Михаил Моргулис | Опубликовано 02/01/2007

… Их было много, открытий, о которых мы знали раньше, слышали, и видели. Но в Париже, этом всемирном ларце драгоценностей – они открывались всегда, как в первый раз.

Жемчужина мира Лувр – дворец королей Франции, ставший всемирно известным музеем. Ему 700 лет. За эти годы он превратился в культурное зеркало планеты. Лувр пытается отобразить человечество и цивилизацию. И христианство. И как раз именно в этом переплелось множество человеческих интерпретаций. В них художники присутствуют как великие мастера и наивные дети, а часто, с вполне языческим воображением. Мастерство велико, а понимание христианства и Христа, узкое, почти языческое. Христос в большинстве случаев, совсем не такой, каким был, и люди, окружающие Его, не такие, какие по-настоящему были. Женщины Израиля изображены упитанными фламандками или католическими монахинями. На ряде картин с изображением библейских событий, художники добавили своих покровителей и меценатов. К примеру, изображён Христос на кресте, а рядом с Ним два католических монаха, жившие спустя полторы тысячи лет после Него. На многих картинах нет настоящей правды происходившего, слишком много золота, оно закрыло пропитанное кровью простое дерево креста. Нет изначального Христа, нет бедных людей, окружающих Его. Пропала суть христианства, заключенная в том, что мир изменили не короли и золото, а Бог, воплощенный в простоте бедности. И что крест, это не место умиления и простодушных слёз, а место кровавого очищения Богом человеческих грехов. Море картин, но возле одних задерживаешься особо. Вот Франциск Ассизский, покрытый ранами Христа. Это называется сигдементацией – когда вы настолько проникаетесь состоянием Христа, настолько погружаетесь в Его положение и боль, что на вашем теле, в тех же местах, что и у Него, появляются кровавые раны. Стою напротив картины Лоренцо Косте, которую он написал в 1508 году, где святая Вероника сидит возле скатерти, за которой сидел Христос во время Тайной вечери. И на скатерти отображается Его лик. Тут я вспомнил, что многие считают искусство, явлением, отражающим жизнь; если конкретней, то отражением человеческой трагедии или одиночества. И часто, во всех этих проявлениях, искусство, так или иначе, пыталось отобразить Христа, ибо любая человеческая трагедия была ему присуща и знакома, ибо всё – жизнь, одиночество, страдание – это был и Он.

Здесь в Лувре есть зал американских художников. И находится там одна необычная картина. Знаете, кто художник? Изобретатель азбуки Морзе – Самуэль Морзе. Оказывается до своих всемирных изобретений, он закончил художественную школу Йельского университета и был высокопрофессиональным живописцем. На картине, его воображением собраны вместе многие известные американцы. В углу, с женой и дочерью сидит Фенимор Купер.

И наконец, знаменитая "Мона Лиза" Леонардо да Винчи, она же "Джоконда". Как и все, мы подолгу стояли, вглядываясь в неё. Настоящая картина кажется более блеклой, чем её цветные снимки. Многие знают, что причина, завораживающая смотрящих на неё, не только в загадочной улыбке, но и в её взгляде, который направлен лично на вас, под каким бы углом вы не смотрели на неё. Есть много версий о том, кто изображён на ней. Но большинство, сходятся на том, что это Лиза Жерардини, по мужу, Джоконда. По мнению экспертов, глаза Мона Лизы гениальный Леонардо написал так, словно она ими спрашивает у смотрящего о его мыслях и одновременно, знает эти потаенные мысли. И в этой самой знаменитой улыбке мира, люди видят иронию, очарование, насмешку, радость, и даже одиночество и грусть. Никто толком не знает, почему у картины такое воздействие, но ясно, что она навсегда завоевала интерес и любовь всего мира.

Сотни полотен. Вдруг понимаешь, что и здесь незримо происходит некоторая переоценка. Вот, Гойя. Вдруг стали выглядеть наивными "Расстрел революционера", "Маха одетая" и "Маха обнажённая". Но и понимаешь, его картины остались такими же прекрасными, просто я живу сегодня, а гений жил давно.

Париж – отражает жизнь и смерть, но он постоянно, своей вечностью и смехом, хочет доказать всем, что жизнь побеждает смерть, даже когда умирают люди. К чему я это. А к тому, что набрыдлое слово "революция" в любом человеке вызывает ассоциации гильотин, виселиц, расстрелов и пыток. И Французская революция, гордо назвавшая себя великой, в полной мере подтвердила это. А спустя десятки лет, российская революция, взявшая себе это же убогое название "Великая", убила гораздо больше людей и залила великой кровью всё, что называлось Россией. Но сейчас, о французах. Они ещё раз подтвердили, что любой, самый мирный народ, может стать безжалостным убийцей, если им управляют фанаты смерти. Такими были и французы, подтвердившие своей давней революционной судьбой, что смерть других – тебе свободу не приносит. У них, как при всех революциях, спустя время, стали убивать тех, кто до этого убивал сам. Как и обычно, революция пожирала своих детей. Здесь в стране песен и любви, создали гильотину (по имени профессора анатомии Жозефа Гильотена), которая обезглавила многих прекрасных людей: королей, поэтов, мыслителей. Уже в 1870 году, Тургенев, ставший свидетелем такой казни, с ужасом описал это страшное зрелище. Гильотину во Франции отменили только в 1981 году, когда отменили в стране смертную казнь.

