Что для американцев значит великий русский поэт?

О русском языке и Пушкине.

6 июня в день рождения Пушкина отмечался международный День русского языка. Накануне поэт и переводчик Джулиан Лоуэнфельд, автор единственного в своем роде двуязычного англо-русского издания поэзии Пушкина «Мой талисман» (My Talisman, The Poetry and Life of Alexander Pushkin) ответил на вопросы корреспондента Андрея Шитова. Разговор шел по-русски.

– Откуда у Вас увлечение пушкинистикой, любовь к Пушкину?

– Вспоминаю слова Мэллори. Когда его спросили: зачем вам покорять Эверест, он ответил: «Because it’s there» («Потому что он существует». Джордж Мэллори – британский альпинист, считается первым человеком, пытавшимся взойти на вершину Эвереста, пропал без вести при попытке восхождения 8 июня 1924 года в возрасте 37 лет – прим. ТАСС). Невозможно заниматься русским языком, как мне кажется, и не столкнуться с Пушкиным. Если ты вот хоть как-то, немножечко открыт… Это Эверест русской литературы, русского языка. Такое богатство…

И я бы еще сказал, что эмоционально он мне очень близок. Ближе других гениев – Достоевского или Толстого, – которых обычно вспомнит иностранец, если его попросят назвать великих русских писателей. Ну, может, еще Чехова назовут. А вот про Пушкина могут и спросить: «Кто-кто? Это либреттист Чайковского?»

– Со стихами всегда сложнее…

– Ну почему… Мы же понимаем, что такое Данте. Что такое Гете…

– Я всегда, как русский человек, тоже так думал. Но при этом внутренне себя одергивал: для иностранцев он никакой не Гете, никакой не Шекспир тем более…

– Ну, вот я над этим и работаю (смех)… Тут есть один момент. Кто переводил Гомера? Гнедич, Жуковский… Кто переводил Шекспира? Шлегель переводил, Вольтер. На русский – Пастернак, Маршак, Лозинский. Вот какие были переводчики. Нужен поэт, чтобы переводить поэзию, особенно великую. Если это будут делать одни какие-нибудь кандидаты наук, которые замечательно пишут, например, ученые сноски, но при этом никогда не пели, скажем, серенады любимой под проливным дождем… (смех).

– Получается некое неравенство. Как Вы думаете, почему в России поэты, в том числе и такие, как Пастернак, занимались переводами, а на Западе мы мало видим, чтобы поэт, тем более великий, переводил чужие стихи?

– Мне приходят в голову две версии. Во-первых, возможно, при Иосифе Виссарионовиче было безопаснее заниматься переводом. Но, думаю, что это не все. Я так ощущаю. Перевод – это техника. То же самое, что гаммы. Необходимая вещь вообще-то для настоящего поэта…

– Ну да, ведь Пушкин же и сам переводил. Может, не впрямую, но перелагал своими словами…

– И переводил иногда. У него есть просто замечательные переводы.

– То есть, Вы считаете, это типа учебных этюдов?

– Да. Да. Ведь на самом деле у нас не так уж много тем. Кто мы такие. Для чего мы живем. Любовь. Смерть. Есть ли Бог. Все это – вечные вопросы…

– А вот интересно. Вы не упомянули в этом перечне свободу. Мне казалось, для американца это обязательный компонент. И Пушкина называли певцом свободы…

– Свобода – безусловно. Я ровно год назад произносил речь к открытию памятника Пушкину в Вашингтоне. Начал с того, что вспомнил: «Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы»… Я считаю, что эти две розы, принесенные нам поэтом в дар, – как раз и есть любовь и… тайная свобода. То есть внутренняя свобода. Которая на самом деле намного важнее.

– Я однажды слышал интересный диспут, в котором ученый-литературовед доказывал, что Пушкина можно опознать просто «по почерку». И приводил в пример стихи неизвестного автора, в которых уникально, «по-пушкински» было поставлено всего одно слово. Что-то там было о Венеции, о гондолах. На Ваш взгляд, такое возможно? Для специалистов?

– Я обожаю это – «Близ мест, где царствует Венеция златая»… Хотя, кстати, вот тут можно сказать – это почти перевод. У Андре Шенье были такие стихи (цитирует по-французски – прим. ТАСС).

Почти то же. Хотя он (Пушкин – прим. ТАСС) добавил ключевую деталь: «Как он, без отзыва утешно я пою и тайные стихи обдумывать люблю».

– Так можно, по Вашему мнению, опознать строки Пушкина, если не знать заранее, что это Пушкин?

– Ну а как же, если ты русскоязычный человек? Конечно!

– В России, как Вы знаете, вошло в пословицу: «Пушкин – наше все». Американцам это понятно? Как донести до них, что такое Пушкин? Что самое сложное?

– Я никогда так не думаю. Я просто его люблю. Когда меня спрашивают – дескать, актуален ли сейчас Пушкин, я всегда вспоминаю:

«Нас мало избранных, счастливцев праздных,

Пренебрегающих презренной пользой,

Единого прекрасного жрецов»…

(«Моцарт и Сальери»).

А Пушкин был именно таким. Он жрец единого прекрасного.

Если «жив будет хоть один пиит», да? – это уже достаточно. А я не сомневаюсь, что будет. И в стране Уитмена, конечно, Пушкин всегда будет популярен и будет любим…

Андрей Шитов