоховел душой и вернулся в этот вишнёво-янтарный двор.
Она сидела, подперев рукой щеку, как очень взрослая, и смотрела на меня. Я чувствовал, как везде в воздухе, стали появляться странные нагретые вишни. В летней кухне нашёл старый, но чистый котелок, стал чистить грибы и укладывать в него. Она вошла в кухню, остановилась сзади меня. Я слышал её дыхание. Послезавтра я уеду и это дыхание закончится. И сказал, не оборачиваясь: "Но я проживу на этой земле ещё целое лето…"
– А потом? – задала она вечный вопрос.
– А потом, я, наверное, умру, и вокруг меня станет тихо…
– Да нет, вокруг тебя будут ползать жучки, букашки, муравьи, они будут шебуршать и мешать тебе…
Я повернулся к ней с подосиновиком в руке: "Ну, тогда ты поведёшь меня к дверям рая, может я смогу войти туда, и букашки с жучками и муравьями, перестанут мешать мне…"
– А как найти эти двери?
– Выйди за ворота. Потом поплачь. Потом посмейся. После этого, ветерок потянет тебя вверх и приведёт к дверям рая. На них растёт мох и дикий виноград, а рядом с ними, на прекрасном железном стуле посапывает дежурный …
– Будить его?
– Не обязательно… Ворота не заперты. Ты их отворишь, но не отпускай, придержи, а то захлопнутся. И вот тут наступает главное: Ты должна тихо прокричать моё имя, но так, чтобы не разбудить дежурного…
– А как?
– Ты широко открываешь рот, но кричишь очень тихо. В этот момент нельзя смеяться и плакать… И я должен услышать твой очень тихий, почти райский голос…
Она горько вздохнула: "Ты ведь давно знаешь, что всё уходит, и оно уходит навсегда…
– Да, знаю, – прошептал я, и продолжал упрямо чистить грибы.
– Ты будешь их замачивать на завтра?
– Да, и завтра я сварю суп по рецепту моей бабушки, но случайно провороню ядовитый гриб и он сделает этот суп отравой…
– Я знаю, раньше ты любил смотреть в русалочьи глаза…
– Да, но это прошло…
Она помолчала в тишине, опять вздохнула, два раза подряд.
– Веришь мне, что сегодня я слышала сладкий голос виноградной ягоды и песню наливающейся сливы…
– Верю… Вы все похожи друг на друга…
Я слышал, как она присела на корточки, представил её тонкие колени через натянувшиеся джинсы, и сверху всего, янтарные вишни.
– Эй, – позвала она.
Я повернулся к ней, медленно так поворачивался, было страшно.
– Знаю, что всё будет против тебя и меня… Я могу немного тебя пережить, но не хочется… Эй, давай переживи вначале это лето… А потом, мы вдвоём начнём переживать осень…
– Нет, осенью, ты уже должна будешь пропустить меня в рай, потом его двери захлопнутся, и мы будем находиться по разные стороны рая… Вначале мы будем перекликаться, а потом ты уйдёшь к своему жениху… А потом…, разве ты не знаешь, что будет потом? Когда ты уйдёшь, они выведут меня на задний двор рая и расстреляют за неправедную жизнь…
– Нет, я не уйду…
– Тогда ты услышишь выстрелы…
– Тогда их пули попадут и в меня!
– Это не пули, это дни…
– Тогда их дни попадут и в меня…
– И что случится, тихий подсолнух, с тобой…
– Мы обнимемся, когда будем умирать, от летящих в нас дней.
– Нет, мы никогда не сможем обняться…
– И перед смертью?
– Только после неё…
– А сейчас?
– Нет, иначе я не переживу лета…
Тогда она сказала: "Может быть летом мы вместе начнём осень?"
– Если ты не хочешь, чтобы я загрустил и заплакал, как все умирающие кузнечики мира, не подходи близко ко мне…
– Что я должна делать?
– Не знаю, радость, подсолнух и тишина…
Она отвернулась, и вновь присела на корточки, и тонкие колени натянули джинсы, и вишни искоса смотрели на меня. В это мгновение она лишала меня моего последнего лета. И я смотрел на неё, и она вздрагивала зябко. И снова я долго и тихо смотрел на неё, а она точно так смотрела на меня.
А потом лето придвинулось ко мне вплотную, и Бог сияющей рукой прижал меня к сиденью мотоцикла и подтолкнул в спину. Я мчался-мчался по пыльным дорогам и вылетел к неизвестной реке. Она была гибкой, блестящей и обманной, и знала, что лета мне уже не пережить. Я согласно кивнул ей, ещё больше разогнался и полетел в неё, в её искрящую синевой кончину. И когда, на мгновеньюшко, завис в воздухе, успел увидеть задний двор рая, где мы стояли с ней вдвоём, в нас прицеливались добрые служители, а на крыше, невидимый никому, кроме расстреливаемых, дурачился и смешил нас шут Петрушка.