За кого голосовал художник Михаил Шемякин?

«Делайте качественный кофе и меньше думайте, как он называется»

Как вычислить бесов в Кремле, есть ли в США цензура и за кого художник голосовал на американских выборах - можно узнать, посмотрев и почитав интервью.

18 ноября на Новой сцене Александринского театра в Петербурге состоялась премьера спектакля «Нью-Йорк. 80-е. Мы». Его постановщик, известный  художник, проживающий сейчас в Америке, Михаил Шемякин  рассказал о событии, а также поделился своим мнением по актуальным вопросам дня.

О непогоде и тротуарах

С прошлого раза ничего не изменилось. Мы вчера с Сарой (жена Шемякина. – Прим. ред.) шли в магазин поздно ночью, держали друг друга за руки, пытались держаться за стенку, потому что двор обледенелый. Ощущение, что дворник никогда сюда не выходил. И это центр, «толстовский» дом, о котором дама, руководящая ЖКХ, написала чуть ли не три тома. Правда, у нас в парадной стоит елка. Но лучше бы мы могли ходить нормально, не рискуя в любой момент здорово навернуться. 

Меня всегда спрашивают – что же нам делать, чтобы жизнь наладилась. Если мы будем соблюдать закон и, если, как говорил в фильме Высоцкий, вор будет сидеть в тюрьме, все будет в порядке. Но вы знаете, что у нас вор – почетный гражданин любого города. Законы не написаны для всех. Если они будут соблюдаться, то во всей России будет рай. 

Про громкие аресты

Мне не кажется, что идет серьезная атака на ворье. Как с Улюкаевым – всюду, когда возникает фамилия господина Сечина, которого я имею честь лично знать, тогда начинаются посадки его соперников. Тех людей, которых он хочет убрать. Сечин для меня – одна из сложнейших фигур в российской политике. Это крупнейший серый кардинал, который когда-либо существовал в истории политики. Поэтому, когда я узнал, что Улюкаев имел какие-то сложности с Игорем Ивановичем, я понял, что Улюкаеву наверняка не поздоровилось из-за этого господина. У меня с ним очень сложные отношения. Меня не пытаются посадить, как Улюкаева, но Сечин причинил мне очень много неприятностей в жизни. В моей карьере он сыграл весьма страшную роль.

Когда я как-то сказал, что в Кремле засели бесы, меня спросили, как их вычислить? Я сказал: берите фотографию определенных людей, пририсуйте им рожки и вы сразу увидите, что перед вами чистопородный бес. Думаю, если Игорю Ивановичу пририсовать рожки, а я иногда это делаю на фотографии, то он смело может быть персонажем средневековых картин. Или того же Босха. 

Про петербургскую премьеру

Это совместная постановка со Стасом Наминым. Я выступал и в роли режиссера, и в роли актера, потому что мне нужно было самому сыграть с актерами, чтобы они поняли, как я говорю, как я веду себя пьяный и трезвый, как я общаюсь со своими друзьями. А Сара должна была показать актрисе, которая ее играет, как она танцует, двигается, как она уговаривает Шемякина не пить водяру. В общем, нам пришлось поработать. Хотя сроки были очень маленькие, работать было легко. Стас за 15 лет создал удивительную труппу молодых ребят, которые великолепно танцуют, обладают потрясающей пластикой, поют.

Премьера спектакля в Москве состоялась год назад в театре Стаса Намина.

Я объясню, как родился этот спектакль, коротко опишу это время. Это малопонятная тема, особенно для молодежи. Это тема изгнанников навсегда. Ведь мы должны были смириться с мыслью, что мы никогда не увидим Россию, родных и близких, друзей. И с этим нужно было мириться долгие годы – не 10 и не 15 лет. Еще я буду говорить о старой эмиграции, которую я застал в Париже. О тех, кто держал не распакованными свои сундуки и баулы. Потому что они дали клятву, что распакуют их, уже вернувшись в свободную Россию, и думали, что революция – маленький эпизод русского бытия. 

