Гринберг Руслан Семенович, директор Института экономики РАН. Доктор экономических наук, профессор. Автор более 150 научных работ и концепции трансформационной инфляции. Главный редактор журнала "Мир перемен". Вице-президент российского отделения международной организации "Экономисты за разоружение". Один из основателей и член российско-американской группы экономических преобразований. Член-корреспондент Российской академии наук. Свободно владеет английским и немецким языками.

- Руслан Семенович, совсем недавно вы с группой ученых  подготовили концепцию социально-экономического развития России на 2008-2016 годы. В ней вы подвернули власть серьезной критике, в первую очередь за неспособность воспользоваться благоприятной конъюнктурой на мировых сырьевых рынках и вялую работу в области обновления инфраструктуры и развития аграрного сектора. «Оргвыводы» последовали?

-  Позвонили в Академию наук, моему начальству  из правительства, спросили, что Гринберг себе позволяет. И все. Вскоре  Медведев открыл новый институт – Институт современного развития, и меня пригласили в  Совет директоров.

 Ученые должны поставить диагноз. А вот как лечить – это уже другая история. Наша программа - это приличная работа, которая вызвала большой интерес. Потом, правда, средства массовой информации исказили мои заявления. Ученые любят «on the one hand, on the other hand…», а для средств массовой информации – это бред, ты говори ясно и четко. Также и политики требуют. Есть такая шутка Рейгана: «Я ищу однорукого экономиста».

Ученые могут иметь разные точки зрения, но они их обосновывают. А человек, который не в теме, он должен интуитивно понять, какую точку зрения выбрать. Интуиция здесь для политика – главное.  Потому что если к нему пришли два человека, которые потратили тридцать лет на изучение, и объясняют что-то в ценообразовании, он не понимает, он в гневе. У меня еще при Советской власти был такой случай. Меня позвали в ЦК с одной дамой. Я еще был молодой, глупый. Начальник нас выслушал и сказал: «Вы идите в ту комнату, договоритесь там». Я почему-то рассвирепел и говорю: «Если бы мы могли договориться, тогда бы и вы не нужны были». Скандал большой был, в институт позвонили, хотели из партии исключить. Но у меня преимущество было, что я не был членом партии.

- Как вы, беспартийный, сделали такую карьеру в науке, стали руководителем такого солидного института?

- В молодости я мечтал быть футболистом и десантником. Я играл в молодежной команде «Торпедо». Это была великая команда.  И вообще, у меня есть вкус, но у меня нет усидчивости. Короче говоря, я окончил Московский государственный университет, экономический факультет. Я думал, что у  этой науки всегда больше свободы в несвободном обществе. Защитил диссертацию и работал в институте по ценообразованию, занимался иностранными ценами, как их применять во внутреннем ценообразовании. А потом я пошел в Академию наук, в  Институт экономики мировой соцсистемы. Я был беспартийный, но академик Богомолов принял решение меня взять на свой страх и риск. И вот я уже двадцать пять лет там. С 1990 года  институт стал называться - Институт международных политических и экономических исследований. Я написал докторскую, а потом стал и директором института. Мы изучали все страны СНГ и  страны постсоциалистического пространства. В это время сложилась тяжелая ситуация в Институте экономики. Они позвали варяга – меня. Так получилось, что я объединил три Института.  Очень много людей у меня  теперь работает – пятьсот человек.

А поскольку я еще с Горбачевым был в хороших отношениях с «тех» времен, я  работаю и в его Фонде. И его люблю беспредельно, в отличие от всего советского народа. Великий человек, дал нам свободу из собственных рук. Мы ее не заслужили.

- Насколько хорошо Горбачева принимают здесь в Америке, настолько в России к нему относятся отрицательно. Почему?

- Я расскажу вам такую аллегорию. Мы все жили в тюрьме. Одни в хорошей камере, другие – похуже, третьи – вообще жуть. И вот случайно совершенно появился новый начальник тюрьмы. С развитой женой,  интеллигентной, которая ходила в библиотеку и читала Толстого, Достоевского. Поначалу они думали, что не то что-то происходит. Многие сидят здесь не по делу, надо выпускать. Открыли тюрьму. Народ был весь счастлив, все были воодушевлены. Короче говоря, все вышли из тюрьмы с большими, радостными ожиданиями. А на свободе оказалось  - ничего нет. Там тюрьма, а был завтрак, обед, ужин. Художественная самодеятельность, библиотека. Мама дорогая! Стали говорить: «Ты что ж за паразит такой! За что?..»

А потом началась война всех против всех, поскольку никто не имеет привычку жить в условиях свободы. В этой анархии всегда побеждают сильные, которые забрали все богатства «тюрьмы», все «закрома Родины». Раньше они хоть как-то распределялись равномерно, хоть мы над ними и смеялись, а теперь их забрали двадцать человек. И это привело к нелепому обнищанию. Вот и за что любить Горбачева? Так что если демократия победит в России, то ему поставят памятник, а если нет, что тоже возможно, то он будет врагом народа.

- Руслан Семенович, вернемся к экономике. К нам в редакцию звонят люди и спрашивают, что же происходит с долларом? Почему россияне так рады, что доллар падает? Будет ли кризис в Америке?

