Антропологическая катастрофа России после Октября

Следствием Октября стала русская антропологическая катастрофа ХХ столетия.

Странно, но по сей день в России идут споры о том, чем была Октябрьская революция 1917 года. Странно потому, что, к примеру, в Германии принципиально невозможны споры о природе национал-социалистической революции 1933 года. Могут расходиться в деталях, но в целом всем ясно, что это было. У нас же никакого общенационального консенсуса по поводу Октября нет. Более того, все громче звучат голоса в поддержку и оправдание этого события.

Но, пожалуй, наиболее влиятельным подходом к Октябрьской революции является следующий: пора, подобно другим народам, пережившим свои революции, становиться цивилизованными. Пора найти ей определенное место в истории, отказаться от черно-белого (плохо-хорошо) взгляда на нее, помирить жертв и палачей, победителей и побежденных. Ведь сделали же это англичане, установив напротив друг друга памятники Карлу I и Кромвелю; французы, поселив в своей памяти равноправно Бурбонов, Робеспьера и Наполеона, ancien régime и Революцию, и т.д. Иначе, говорят сторонники этого подхода, в России никогда не закончится гражданская война.

Кстати, и социальная практика движется в этом направлении. Произошло воссоединение церквей – Русской православной, которая уживалась с большевизмом, хотя и страдала от него, и Русской православной зарубежной, которая существует за пределами бывшей империи и с большевизмом не уживалась. Потомки эмигрантов и коммунистов находят общий язык, на Родину возвращается прах белых вождей, идет и символическое объединение большевиков и их былых оппонентов – у нынешней России гимн СССР и флаг тех, кто боролся с коммунизмом в гражданской войне, на фуражках военных мирно соседствуют красная звезда и двуглавый орел (герб Российской империи).

И совсем не смешно звучат ироничные стихи известного русского сатирика Владимира Войновича: «Сегодня усердно мы Господа славим / И Ленину вечную славу поем. / Дзержинского скоро на место поставим, / Тогда уж совсем хорошо заживем». – Ну может быть, памятник Феликсу Дзержинскому, основателю карательных органов большевиков, и не вернут на «его» место в центре Москвы, однако по всей России по-прежнему огромное множество памятников Ленину и его подручным, а в столице есть проспекты имени Андрея Сахарова и Юрия Андропова (напомню: Андропов прежде, чем стать генеральным секретарем ЦК КПСС, пятнадцать лет возглавлял КГБ и прославился жестким подавлением диссидентского движения, чьим лидером был Сахаров).

Что здесь сказать? Может действительно, махнув рукой на все, что было, примириться (помириться) в Октябрьской революцией, «списать» ее в музей истории или архив? Ну, было, а теперь прошло, давайте забудем, и путь себе ученые спорят об этом событии. Тем более, как говаривал вождь октябрьского переворота 1917 года Лев Троцкий, «нет ничего более жалкого, как морализирование по поводу великих социальных катастроф.» Нет, твердо скажу я. Никакого нравственного и исторического компромисса или оправдания большевистской революции быть не может. Октябрь был и остается главной катастрофой и главной неудачей русской истории, главным преступлением народа против самого себя и народов всего мира. Более античеловеческого, немилосердного и губительного социального порядка в новой истории я припомнить не могу (сопоставимы другие коммунистические режимы, но они во многом суть порождение именно русского коммунизма, и национал-социалистический режим в Германии). Следствием Октября стала русская антропологическая катастрофа ХХ столетия.

Именно «благодаря» этой революции Россия напрочь проиграла ушедший век (первым об этом вслух сказал Александр Солженицын). Но это поражение стало следствием проигранной революции – не Октябрьской, а того крутопереломного процесса, который шел в России несколько десятилетий и заметными вехами которого были революции 1905-1907 годов и Февральская 1917 года (уничтожившая царизм). К сожалению, в силу и хорошо известных исторических причин и тех, что еще предстоит выявлять, русская революция не сумела удержаться в рамках возможного и допустимого. В рамках компромисса между основными социально-политическими силами страны. Казалось, этот компромисс был достигнут в результате первой русской революции (1905-1907), но не вполне удачный для России ход Первой мировой войны, неуклюжие действия царской администрации и многое другое привели к отречению Николая II. Тогда показалось: русская история взлетела к столь желанной свободе. И вдруг, не удержавшись, рухнула вниз. Причем поражение (Октябрьская революция) потерпели все: народ, интеллигенция, элиты, священство и пр.