Нельзя не вспомнить мне об отеле "Ритц". Он находится на знаменитой Вандомской площади, где жили Шопен, Чехов, Герцен, Лев Толстой. Отель назван в честь своего создателя Сезара Ритца. Всё здесь было продумано до тонкостей. Даже освещение было таким, чтобы придавать лицам присутствующих свежий румянец. Здесь останавливались многие известные люди, вплоть до принцессы Дианы. Но во мне он вызывает другие ассоциации. В нём жили великие американские писатели Скотт Фитцджеральд и Эрнест Хемингуэй, которые когда-то, своими книгами перевернули сознание советской молодёжи, открыли ей мир свободы и прекрасной литературы, и научили верить, что в любой ситуации остаётся неумирающая надежда, а с такой надеждой, можно жить и верить в неё.

Латинский квартал. Так это место назвали в Средние века, когда студенческая латынь была слышна здесь чаще других языков. И навсегда этот район стал прибежищем студентов, просто молодёжи и литературной богемы. Здесь я узнал, что знаменитый Сорбонский университет закончил не только Гёте, но Джоу Эн Лай. А во дворе Сорбонской церкви, похоронен кардинал Ришелье, мрачный герой романов Дюма, в жизни не только великий интриган, но и великий человек, создавший Национальную библиотеку и Французскую академию наук. Когда он умер, то плакали и враги. А сам Дюма вспомнил слова кардинала: "Я сделал из умирающей Франции торжествующую Францию". По этим узким улицам Латинского квартала, ходили многие великие этого мира. Мы сидели в кафе, где бывали Бодлер, Вагнер, Сытин, Нуреев. А похожий на сову, старый патриот Франции, заверял меня, что на этом месте бывал сам капитан мушкетёров Шарль-де-Батц-Кастельмор де‘Артаньян, ставший потом прообразом всемирно известного персонажа.

Мы проезжали знаменитую Бастилию, родоначальницу смут в Европе, место пения "Марсельезы", место потоков крови и обезглавленных тел. Не менее мрачная тюрьма Шатле, где сидел великий поэт Франсуа Вийон. Здесь он написал знаменитую "Баллада о повешенных". Я вспомнил его гениальное стихотворение: "От жажды умираю над ручьём…". Здесь в Париже, смерть, стоны, смех и радость, идут вместе, рука об руку. Все об этом знают, но никто об этом не говорит.

Вот Мулен Руж (Красная мельница), здание с вращающимися мельничными крыльями, здесь великий калека Тулуз-Лотрек создал вечные картины о неизвестных танцовщицах, здесь в 1893 году родился канкан, в этом месте, освященном великой смелостью искусства выступали многие: Эдит Пиаф, Морис Шевалье, Фрэнк Синатра, Шарль Азнавур, Ив Монтан, Питер Устинов…

В Париже есть Стена любовных признаний. По всей стене на 31 языке мира написаны слова: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! Написано даже шрифтом для слепых. Представляете, сколько здесь было признаний! Тут бывали и Шопен с Жорж Санд, Марлен Дитрих с режиссером Штернбергом, сотни, тысячи людей. Верите или нет, но в этом месте, великий художник Амадео Модильяни и великая поэтесса Анна Ахматова, сидя на скамейке читали друг другу стихи.

Монпарнас. Хотя его называли парижской школой художников, это всемирная колыбель живописи. Здесь бывали все те, кого потом узнал мир. Их невозможно перечислить. В этих местах и сегодня остаётся состояние великого духа искусства, в котором участвовали люди, получившие дары божественного прикосновения.

