Поручик Киже есть и в Америке

Беседа с Борисом Парамоновым.

– Сегодня у нас в гостях Борис Парамонов, который принес рассказ об одном американском казусе.

– Бенджамин Франклин, великий американец и между прочим великий мастер афоризмов, сказал однажды: «Нет в мире ничего определенного, кроме смерти и налогов». Этими словами Скот Пели, ведущий вечерних новостных программ компании Си Би Эс, начал одну из передач в программе «60 минут». Этот фрагмент программы назывался «Живым или мертвым» – известная формула розыска преступников. Но на этот раз речь шла совсем не о преступниках – а о самых обыкновенных, ординарных, законопослушных американцах (за одним небольшим исключением). И вот выясняется, как сказал Скот Пели, что ни в налогах, ни даже в смерти не всегда все определенно.

Речь в программе Пели шла о порядках и беспорядках в одном из важнейших учреждений американской правительственной администрации – Налоговой Службе, знаменитой «Ай Эр Эс». В этой службе есть отдел под названием Главный Регистр смертей. И вот какие казусы происходят в этом отделе. Например: в Соединенных Штатах насчитывается шесть с половиной миллионов человек, которым больше ста одиннадцати лет. Вот сколько в США долгожителей! Оказывается, это просто компьютерная ошибка – мертвых продолжают считать живыми: компьютер вместо буквы Ди поставит букву Би, или наоборот. Получается вместо «дата смерти» (Day of death) день рождения (Day of birth).

Скот Пели посадил за стол нескольких американцев, рассказавших о том, как они стали – другого слова не найти – жертвами этих ошибок и описок. Вот Дон Пилджер. У него умерла жена, а записан мертвым был зарегистрирован он. В результате ему перестали присылать пенсию.

Другой случай, еще более вопиющий: мертвым был зарегистрирован не пенсионер, а работающий человек – Джуди Риверс, в каких-то инстанциях, из которых поступает информация в банки, сочли мертвой. Когда она пришла в банк, чтобы снять какую-то сумму со своего вклада, ей сказали, что ее счет закрыт. Она не могла получить своих собственных денег. В результате ее за неуплату квартирной ренты выселили из квартиры, и она полгода прожила в своем автомобиле.

А вот случай противоположный. Сандра Кимбро, солидная женщина средних лет, работающая, и муж ее работает, типичный средний класс. В 1984 году у нее умерла мать, жившая вместе с ней. У них был общий банковский счет, и вот на этот счет до сих пор приходят социальные выплаты, которая получала ее мать. За тридцать лет набежало 160 тысяч долларов. Когда выяснилось, что мать давно умела, на Сандру Кимбро завели уголовное дело. Выступая в программе «60 минут», она то ли искренне, то ли притворно возмущалась: я не преступница, я считала, что эти деньги поступают ко мне законно.

– Надо сказать, что этой женщине можно и поверить. В США существует порядок – довольно запутанный, часто сбивающий с толку, согласно которому один из родственников имеет определенные права на пенсию другого в случае смерти этого другого. Например, если супруги оба пенсионеры, то в случае смерти одно из них оставшийся в живых может взять пенсию супруга, если она больше его собственной. А если живой пенсии не получал и доходов не имел, то он имеет право на определенный процент пенсии или просто выплат в качестве неких алиментов. Вот такая сложная, но гуманная система.

– Это объясняет, между прочим, один из аспектов борьбы гомосексуалистов за правовое признание их сожительства в качестве брака: вот эта материальная заинтересованность.

В той программе «Шестидесяти минут» приводились и другие интересные цифры, в других учреждениях фигурирующие: например, правительственный Департамент сельского хозяйства, выплачивающий, как известно, дотации многим аграрным производителям, по той же причине неразличенности живых и мертвых, выплатил эти дотации 170 тысячам мертвых людей, потратив на это общую сумму в один миллиард 10 миллионов долларов. Но хватит этой статистики и юридической казуистики. Давайте переведем разговор в другую плоскость. Скажите, А.А., вам эти сюжеты не напоминают ли нечто из русской литературы?

– А как же! Новеллу Юрия Тынянова «Подпоручик Киже», в которой из-за канцелярской описки один живой человек был объявлен мертвым, а другой, мертвый, считался живым и даже был продвигаем по службе.

– Да, и это сочинение с тех пор считается наиболее полным художественным образом русского самодержавия, образом русской власти, для которой в некоем обобщенном развороте всегда характерно подавление человека, жертва им в пользу государства, господство общего над частным. А в государстве самое важное – даже и не польза оного, а – лицо, внешнее выражение, строй, фасад. Русское государство – это потемкинская деревня, видимость, а по-советски говоря – фуфло, туфта. Государство в России – мертвый, хватающий живого.

