Этого пацана я заприметила не сразу. Они заваливали к нам в кафе стайкой, впереди у них были двое, черненький смазливый, итальянец, наверное, или еврей, и второй, здоровый, белобрысый, Глен, кажется звали. А этот сзади жался. Я в первый раз потому его  и не рассмотрела. А во второй раз, когда они пришли к нам, я его заметила. Ничего особенного, рыжеватенький, щербатый чуть, голову высоко тянет, как ихтиозаврик какой-то. Он ко мне клинья подбивать стал, мол, такой как вы не встречал тут. Но я тогда Фрэнком увлекалась, гитаристом, все свое время и любовь ему отдавала. Так что тогда не до этого рыжего было. Он, правда, однажды прикололся, подсунул голову поближе ко мне, руки развел, и шепчет: «Вот смотри, у меня руки сильные, я вот ими хочу тебя обнять. Смотри, обниму лучше всех в мире...».

Но я тогда усмехалась всем, и ему тоже, и говорю: «Знаешь, не трать ты время попусту, мне кроме моего никто не нужен...». Он, так даже побледнел, и шепчет: «Фрэнк, значит...».  Видно про все уже узнал. Я ему, снова говорю: «Ну раз знаешь, зачем спрашиваешь...».  А он шепчет опять: «Да он всех любит, а я только тебя...».

Ну тут я засмеялась так насмешливо, и говорю: «Ну да, понятно, почему на друзей гонят порнуху...». А он рассердился: «Не друг он мне, я с такими не дружу...». И ушел.

А потом их стайка пришла, когда он в армию уходил. Сидели, шумели, пиво пили, кто что, а он соду тянул. На меня иногда зыркал, но я тогда еще с Фрэнком до конца не разобралась, еще верила его сказкам. А когда они уходили, он опять руки раскинул, и говорит мне: «Помнишь?»

 Ну я улыбнулась, понравился он мне в тот момент, и говорю ему: «Не помню. Забыла....».

Он огорчился крепко, рукой как-то махнул, и потом еще раз махнул, и ушел надолго. Сказали мне потом, что его в Ирак отправили.

И вот год прошел. И не поверите, что случилось. Я новый передник за стойкой примеряла, вдруг открывается дверь, и вкатывают коляску. И он в ней. И глазища у него другие. И нет одной руки и одной ноги. Губы скатаны, жмут одна другую, над глазом шрам, лицо поряпано чем-то, дырочки в нем какие-то.

 – Ну что, – говорит, – значит, все хорошо, значит все хорошо. И засмеялся. А я стою с этим передником. Его подкатили к столу, я им чего-то принесла, а он вниз смотрит, смотрит, как будто там что-то есть. Но нет там ничего. И медленно поднимает глаза, и говорит: – Если бы не ты, я бы в армию не пошел... Вот видишь, – и кивает на рукав пустой, и на место, где нога была.  И я ему в ответ киваю. Затормозило меня, заглючило в тот момент.

И потом они ушли, его везли на коляске, спина сгорбленная, хотел он ко мне повернуться, начал было уже, но не повернулся. Вспомнил, наверное, как здесь когда-то махнул рукой.

Три дня прошло. Я на людей смотрела, но лица плохо видела, не всех узнавала. Все мне виделось, как руки раскидывал и шептал: «Так он всех любит, а я только тебя...».

Пришла я к ним, постояла перед входом, на двери у них дощечка приколочена «Бог есть любовь». Очень это меня разозлило. Думаю, ничего себе любовь, когда руку и ногу отбирает... Позвонила. Мать его открыла. Глаза фиалковые, как у него, только блеклые, и интересно, губы, как у него, сжатые, как это раньше писали, скорбно сжатые. Не удивилась, плеча моего коснулась, и повела за собой. Заходим к нему в комнату. Он на стуле сидит, в окно смотрит. В окне птица на дереве сидит, горлица, у нас тут они водятся. Смотрят на мир бусиночками.

На меня глаза поднял и опустил. А мама его вышла. Я говорю:

– Если Бог есть любовь..., а как же с тобой получилось...

Он медленно отвечает: – Люди, мы... Все делаем мы, а на него сваливаем... Его тоже люди убили, а потом на него же свалили... Но все равно возникает во мне ересь, мог бы им не дать сделать такое мне... Но не знаю, как там на небе думают...

– Обними меня одной рукой, если хочешь...

– Хочу, – говорит, – всегда этого хочу... Я сказал Ему потом в госпитале: «Спасибо, что одну руку оставил... Вдруг, понадобится для любви...».

Ну вот, обнял он меня. Я его вопрос предвидела и отвечаю заранее,

– Нет, мне все приятно... а может на другой планете живут люди с одной рукой и ногой, и им этого достаточно... И мне этого хватит...

В общем, уселись мы в мой старый фордик, он с костылем, рядом сидит.

– Я тогда не заметила, что глаза у тебя фиалковые... А они самые красивые... Я тебя не брошу...

– А мне уж подавно, нет смысла тебя бросать... Уже давно нет смысла...

  Я говорю:

– Дождь сегодня будет...

– Ну и что! Зато ты уже есть…

Михаил МОРГУЛИС,  

Норд Порт, Флорида