- Ситуация такая. Здесь нужен психоаналитик. Мы не любим здоровых и богатых. За что их любить?.. Америка нам кажется здоровой и богатой. И как нам кажется, она нас здорово обманула. Поэтому мы любим, когда ей плохо. У немцев есть поговорка о наших отношениях с Америкой: злорадство – самая чистая радость. Мы ждем конца Америки. И когда доллар стал «катиться», нам показалось, что все хорошо. Сформировался такой миф – сильный рубль и слабый доллар. Я им говорю, что такое слабый доллар? Американцы, больше половины американцев, не понимают о чем речь идет. Они никуда не ездят, инфляция у них самая низкая в мире – два процента в год. А у нас – два процента в месяц, у «сильного» рубля. А почему он сильный?.. Потому что деньги нам падают все время. Нефтедоллары. А когда много какого-нибудь блага, то оно дешевеет. Вот в чем дело. Получается идиотизм большой. Внутри страны деньги обесцениваются процентов на 15-20, а во вне - доллар дешевеет. Был тридцать рублей, сейчас – двадцать три. И это подрывает внутреннее производство. Потому что импорт дешевый становится, и он вытесняет даже остатки того, что шевелится. И это очень неприятная ситуация.

Я выступаю за то, что  Центральному банку, чтобы доллар не дешевел, надо проводить интервенции. Потому что это самая сложная материя – деньги.  Как Маркс писал, даже любовь не сделала столько людей дураками, как их стремление понять сущность денег. Ничего страшного не было бы, если бы мы больше покупали долларов и тем самым не допускали повышение курса. Если инфляция у вас 10 процентов в год, то и курс рубля надо на 10 процентов понижать, а не повышать. Это очень тяжелая история, потому что у нас все меньше и меньше товаров остается, которые мы производим. Производство практически остановлено и это очень серьезное поражение реформ.

- То есть нам в Америке печалиться нечему?

- Существуют разные точки зрения. Есть люди, которые не испытывают злорадства к Америке, тем не менее они считают, что долг Америки, а он составляет триллионы, слишком большой. Поэтому все должно упасть. Но этого мы не знаем. Я помню, мой школьный учитель говорил, что скоро Америке наступит конец, потому что у нее миллиарды долгов. А как ни странно, американцы - самые надежные партнеры.

- А как насчет евро? Говорят, уже евро надо откладывать в чулок?

- Евро – выдающиеся достижение европейцев. Десять лет уже  исполнилось этой валюте. Но я хочу сказать что? Если твердо верить, что доллару придет конец, надо от него, конечно, избавляться. Но сейчас надо наоборот – скупать. Потому что мы твердо знаем, что это «благо» не исчезнет. И надо пользоваться моментом, пока доллар дешевый. Но не все верят мне, я ведь головой не отвечаю.

- Насколько российские политики прислушиваются к мнению экономистов?

- Нормальные политики прислушиваются к мнению экономистов тогда, когда это им выгодно. Один американец хорошо сказал, что политики относятся к экономистам, как пьяный к фонарному столбу: он для поддержки его использует, а не для света. Для экономиста важно три задачи делать: изучать, открывать, публиковать. Все.

- А рекомендовать, давать совет?

- Если тебя просят, ты должен дать совет, если нет – ты не давай совет. То есть он должен читать. Главное – для общественности. Главное, чтобы люди, принимающие решения знали, кто как думает. Здесь очень важна политическая система. Условно говоря,  есть экономисты у Буша, но есть и экономисты у Маккейна, есть – у Обамы, есть у Клинтон. Так быстрее можно исправить ошибку. Если у вас диктатура, чем бы она не прикрывалась, то можно настолько упорствовать (как я говорил о «сильном» рубле) - это просто может к краху привести а ля 98-го года.

Надо знать, чему надо радоваться. Либо надо радоваться своему анализу хорошему. Либо кто-то радуется, что его два слова или мысль вошли в послание президента. Я этому не придаю значения. Но многие любят, чтобы их похвалили.

- Насколько сильна «оглядка» на то, как я буду воспринят сильными мира сего, президентами? Какой-то внутренний тормоз?

- Ученый должен быть свободным, конечно. Как только журналист становится проводником какой-то линии, он прекращает быть журналистом.  Как один мой друг сказал, у нас средства массовой информации делятся на две части – на свободные и влиятельные. Свободные не влияют, а влиятельные – не свободны.

Также и экономисты.

- Как России разумнее тратить свои нефтедоллары?

- Важно производить продукцию. В моем представлении нужно срочно тратить, создать программу и покупать оборудование. Самолеты, суда, энергетическое машиностроение, биотехнологии и транспортное машиностроение. Комплексная программа научно-технического прогресса. Но не на основе зверско-командного руководства, а в рамках частно-государственного управления.

- В рамках российско-американского сотрудничества политические отношения всегда были на первом месте, а экономические всегда были пасынком. Так и будет продолжаться?

- Трудно сказать. США и Россия  не взаимозависимы. Энергетические ресурсы – не наши для них. А мы товары никакие не делаем, которые были бы американцам  интересны. Могут появится интересы на основе энергии. Но пока я вижу одно. Американцы могут вклыдывать деньги в нашу экономику и  получать хорошие дивиденты.

- Вы считаете, что Россия – это перспективные рынок для американцев?

- Очень.  В первую очередь,  энергетический сектор, продовольственный сектор. Производство топливно-сырьевых ресурсов. Но вообще-то, надо наладить научно-техническое сотрудничество.

- Какой из американских кандидатов  в президенты  наиболее выгоден России?

- Они одинаковые все.

- Одинаковые в том, что не любят Россию?

- Она  для всех троих не является существенной. Маргинальная тема, пока жаренным не запахло.

- А это правильно?

- Неправильно. Но поэтому у них такая антипутинская риторика. Но это для укрепления «силы», «демократии». Это больше по инерции.

- Путин – это польза для России?

- Восемь лет была польза, теперь я не знаю. Как демократия будет существовать. Если это подготовка инфраструктуры для нового «царя», для нового президента, то это одно дело. Если это для укрепления своих позиций в вечности – то не думаю, что это хорошо.

Важна еще и оппозиция в обществе.

- А есть она в России?         

- Темный вопрос. Спросите что-нибудь полегче.