Как у Тынянова в этой новелле: перед строем полка поручик Синюхаев – вот он, в строю стоящий – объявлен по службе умершим, «выбывшим смертию». Как написано у Тынянова: «В большом порядке, в сером аккурате стоял солдатский Санкт-Петербург; и тогда он понял, что умер». Синюхаев понял! А порождение писарской ошибки подпоручик Киже считается живым, и вот его наказывают, ссылают в Сибирь, потом возвращают, повышают в чинах, и наконец делают генералом. Тогда его призывает император Павел, считающий этого несуществующего Киже верным слугой, никогда не роптавшим (вот важнейшая добродетель государственного служащего!). Павлу объявляют, что генерал Киже умер, и он говорит: «У меня уходят лучшие люди». То есть получается, что русское государство, несмотря на всю его каменную тяжесть, жерновом на людях висящую, – само в действительности не существует, это призрак, фантом. Это какое-то параллельное национальной жизни существование, а не сама эта национальная жизнь. В трудную минуту у правителя не найдется людей – вот еще один вывод из русской истории, актуальный и по сегодня.

Можно, конечно, сказать, что Тынянов несколько обобщил картину. Ведь фантомному царствованию Павла предшествовала екатерининская эпоха, время максимальной собранности национальных сил, время строительства империи, и тот же Потемкин не только автор пресловутых деревень, но и действительно выдающийся администратор и полководец. А после Павла – героическая эпоха наполеоновских войн, русская победа, давшая материал для создания великого национального эпоса «Война и мир». Или позднейшая эпоха Великих реформ. На образ, созданный Тыняновым, кроме Павла, хорошо ложится царствование Николая Первого.

– И ему было дано адекватное описание в книге маркиза де Кюстина. «Империя фасадов» – это его определение. Можно даже предположить, что тыняновская повесть родилась от толчка, данного Кюстином.

– У Кюстина есть точные наблюдения, но много и фантазий. Вообще книга «Россия в 1839 году» при подробном чтении полного ее текста вызывает сомнение в авторской адекватности. Но мы не о Кюстине, а о Тынянове.

Вопрос принципиальный: можно ли художественное построение считать адекватным образом реальности? Литературную, художественную символику – фактической истиной? Этот вопрос не раз задавался, и чаще всего литературоведами формальной школы, убедительно говорившими об автономности художественного творчества, литературного ряда, о несводимости его к другим рядам. Они, формалисты, любили книгу К. Леонтьева о Толстом – «Анализ, стиль и веяние». Любили за то, что Леонтьев на многих примерах показал, так сказать, нереалистичность Толстого, подчинение у него фактов художественному вымыслу. Шкловский написал целую книгу об этом – «Материал и стиль в романе Война и мир», доказав, что материал всегда у Толстого подчиняется стилю, что факты для него, как и для всякого, впрочем, художника, всегда только толчок к художественному построению. Поэтому «Войну и мир» ни в коем случае нельзя считать историческим романом – не следует в нем искать, что называется, «правду жизни».

Так и у Тынянова: «Подпоручик Киже» существует сам по себе, независимо от русской действительности, настоящей или прошлой. То есть не следует художественные образы считать символом национальной жизни.

Вот мы сейчас, А.А., на живом – и на мертвом! – материале американской жизни убедились в полном и даже чрезмерном тождестве некоторых ее сюжетов с образами тыняновской повести. У американцев избыточно явлен сюжет «Подпоручика Киже». Но можно ли ее, Америку, Соединенные Штаты, подать в символике Тынянова? Можно ли написать некую параллельную «Подпоручику Киже» повесть – на американском, вполне обильном, даже, как мы видели, чрезмерном материале?

– Нет, нельзя. И ясно почему. В Соединенных Штатах государство, государственные административные институты совсем не занимают такого громадного места, как в России. Разве что налоги приходится платить всем. Но жизнь нации разворачивается в секторе частной инициативы, человеческой самодеятельности. Сам тип американца иной: это человек, всегда полагающийся на себя, ее архетип – одинокий ковбой, а не «слуга царю, отец солдатам». Америка интересна тем, что государственная служба в ней отнюдь не завидная доля. В Старом Свете – от Египта фараонов до путинской Москвы – чиновник стоит на верху властной пирамиды. В Новом Свете государственная служба для тех, кто не преуспел в конкуренции на других поприщах. Или – для тех, кто преуспел, и готов добровольно взвалить на себя бремя власти, отказавшись от преимуществ частной сферы деятельности.

Подводя итоги, я бы сказал, что «Подпоручик Киже» возможен, как Вы, Борис Михайлович, нам рассказали, и в Америке, но здесь он бы не сделал завидной карьеры.

Александр Генис