Одна блокадная история

Личная история.

Моя мама, Славина Ирина Константиновна, была врачом терапевтом. Многие годы она работала врачом скорой и неотложной помощи в поликлинике Министерства внутренних дел. В 1941 году была выпущена зауряд-врачом из Первого Московского медицинского института, участвовала в Великой Отечественной войне, работая сначала в санитарном поезде, а потом в блокадном Ленинграде. Она не любила говорить на эту тему, отказывалась писать воспоминания и не желала принимать участия в военно-патриотической общественной деятельности, к которой ее пытались привлечь на работе и по месту жительства. Из ее маленьких рассказов, услышанных мною в разные годы, о событиях, эпизодах, впечатлениях тех лет и о людях, которые были с ней рядом, получилась эта личнaя история.

До войны

В 1937 году Ира Михайловская поступила в Первый Медицинский институт в Москве. Она с отличием окончила среднюю школу им. Молотова в Алма-Ате, куда был выслан ее отец, и была принята в институт без экзаменов. На первых курсах учиться было трудно - сплошная теория и зубрежка, химия, латынь, анатомия, гистология, патанатомия и т.д. На третьем курсе началась практика в больницах и учиться стало гораздо интереснее. Ей нравилась студенческая жизнь. Она хорошо играла на пианино, и ее приглашали на многиe музыкальные вечера и студенческие вечеринки. До поступления в институт она даже думала о том, чтобы стать пианисткой. Но после встречи с профессором консерватории, который сказал, что она может быть неплохим аккомпаниатором, но вряд ли ей светит сольная карьера, категорически отказалась продолжать занятия музыкой. Институтские друзья ее музыкальный талант оценили гораздо выше, чем тот профессор. Позднее она, правда, говорила: «Какое счастье, что у вас есть магнитофон. А я, как дура, в студенческие годы сидела за пианино, когда все танцевали и целовались у меня за спиной». В ее компании были будущие хирурги Стаська Долецкий и Юрка Юмашев. Юра, симпатичный худой мальчик, ухаживал за ней и даже возил знакомиться со своими родителями. Но мысли ее все больше занимал высокий, молчаливый красавец, аспирант кафедры хирургии. Он был намного старше ее друзей, выглядел солидно и при первой встрече назвался Аркадием Матвеевичем. Говорил с акцентом, потом выяснилось, что зовут его Агаси Мартиросович Нубарян, и он хирург из Армении. Когда на втором курсе она серьезно заболела, он о ней очень заботился. Врачи не могли понять причину ее болезни. Сначала ей удалили миндалины, потом вырезали аппендицит, но температура упорно не снижалась. Ира пропустила много занятий и думала брать академический отпуск. Но Агаси не советовал это делать, он договaривался со всеми преподавателями, брал конспекты у ее однокурсников, помогал заниматься и лечил ее. Она болела почти год, но с его помощью успешно сдала вce экзамены.

Начало войны

Война началась, когда Ирa перешлa на пятый курс. Все ее однокурсники, хотя были на разных практиках, немедленно собрались в институте. В холле перед аудиторией выставили столы с табличками, на которых было написано: госпитали, медсанчасти, медсанбаты, санитарные поезда… Все обсуждали, куда записываться, были возбуждены, воодушевлены, полны оптимизма, смеялись, не веря, что это надолго. Постоянно слышалось: «Наконец-то займемся делом! Ну мы им покажем!» Один парень из ее группы потащил Иру к столу «Санитарные поезда». Он сказал, что очень важно будет перевозить раненых в тыл с фронта и в поезде оказывать всю необходимую помощь. Они стали агитировать другого своего приятеля: «Мишка, давай с нами!» «Ерунда, - сказал он, - я лично буду прорываться на корабль. И к родителям на Дальнем Востоке поближе». Уже все везде записались, но никто и не думал расходиться. Решили пойти к кому-то домой. Постоянно кипятили чайник, съели все, что было дома, потом скинулись и послали ребят в ночной магазин за едой. С разговорами, песнями и стихами просидели всю ночь.