И заканчиваю словами о печальном и прекрасном памятнике Парижа – русском кладбище Сент-Женевьев де Буа. По преданию, в 5 веке, на этом месте забил источник святой воды. Одна из великих заслуг русской эмиграции, что "Россия в изгнание" не дала кануть в вечность своим людям. Что сохранён этот источник памяти, мысли, литературы, искусства, духовности, светлых порывов и печальных дней. Это не просто кладбище – это явление. В нём благодать Божья, явленная для всех здесь лежащих. А лежат тут рядом князья и торговцы, генералы и солдаты, белогвардейцы и эсеры, громкие и кроткие, священники и атеисты, богатые и бедные. Всех примирила смерть, всех сделала застывшими в вечности. Кладбище стало цветущим городом ушедших. Здесь вспомнились слова: "Мы не в заслании, мы в послании…". Здесь ощущаешь всю громаду таланта, которой обладали эти люди. Вот, некоторые из них, просто по памяти: писатели Иван Бунин, Борис Зайцев, Алексей Ремизов, Иван Шмелёв, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, Надежда Тэффи, Борис Поплавский, Виктор Некрасов, Владимир Максимов, художники Добужинский, Коровин, танцоры Сергей Лифарь, Рудольф Нуреев, танцовщица Кшесинская, философы Сергей Булгаков, Василий Зеньковский, Николай Лосский, режиссёры Николай Евреинов, Андрей Тарковский. Здесь же могила человека удивительной судьбы – Зиновия Пешкова. Брат Якова Свердлова, ставший приёмным сыном Горького, взявший настоящую фамилию Горького – Пешков. Во Франции, воевал с нацистами, лишился руки, стал бригадным генералом, потом послом. Эти имена – лишь крошечная часть всех, более 10 тысяч, лежащих в русском Пантеоне Франции.

 Подхожу к могиле Ивана Алексеевича Бунина. Наверное, лучший стилист из всех отечественных писателей. Первый из русских писателей, получивший в 1933 году Нобелевскую премию. Вспоминаю, как писатель Андрей Седых, владелец и редактор "Нового русского слова", рассказывал мне, как он по-французски писал для Бунина Нобелевскую речь, которая, как потом выяснилось, получилась, мягко говоря, слишком обычной. В отличие от великих произведений Бунина.

И вот, подхожу к могиле моего друга, незабываемого и прекрасно чистого – Виктора Платоновича Некрасова. Лауреат Сталинской премии, один из первых советских писателей, высланных за границу при Хрущёве. Ему я посвятил книгу "Сны моей жизни", там, в посвящении, такие слова "… Виктору Платоновичу Некрасову, Вике, Папе, кого на земле уже нет, но с кем я продолжаю дружить". Вообще, я всегда призываю, не смешивать произведения писателя, с его жизнью. Это абсолютно разные вещи. В книгах, писатели живут совсем другой жизнью. Но в случае с Виктором Платоновичем, эти две несовместимые вещи соединились: и в жизни и в книгах, он был чист, честен, абсолютно порядочен, верен друзьям. Он останавливался у нас в Нью-Йорке, однажды, мы целое лето провели с ним в Вермонте. Боже мой, сколько было тогда сказано! Теперь он здесь. Я ему говорю, "Вика, я тебя описал в другой книге, "Тоска по раю", в книге ты говоришь мне, что там где ты находишься – не плачут. А я и здесь не плачу. Но вокруг меня, Вика, многие плачут, и я не могу их утешить. И, хотя это не о тебе, но всё равно, немного о тебе, поэтому, вспомнились строчки Рождественского:

"Малая церковка, свечи оплывшие. Камень дождями изрыт добела. Здесь похоронены бывшие. Бывшие. Кладбище Сен-Женевьев де Буа. Здесь похоронены сны и молитвы. Слёзы и доблесть. "Прощай" и "Ура!". Штабс-капитаны и гардемарины. Солдаты, полковники и юнкера. Белая гвардия, белая стая. Белое воинство. Белая кость… Влажные плиты травой порастают. Русские буквы. Французский погост…"

После печали, после жужжащих шмелей и благостной тишины кладбища, мы возвращаемся в бурлящий поток жизни, в этот гигантский страстный театр жизни, под названием Париж. Сцена этого огромного театра – парижские улицы, где действие спектакля-жизни никогда не прекращается.

То что я вспомнил, только крошечные этюды великой картины. Об этом городе можно писать бесконечно, но надо накидывать узду на разгорячённого коня воспоминаний, хотя о многом и не рассказал. Но рассказать о каждой тайне этого города, которую ты подсмотрел – невозможно. Во всём надо уметь останавливаться, пожалуй, кроме любви.

Всё совмещает этот город. Он и проявляет величие в людях и делает их свободными.

Париж можно сравнить с огромным сердцем. Оно бьётся в ускоренном ритме, оно боится не успеть, опоздать, оно как будто чувствует, что всё в этой жизни заканчивается, в том числе и вечные города. Но пока, по воле Божьей, оно бьётся, старается познать это короткое земное счастье. А на площади Рене Кассен, опираясь щекой на раскрытую ладонь, лежит огромная голова человека, высеченная из блока, весом в 72 тонны. Скульптура называется "Слух". Человек, будто прислушивается к биению сердца этого неповторимого города.

Я прощаюсь с тобой – Великая вечная песня – Париж. Сейчас, на время, потом, навсегда. Но пока земные шаги ещё продолжаются, буду слушать твои слова и мелодии, звучащие в маленьком чудесном комочке под названием – сердце. После тебя, я уезжаю в другую страну, с самым пронзительным синим небом на земле, в Испанию. И там я тебя вспомню.