Я появляюсь рядом с актером, который играет меня, есть две Сары и даже специально прилетает из Рима графиня де Карли, она же Лена Щапова, бывшая супруга Лимонова, тоже поднимется на сцену. Лимонов отказался присутствовать на премьере – не хотел встречаться с бывшей супругой. В Нью-Йорке она была одной из первых русских манекенщиц, и эту тему мы тоже затрагиваем. С Лимоновым я давно не общался – в основном, по телефону. Зачем с ним спорить? Лимон есть Лимон, как я говорю. Его не переделаешь – он апельсином быть не может. 

Мы говорим о том особом времени, которое ушло безвозвратно. Был другой Брайтон-Бич, другие кабаки, другое бытие русских эмигрантов. В то время русская колония состояла из нескольких компонентов. В этом адском коктейле были представители и первой, и второй волны, были власовцы, были мы – изгнанники. Была еврейская волна, приехавшая через Вену или Израиль. И невозвращенцы. Когда мне говорят: «Вы эмигрировали в 1971 году» – я отвечаю: «Нет, я был выслан». 

Эта сложная группировка находила общий язык только в одном, мы все любили Россию. Одесситы скучали по Одессе, мы по Петербургу проливали слезы. Никто не ожидал перестройки. Когда Галич пел свою песню «Когда я вернусь», я видел лица и слезы эмигрантов первой волны. Это было тяжело видеть и понимать, что ты, как они, никогда не вернешься. 

О современном поколении и нынешних эмигрантах

Я профессор академии Штиглица и ко мне приезжали мои студенты и аспиранты заниматься по контракту, приехала группа из Нальчика, искусствоведы – они ходят по Парижу, по всем городам. Им в голову не приходит, что произошло за это время. Их приглашает профессор, им покупают билеты, и они прилетают в Париж совершенно спокойно. А я помню, когда меня друзья пригласили в Польшу и я принес это письмо, парень-гэбэшник пожалел меня и принес два неподъемных тома и сказал: «В течение года ты будешь собирать справки – сдал ли ты книгу в библиотеку, есть ли у тебя долги и пр. Но главное – ты же белобилетник, был в дурдоме. Таких мы никогда не выпускаем за границу. Плюс ко всему ты рос в ГДР. Ты соберешь два тома, а мы тебе просто откажем. Поэтому возьми свое приглашение, засунь его в карман и чеши отсюда». Что я и сделал с благодарностью. 

Я встречался с академиком Сагдеевым, который женился на внучке Эйзенхауэра, на моей выставке в Вашингтоне. Он сказал: «У нас сейчас работают 2 тысячи русских молодых ученых, которые получили американское гражданство. Некоторые из них необычайно талантливы. Они уехали не для того, чтобы получать большую зарплату – хотя по сравнению с российскими учеными они получают бешеные деньги. Они эмигрировали из-за того, что не давали деньги на эксперименты. А молодой ученый должен воспользоваться своим возрастом для того, чтобы что-то открыть. Они торопятся, а государство не выделило ничего. Они приехали в страну, которая поддерживает в их поисках». Поэтому, к сожалению, масса людей покинули и будут покидать нашу матушку-Россию, пока будет происходить этот воровской беспредел. Но это, конечно, другое бытие, другое сознание. 

О выборах в США

Когда я говорил своей супруге-демократке – не пляши преждевременно, возможно, выиграет Трамп, – она вместе со своим братом, который приехал к нам (мы работаем над мюзиклом), посмеивалась. К нынешнему обществу легко найти ключи, как это сделал Трамп. Он сыграл на ненависти к черным, к арабам. Время, действительно, тревожное. Постоянно теракты, мусульманский мир очень жестко надвигается. Трамп – не политик, а хитрован, он же бизнесмен, его профессия – обманывать, наживаться и пр.  

Я никогда не лезу в политику, это не мой конек. Но я вспоминаю Ильфа и Петрова – помните, Остап Бендер услышал, как один мужик говорит другому: «Бисмарк – это голова, ему палец в рот не клади». Бендер посмотрел на его грязный палец и подумал, что Бисмарк вряд ли бы позволил этому мужику сунуть свой палец в рот. Я не хочу быть тем мужиком с грязным пальцем. Тем более у меня палец всегда в краске или глине. 

