Вроде бы Родина — мать, а детей своих выгнала назад в Америку

Что думать?

Где Россия и где Русский мир? Россия, строго говоря, внутри своей государственной границы, которую охраняют пограничники.

Русский мир беспределен; это весь земной шар, и в пограничниках он не нуждается.

Русский мир всюду, где думают, говорят и читают по-русски. Всё остальное не имеет значения: ни гражданство, ни отношение к религии, ни даже цвет кожи. А уж штампик с визой — такая ерунда, о которой и говорить совестно.

Ниже вы прочтёте письмо моей знакомой. Проще всего было бы сделать из него «письмо президенту». Но последствия, увы, известны: Путин прочтёт (он их читает, мы знаем точно), а ответа не будет (и это тоже мы знаем точно).

Что он может? Наказать какого-то чиновника — легко, но это так мелко. Изменить в России отношение людей друг к другу, отменить бездушие, бессердечие — тут он бессилен.

Русское письмо из Америки

Как же мы с Катькой мечтали об этой поездке! И к лучшим друзьям, и в театры каждый день. И в театр Вахтангова, и в мой родной театр к Розовскому на репетиции. Катька — моя дочка, родившаяся в Америке. Ей уже почти 17 лет, идея полететь в Москву на этот раз принадлежала ей.

Распланировали каждый день нашего предстоящего десятидневного путешествия; купили билеты на «Аэрофлот»; сделали российскую визу в ее американский паспорт (в отличие от меня у нее российского нет); дождались наконец каникул и сели в самолет.

Катька прекрасно говорит по-русски, читает русские книжки и цитирует любимые русские фильмы не хуже нас с вами. И вот мы ступили на родную для меня и не чужую для нее землю. Паспортный контроль оказался конечной точкой нашего путешествия. Именем российского закона (статья такая-то, часть такая-то) Катьку депортировали из России на следующее утро.

Нет, сначала-то ей поставили в паспорт добропожаловательный штамп. Но вчитавшись в визу, поверх него шлепнули «аннулировано».

— У вас проблема с визой, — сказала мне пограничница и стала кому-то звонить.

Нам предложили присесть. Вызванная нашей пограничницей другая, наверное, более важная пограничница ушла с Катиным паспортом за дверь, на которой большими буквами было написано ФСБ и маленькими что-то, сейчас не вспомню.

Оказалось, что на визе в Катином паспорте стояла дата на американский манер: 04.07.2017 — то есть 7 апреля 2017 года — день, когда мы улетали из Нью-Йорка.

Американцы, в отличие от европейцев, пишут сначала месяц, а уж потом день и год. Если прочесть эти цифры по-европейски, выходит 4 июля 2017 года, а июль, естественно, ещё не наступил. Это я и объяснила «важной» пограничнице, и та обещала поговорить с консулом по визам. Казалось, что все сейчас же разрешится и мы радостно выйдем на волю к встречающим нас друзьям.

Настроение было всё еще прекрасное. Мимо ходили пограничницы и пограничники, прибывали новые пассажиры...

Прошел час. Из-за закрытой двери появилась другая пограничница, подсела к нам и спросила, в каком возрасте в Америке дети становятся совершеннолетними. Чуя неладное, я на всякий случай сказала, что пить им разрешается в 21 год, что, следовательно, ответ — 21. «Хм», — не скрыла досады «другая».

Прошел еще час. Мы пытались связаться с домом и встречавшими нас друзьями. Телефоны разряжались, ни одной розетки вокруг.

Потом к нам вышла «важная» и пригласила нас войти в дверь с вывеской ФСБ, чтобы «довести». Так она сказала: «Пойдемте, я доведу». Я догадалась, что она собирается довести что-то до нашего сведения.

Она пригласила Катю сесть на стул напротив письменного стола, за который села сама. В комнате помимо нас было еще несколько человек, по смуглости лиц которых легко определялась неизбежная депортация.

«Важная» провозгласила, что по статье такой-то части такой-то Конституции РФ за нарушение визового режима Катя будет депортирована.

«Позвольте, как же так! — вскричала я. — Войдите в наше положение, это случайная ошибка! В Европе числа пишутся не так, как в Америке. Катя без акцента говорит по-русски, интересуется русской культурой и читает Толстого в оригинале! Вряд ли ей захочется сюда приехать еще раз после депортации».