Старшекурсников мобилизовали. Три месяца Ира провела в санпоезде, сначала в поезде «Москва - Смоленск - Москва», а потом ее стали перекидывать с поезда на поезд. Большим разочарованием было то, что студентов к лечению не допускали, многие работали санитарами, им поручали всякую несерьезную работу. И когда она и ее товарищи вдруг узнали, что все мединституты объявляют набор студентов для окончания учебы, они ринулись доучиваться. В августе их вызвали в институт, но многих сразу не отпустили, и занятия начались лишь первого октября. Занимались день и ночь. По очереди дежурили на крышах, гасили бомбы-зажигалки, которые сбрасывались на Москву. Программу сократили до семи месяцев, выкинули психиатрию, урологию и кое-что еще. Одновременно все работали в больницах. Врачей не хватало, многие ушли на фронт, поэтому пятикурсникам немедленно выдали справку зауряд-врача. С этой справкой уже в конце октября 1941 года Ирину зачислили врачом-терапевтом в Басманную поликлинику в Москве. Так появилась ее первая запись в трудовой книжке.

Дорога в Ленинград

Ирина закончила ускоренный курс обучения и продолжала работать в московской поликлинике, но просилась направить ее в Ленинград. Там в Военно-морском госпитале с самого начала войны работал заведующим хирургическим отделением Агаси. В августе 1942 года ее просьбу удовлетворили и по распоряжению Бауманского райздравотдела Ирину командировали для работы в Ленинград. Она взяла с собой чемодан, тетради с конспектами лекций и портфель с документами.

Дорога была долгой и трудной. Мало кто ехал в Ленинград, в основном уезжали из него. Когда она была на Ладожском озере, их стали бомбить, люди гибли у нее на глазах. Ирина уцелела, вещи все утонули, остался лишь портфельчик, который она не выпускала из рук. Каким-то образом смогли пристать к берегу и спрятаться в заливчике. Через некоторое время их подобрал катер, но сначала ему надо было eщe куда-то заехать. Она запомнила, что капитан был совсем мальчишка, а иx катеришку прямо вертело от обстрелов во все стороны. Наконец, показалась пристань. Какие-то моряки подхватили ее и помогли добраться до Горздрава. Она с гордостью показала начальнику Горздрава свой главный документ - справку: «Смотрите, я зауряд-врач!» Но он был строг: «А нам нужны хирурги!» Дядька слегка пришепетывал: «Ну ладно, терапевты тоже нужны. Дистрофию, голодные поносы, воспаление почки умеешь лечить? Будешь жить рядом с работой. Есть адреса пустых квартир». Ира чуть не расплакалась: «Нет, пожалуйста, только не в пустой, там страшно».

Ее дали комнату в квартире, где жили две одинокие женщины. Они ей обрадовались: «Мы всех похоронили. Хорошо, что у нас будет свой врач». Накормили супом, сказали, что может брать все с полочки на кухне.

Завтра Ира выйдет на работу в хирургический госпиталь N83. Она зачислена врачом-терапевтом одного из отделений. А сейчас надо идти искать Агаси.

Встреча

Агаси был поражен, когда увидел Ирину. Он говорил, что уже абсолютно потерял надежду. Представлял ее всем как свою невесту. Постепенно в комнату, где он жил на казарменном положении, как и другие врачи и сестры госпиталя, начал собираться народ. Все задавали одни и те же вопросы: «Как же ты не побоялась приехать? Что там, на «большой земле?» Ее приезд стал событием. Каждый старался ее обнять, чем-то угостить, несколько человек принесли свои неприкосновенные запасики еды. Накрыли стол, разлили разведенный компотом медицинский спирт. Больше всех суетилась медсестра Женечка. Ире она как-то не очень понравилась. Не понравилось и то, что у Агаси в комнате она обнаружила белые туфельки. Но он сказал, что одна медсестра попросила подержать, так как воруют. Ира не хотела об этом думать. Было так здорово, что она живая, добралась в конце концов, и, видно, что Агаси ей очень рад. Сидели до утра. Как ни странно, в эту ночь не было артиллерийских обстрелов.

Через несколько дней Ира и Агаси пошли на концерт выездной бригады артистов. Там встретили заведующего горздравом, который ее оформлял. Он был знаком с Агаси и сразу узнал Иру: «Ну что, зауряд-врач, работаешь? А то пришла ко мне перепуганная, все потеряла, трясется от страха. Kак сейчас? Обзаводишься вещами?»