Однако русское общество (в целом, в своем большинстве) не хочет этого понимать. Оно закрывается от этого исторического дефолта тем, что тешит свою гордость и самолюбие воспоминаниями о выдающихся исторических достижениях коммунистического режима – победа во Второй мировой войне, освоение космического пространства, индустриализация отсталой страны, всеобщее и довольно высокого качества образование и т.д. Я не хочу вступать в дискуссию с этими «победителями», но десятки миллионов жертв («своих» и «чужих») и систематический террор против природы человека делают все эти большевистские успехи ничем.

Знаю: есть точка зрения, что Октябрь, при всех своих жестокостях, стал началом эпохи эмансипации афро-азиатских народов, порабощенных колонизаторами Запада. Даже если представить, что отчасти это и так (т.е., где-то русские события были восприняты как пролог чаемого социального освобождения), ничего по сути дела в квалификации того, чем была Октябрьская революция, не меняется. Да, выдающийся факт мировой истории, во многом определивший содержание ХХ столетия. Да, у этой революции были глубочайшие социальные корни и фундаментальные причины. Она пришла в Россию не случайно. Но тот характер, который она приняла, та общественная система, которую она породила, те экзистенциальные опасности, которые она спровоцировала, ничего, кроме ужаса, отвращения и содрогания вызвать не могут.

И здесь, в этом контексте вполне актуальным представляется вопрос: в чем суть (субстанция) Октябрьской революции и большевизма? -Надо сказать, что простого ответа нет. Это довольно сложное явление, что, кстати, было одной из причин его притягательности и для народных масс, и для интеллектуалов. Так, будучи, с одной стороны, безусловной идеократией, а с другой – являлся идеологически беспринципным, всеядным. Впитывал в себя множество разнообразных идей, настроений, энергий. То есть, повторим, разным социальным субъектам мог «предложить» разное и специфическое.

Но, конечно, в сердцевине большевизма были насилие и упрощенчество (неслучайно «отец» русского марксизма Георгий Плеханов назвал Ленина гением упрощенчества). Причем упрощенчество и насилие как универсальные и единственные способы решения всех вопросов. Ставка делается на низменное, на слабости человека или социоисторической общности, на больное и наболевшее. Эксплуатация всего этого и есть ленинизм-троцкизм-сталинизм (большевизм). Безусловно, большевики и Октябрь имели глубоко русский национальный (народный) характер. Они воплотили ряд коренных исторических черт, психологических комплексов, утопий и пр. русского человека.

При этом заблуждаются те (многие), кто утверждает: коммунистический порядок вполне органичен русским, он логично «вытекает» из их истории и лишь в несколько утрированном виде отражает природу этого этноса. Это не так. Большевизм стал полным отрицанием многовековой культурной эволюции России. Смысл и цель этой эволюции заключались в строительстве на огромных евразийских пространствах общества современного (в духе Modernity) типа. Такое общество уже отчасти было построено к началу Первой мировой войны. Оно было своеобразным (как и сама Россия), существенно отличалось от классических (западноевропейских) образцов, но, несомненно, принадлежало к современным обществам. Поэтому гибель дооктябрьской России есть не только русская, но и мировая катастрофа. Смею предположить: не случись этого история ХХ века была бы менее кровавой.

«Прошлое будет проработано лишь тогда, когда удастся преодолеть сами причины событий прошлого лишь потому, что эти причины продолжают действовать, чары прошлого до сих пор не развенчаны», – писал после Второй мировой войны Теодор Адорно. И в эти же годы в своей всемирно-известной книге «Вопрос о виновности» Карл Ясперс: «Где подлинное сознание вины колет как жало, там само сознание поневоле преобразуется». Как бы там ни было, но немецкая история послевоенных десятилетий показала, что в Германии это («преобразование сознания», преодоление причин прошлого) произошло. В моей стране пока нет. Это означает: в известном смысле большевистская революция продолжается.

Юрий Пивоваров,

директор Института научной информации