Здесь «важная» помягчела лицом — от Толстого, наверное, и сказала, что опять позвонит консулу. Я просилась к консулу сама, умоляла, но она была неприступна, вывела нас из ФСБ-кабинета и попросила опять подождать. Мы ждали. Настроение стремительно ухудшалось. «Важная» вернулась.

— Консул отказал, — сказала она. — Сейчас придет сотрудник авиакомпании и отведет девочку в транзитную зону.

— А я? Как же я?

— А вам туда нельзя, там только те, кто вылетает.

— Ну вы, надеюсь, понимаете, что я не могу оставить ребенка одного на ночь в аэропорту?

— Вас туда пустят, если только у вас будет билет (в Америку) и вы зарегистрируетесь на рейс и пройдете досмотр.

Я опять стала проситься к консулу. Тогда «важная» дала мне его городской телефон. Никто не брал трубку на протяжении часа.

Пришел сотрудник авиакомпании. Сказал, что консулу еще можно позвонить из специально приспособленного для общения с народом телефона в терминале N. И что если я хочу лететь с Катей, то моим билетом на завтрашний рейс я должна заниматься сама. Я тут же в страхе позвонила в авиакомпанию и забронировала себе билет на Катин депортационный рейс.

Из двери ФСБ вышла еще одна пограничница и попросила показать ей Катин посадочный талон. Я показала, спросив, не для того ли она пришла, чтобы помочь нам?

— Нет, мне нужен ее талон, чтобы оштрафовать авиакомпанию, который вас в Нью-Йорке посадил в самолет без визы…

Теперь мне надо было выходить к людям. Чтобы искать родного российского консула, который сидит где-то там, неизвестно где, и которого увидеть нельзя; выкупать билет, перерегистрировать багаж и себя на утренний рейс; расцеловать друзей, которые по-прежнему ждали нас. И скорее к ребенку в «зону».

В багажном отделении мне выдали один из наших чемоданов, другой был уже перерегистрирован на утренний рейс. Встретилась наконец с друзьями. Они бегали со мной по «Шереметьево» из терминала в терминал по всем моим делам. Нашли спецтелефон-вертушку. Консул сразу снял трубку.

Я объяснила ситуацию. Он сказал, что может поправить положение только по приказу из МИДа.

— Но сегодня суббота, МИД не работает.

— Ну тогда я ничего не могу сделать.

— Дайте срочную визу на 10 дней, я заплачу.

— Мы не делаем таких виз.

— А если я письмо в понедельник принесу из российского консульства в Нью-Йорке, которое делало визу?

— Если они признают ошибку, я исправлю визу и разрешу въезд в страну, а если они напишут, что это не их вина, вы будете арестованы за нелегальное пребывание в стране.

Бежать, бежать, скорее выкупать билет, и к ребенку! Только чтобы посадили утром в самолет, чтобы больше не возникло проблем.

Все другие работники «Шереметьево» относились ко мне со вниманием и сочувствием. Я купила билет, расцеловала убитых горем друзей, зарегистрировалась и нашла наконец взволнованную дочь.

Наступил вечер; с момента нашего расставания прошло 3 часа. Мертвые, мы сняли номер в крошечной гостиничке в «зоне» — и только благодаря сочувствующему нам персоналу. А утром улетели в Нью-Йорк. Депортировались мы с досадой, но и с облегчением. Никаких проблем при посадке, к счастью, не возникло. Пока не знаю, по чьей вине нас выслали, но отпуск наш был закончен. Море впечатлений. И без всякого джет лега, заметьте.

Закон, конечно, есть закон. Можно ли было утрясти нашу ситуацию, обойдясь без депортации? Конечно. Есть ли в МИДе или нью-йоркском консульстве дежурные по выходным? Думаю, обязательно, мало ли что. Почему нам не захотели помочь? Не знаю. Захочет ли Катя еще раз проходить паспортный контроль в «Шереметьево»? Вряд ли.

Ирина СИМАКОВСКАЯ,

нью-йоркский театральный обозреватель.

★★★

Случай не единственный. Наоборот — типичный. На днях русскую яхту не пустили в порт в Крыму — не тем бортом подошла к причалу. Выгнали в море, несмотря на ледяной шторм, а люди были без еды, без воды, без тёплой одежды. Своих не пускают из-за ошибочной запятой — вот какие они внимательные. Трудно понять, почему ж так легко в Россию въезжают террористы.

Александр Минкин