Работа в больнице

Седьмого сентября 1942 года был Ирин первый день в хирургическом госпитале. Но пробыла она там недолго. Вскоре ее перевели в больницу имени Ленина на должность ординатора терапевтического отделения, где она проработала до сентября 1945 года. Дисциплина во время блокады в больнице была жесткая, существовал строгий учет рабочего времени, во время воздушных налетов врачи должны были находиться рядом с больными, дежурства были круглосуточные. От тех времен у нее сохранилась на всю жизнь привычка вставать тогда, когда нужно, не пользуясь будильником, и никогда никуда не опаздывать.

Больные в ее отделении были тяжелые, истощенные голодом организмы не сопротивлялись болезням, после операций и воспалений трудно восстанавливались, военные и бытовые травмы и язвы конечностей плохо заживали, на фоне основного заболевания нередко развивалась гипертония и другие болезни, было много больных дистрофией, авитаминозом, цингой, гепатитoм.

Течение болезней часто было атипичным и возможность лабораторных и других исследований очень ограничена. Eй приходилось много думать и ломать голову, чтобы поставить правильный диагноз. Именно тогда у Ирины появилось отношение к болезням ее пациентов как к коварному личному врагу, которого она должна победить несмотря ни на что. Этот блокадный опыт ей очень пригодился в дальнейшей врачебной практике. У нее была репутация хорошего диагноста, и коллеги часто направляли к ней больных с непонятным течением заболевания.

Главврач больницы по имени Тигран был старенький и очень симпатичный. Он всегда бодро приветствовал ее словами: «Салют - привет! Как дела? Больные не обижают? А ты их?» Иногда, встречая в коридоре, давал дополнительные задания, например, сделать доклад для больных «Как уберечься от простудных заболеваний». При этом советовал обобщить опыт старых врачей и не пренебрегать народной мудростью.

К середине 1942 года продовольственная ситуация заметно улучшилась, были повышены нормы снабжения, служащие стали получать 400 граммов хлеба, и он стал более качественным, продукты по карточкам стали выдавать регулярно. Вместе с тем более частыми стали обстрелы и бомбардировки города, поскольку усилились боевые действия на Ленинградском фронте. Ирина рассказывала, что однажды она пришла домой измученная после суточного дежурства. Но не успела лечь спать, как раздался звонок в дверь. Это была санитарка из больницы. Она сказала, что заведующая отделением Лидия Ивановна Петухова просила срочно выйти на внеочередное ночное дежурство, так как врач Петраков заболел, а врач Калашников сломал ногу. Агаси в это время зашел домой. Он заорал на санитарку: «Вы что не видите, она еле живая? Дайте ей хоть несколько часов поспать». Но Ира быстро собралась и побежала назад в больницу. Ночью она слышала, что был обстрел на Васильевском острове. А когда утром пришла домой, увидела, что в ее комнату попал снаряд как раз на кровать, которая стояла напротив окна. Она потом долго хранила дырявую, черную наволочку.

(Окончание. Начало на стр.10)

Танцы несмотря ни на что

Время от времени в больнице, где работала Ирина, устраивались концерты и танцы, в организации которых она активно участвовала, также как и когда-то в институте. В вестибюле стояло хорошее пианино. Там были и другие музыкальные инструменты, которые притащили жители города, чтобы их сохранить, поскольку больница отапливалась, а жилые дома нет. Главврач обожал старинную русскую музыку и мечтал создать хор санитарок. Иногда он просил Ирину поиграть на пианино и сам пел дребезжащим голосом «Утро туманное, утро седое…».

Агаси Мартиросович очень неодобрительно относился к таким вечерам в больнице. Он был, как говорили, хирург от бога, очень требовательный и строгий начальник, сотрудники его уважали и побаивались. Он считал, что в свободное время врачи и сестры должны больше спать, а не развлекаться. По словам Ирины, он ненавидел танцевальные вечера и всегда отговаривал ее тратить время на глупости. Своим сотрудникам он не давал спуску. Только раз в месяц их отпускали в увольнительную. Многим приходилось бежать через весь город навестить родных и близких, иногда по дороге попадали под артобстрелы и должны были провести какое-то время в бомбоубежищах. Возвращались часто усталые и измученные. А на Васильевском острове недалеко от госпиталя была танцплощадка, где нередко по субботам устраивались танцы, и молоденькие медсестры бегали в самоволку. Одна из хирургических сестер рассказывала, как однажды была ее очередь идти на танцы, и подруги связали две простыни и спустили ее со второго этажа на улицу. Вот как записала продолжение этого интересного эпизода родственница девушки: «Но как только ноги опустились на землю, перед ее взором возник не кто иной, как начальник госпиталя, грозный Агаси Мартиросович Нубарян собственной персоной.