О возрождении коммунизма и новых репрессиях

На некоторые вещи я смотрю с изумлением. Выходят с флагами коммунисты – очень много молодежи. Неужели эти люди не понимают, что коммунисты принесли с собой разрушение соборов, уничтожение колоссального количества икон, фресок. Я уж не говорю о невинно погубленных людях. Неужели этих людей не может остановить сама история? Если выбросить из Кремля сегодняшнее правительство и главой будет Зюганов? Опять начнется прекрасный коммунистический рай. 

Мы все согрешили – кто-то был на Западе, кто-то выезжал. Сегодняшнее время будет просто золотым для репрессий. Любого можно заподозрить в связях с иностранными агентами и пр. Сталинский террор может показаться детским лагерем. К чему стремятся эти молодые люди? 70 лет мы воспитывали идеального советского человека. Мы самые честные, мы самые мудрые, бескорыстные. Случилась перестройка, и что же произошло в один миг? Все, что нам навязывала коммунистическая партия, было сметено ураганом. Детская проституция, педофилия, взрывы, погоня за деньгами, грабежи – вы знаете, что такое 90-е годы, не мне вам объяснять. Куда же делся советский человек? Ну давайте снова вернемся к этой забубенной фальши и опять будем лучшими в мире, а вокруг нас одни враги. Будем сажать друг друга, расстреливать, пытать в подвалах. Сегодня цинизм достиг высшей точки. Об этом, кстати, предупредил Солженицын в одном из своих посланий: если вы, господа-демократы, обманете молодежь, вы воспитаете такое поколение, от которого сами вздрогнете. Сегодня так и происходит. 

О цензуре

Я человек 60-х годов и прошел многое, не говоря уж о высылке и запрете сказать родителям, что тебя изгоняют навсегда. Мой отец кавалер 8 орденов Красного Знамени, первые получил еще в Гражданскую войну. Я не мог с ним попрощаться. И когда мой отец умер в 1976 году, мне не позволили приехать на его похороны. Что сказать о цензуре? Литература была под строжайшим контролем, был самиздат. Музыка – то же самое. Вспоминаю письмо Бетховена к другу, когда свирепствовала австрийская полиция: «Слова связаны, но, к счастью, звуки еще свободны, и я выражаю в музыке то, что хочу». Я жил в суровое время, когда травили Шостаковича, моего друга Сергея Слонимского. Кому только ни доставалось – той же Губайдуллиной, которая живет и творит в чужой стране. 

В Штатах вы можете говорить все что угодно. Но пресса находится под контролем – я могу рассказать историю. Исследователь Сюзан Масси написала по заказу «Нью-Йорк таймс» большую статью по истории русских художников-нонконформистов. В то время редактором отдела культуры был известный искусствовед Джон Рассел. Очень важная и снобская фигура – в Америке все построено на большом-большом снобизме, которому и мы со своими кувшинными физиономиями начинаем подражать. Рассел сказал – статьи не будет, пока я главный редактор отдела культуры, потому что я считаю, что после 1930 года Россия своим искусством кроме смеха вызывать ничего не может. И статья была зарублена, хотя автору выплатили за нее деньги. 

Год спустя у меня брал интервью журналист из «Нью-Йорк таймс». Я сказал, что интервью было напрасным и что Рассел его не пропустит. Журналист уже в дверях высокомерно заметил: «Вы забыли, что это «Нью-Йорк таймс», а не «Правда».  «Может быть, «Известия», – ответил я. Через два дня он мне позвонил и сказал: «Статья не выйдет, вы в свое время сотрудничали с русской галереей в Сохо. А все художники, работавшие там, поставлены в список тех, кого запрещено упоминать в любом контексте. Вас убивают молчанием». Вот вам свободолюбивая пресса в Америке. 

О кофе «руссиано»

Умирающий еврей лежит в постели. Его спрашивают – открой секрет, почему у тебя такой хороший чай? Тот отвечает – не жалейте заварки. Делайте качественный кофе и меньше думайте, как он называется.

Светлана СВЕТЛАЯ