- Ви, Кузьмина, куда идете, в самоволку? (Он хотя и знал как ее зовут, потому что сам работал на хирургии, но всегда всех называл по фамилии со своим армянским «Ви», вместо «Вы»).

- В баню иду, товарищ начальник. Только что с дежурства, не могла в другое время, - затараторила Шурочка.

- А не в самоволку? - настаивал Нубарян.

- Нет, точно в баню.

- Хорошо, тогда покажите мне белье.

- Не могу, товарищ начальник, мне стыдно, оно старое, стираное, совсем простое.

- Ничего-ничего, покажите, я в своей жизни уже все видел.

Шурочка нехотя раскрывает сумочку, а там лежат туфли на каблуке и шелковая блузка…

Утром Шурочка «танцевала» уже на гаупвахте, то есть пилила дрова для отопления госпиталя. Танцы на этот раз не удались». (Куценко Л.А. «Свекровь в самоволке»).

Конец блокады и свадьба

27 января 1944 года в результате наступления Красной Армии немецкие войска были отброшены от Ленинграда и блокада закончилась. Агаси всю блокаду работал в Ленинграде, Ирина приехала через год после ее начала. Весь город ликовал. Вечером был салют. A y Ирины и Агаси был двойной праздник. В этот день они отправились в ЗАГС Свердловского райoна и зарегистрировали свой брак. Вечером с коллегами и друзьями они отмечали конец блокады и свою свадьбу. Через год у них родился сын Юра.

Опять за парту

Ирина продолжала работать в больнице Ленина. Однажды ее и еще семерых зауряд-врачей вызвал главный врач и объявил, что им надо закончить медицинское образование. Они сильно удивились, зачем? Ведь они уже давно лечат, оперируют, у них опыт, они и так все знают. Ирина сказала Агаси, что не хочет опять садиться за парту. Но тут он проявил твердость, отругал ее и сказал, что это дурацкие настроения, надо обязательно учиться и осваивать опыт войны. А если она не пойдет на занятия, он позвонит ее главврачу и попросит, чтобы «зау-рядненькую» больше не допускали до работы.

На первое занятие в мединститут пришло человек 50. Ректор стоял на улице и лично приветствовал и обнимал каждого. Ирина встретила своих старых знакомых. Все сильно изменились, особенно мальчишки. Некоторые были с фронта, раненые, хромые, с палочками, на костылях. Весь этот день они с подругой ревели, сидя на задней парте, вспоминали свою довоенную учебу и однокурсников. В ее дипломе об окончании мединститута написано: поступила в 1937 году, окончила в 1947 году.

Послесловие

Со своими блокадными коллегами у Ирины не сохранились связи, она больше с ними никогда не встречалась. Она гордилась тем, что некоторые ее сокурсники стали потом выдающимися врачами. Станислав Яковлевич Долецкий возглавлял кафедру детской хирургии Ленинградского педиатрического института. Он был выбран академиком АМН СССР и назначен главным детским хирургом России. А Георгий Степанович Юмашев руководил кафедрой травматологии и ортопедии Первого Московского медицинского университета им. И.М. Сеченова, стал членом-корреспондентом РАМН, заслуженным изобретателем и лауреатом Госпремии.

В личной жизни Ирины истории со счастливым концом не получилось. В начале 50-х годов она с Агаси развелась. И как говорили ее друзья, «взяв-ши под мышку рояль и сынишку», Ирина уехала в Москву, добившись служебного перевода в одну из московских клиник. Агаси продолжал работать в Военно-морском госпитале им. Семашко в Ленинграде и однажды чуть было не стал главным врачом Черноморского флота, но что-то помешало этому. Он вышел в отставку, переехал жить и работать в Севастополь. С Агаси у Ирины сохранились неплохие отношения, и он каждый раз проездом в военный санаторий несколько дней жил у нас в доме. С ним, как ни странно, очень подружился новый муж Ирины, мой папа. Агаси больше не женился. В конце жизни он писал мемуары «Записки военного хирурга» и искал издателя. А Ирина в своей новой жизни в Москве старалась о войне и блокаде не думать и не вспоминать. A я все думаю, почему.

Татьяна Зимакова,

Даллас, Техас