Об аварии на Чернобыльской АЭС, сразу же накрытой  плотным саркофагом молчания, мы с женой узнали на следующий вечер, когда праздновали шестнадцатилетие нашего сына Тимура. К нам в Белую Церковь, что на Киевщине, точно по времени прибыл мой давний друг, известный столичный журналист Виктор Грабовский. Он-то и сообщил о случившемся, но очень уж мимоходом и буднично. Поэтому загадочное ЧП не омрачило нашего пиршества, ибо мы даже не могли предположить, чем для живой природы обернется доселе неприметная дата  – 26 апреля 1986 года.

Тогда в 1986 г. я работал редактором радиовещания крупного производственно-технического объединения «Феррокерам».

И сейчас, перечитывая сохранившийся у меня сценарий специального выпуска, который транслировался неделю спустя, поражаюсь, на какой высокой ноте, словно грядет большое торжество, а не великая беда, звучал репортаж о коллективных проводах заводчан в чернобыльскую командировку: «В полувоенном обмундировании стройной шеренгой стоят добровольцы. Когда прозвучала команда «Вольно!», подхожу к высокому смуглому парню, который, поздоровавшись, коротко представился: «Борис Михайлович Баклинский, слесарь-сантехник».

– Вы направляетесь в район Чернобыльской АЭС для участия в ликвидации последствий аварии. Что побудило вас принять такое решение?

– Обыкновенный человеческий долг – помочь людям в трудную минуту!»

Вооружившись портативным магнитофоном и фотоаппаратом, я в свой черед еду в 30-километровую Зону отчуждения вокруг эпицентра взрыва ровно на двадцатый день тяжелой, изнурительной и смертельно-опасной борьбы с вырвавшимся из раскаленного нутра четвертого реакторного блока ядерным монстром.

В селах Ирпень, Бородянка, Иванково, мимо которых мчится наша «Нива», продолжается обычная трудовая жизнь. Непривычно одно – отсутствие детей, срочно вывезенных в южные районы республики. И еще запоминающаяся деталь – все колодцы венчают защитные колпаки из свежевыструганных досок.

Постепенно перестают удивлять частые посты ГАИ на дорогах, а также пункты наружного контроля и дезактивации, где нас вынуждают неоднократно останавливаться. За окнами машины мелькают низкорослые развесистые сосны со светло-коричневыми свечками молодых побегов.

Чем ближе к намеченной цели, тем меньше личных автомобилей и больше специального транспорта – бульдозеров, самосвалов, автокранов, бетономешалок, держащих курс на Чернобыль и обратно.

Наконец мы в селе Русаки. По пыльной обочине сменит молодая женщина, деловито толкая перед собой детскую коляску. Кто она и почему здесь с ребенком? Глас вопиющего, на который никто не откликнется.

Ниже за околицей в палаточном лагере расположилась сводная команда из нашего города, упорно, пядь за пядью, отвоевывающая у радиации загрязненную территорию, а также выполняющая другие ответственные поручения.

Первое интервью беру у начальника тыла Леонида Находкина и его помощника Анатолия Ляшенко. Они рассказывают, как организованы быт, досуг, питание ребят, оторванных на несколько недель от дома. Емкие, четкие, крутые фразы не содержат даже намека на боязнь за свою жизнь.

Я понимаю, что им незачем кривить душой, – эти качества мы, дети военного поколения, унаследовали от родителей: готовность к риску, выносливость, чувство локтя. Да и враг-то коварный – губительные нуклиды, которых не видишь и не слышишь.

Вскоре основной состав ликвидаторов возвращается с задания. Воспользовавшись микрофоном, многие передают приветы родным и близким. А после, не для прессы, усталые парни, скидывая пропитанные потом и рентгенами робы у палаток, досадуют, что не то чтобы прачечная или душевая, помыть руки негде. И о пище духовной порадеть некому. Делятся впечатлениями от увиденного: в наспех покинутых усадьбах несутся куры, важно разгуливают гуси, лают собаки. Двери замкнуты, но на подворьях мотоциклы, велосипеды, подводы, хозяйственная утварь. Местным жителям объявили, что уезжают на три-четыре дня, вот и оставили все как есть. Когда мне самому довелось взглянуть на такую трагическую идиллию, у меня защемило сердце.

Покидая лагерь, обращаю внимание на информационный стенд, где вывешен «Боевой листок», выпущенный 16 мая 1986 года: «Первая спасательная команда в полевых условиях в течение шести часов возле села Дитятки оборудовала базу для строителей АЭС. Все работали отлично, особенно звено Ронского Б.И. Областной штаб благодарит за добросовестный труд».

Ох, как у нас любили подменять реальную заботу о людях моральными формами поощрения. Но это уже из сегодняшнего далека...

Прошло еще двадцать дней. И снова лента асфальта рассекает заботливо возделанные нивы, зеленые, залитые солнцем луга, живописные рощи. Природа, словно восстанавливая наше душевное равновесие, одаривает разнообразием мирного летнего пейзажа. Извилистые тропинки, сбегая с гулкой трассы, теряются в гуще тенистых деревьев. А по сторонам то и дело возникают недавно установленные предупредительные щиты: «Съезд с дороги запрещен!», «Проезд личного транспорта запрещен!» и другие.

Остаются позади Фастов с его труднопреодолимыми железнодорожными переездами, Макаров, застроенный добротными, под жестью, коттеджами, Фасовая, где срочно сооружаются деревянные домики для эвакуированных, Бородянка, приглянувшаяся нам своими ухоженными, дочиста вымытыми улицами. Все это места былых кровопролитных сражений Великой Отечественной, о чем напоминают многочисленные обелиски и памятники.

Дважды, у села Поташня и райцентра Иванково, шоссейку перешагнула линия электропередачи, которая еще совсем недавно бесперебойно подавала потребителям энергию Чернобыльской АЭС. Благополучно миновали последние километры перед Зоной – села Приборск, Ораное, и вот перед нами – Збрын. Здесь место дислокации разведчиков-дозиметристов, которые все, помимо  дежурных, окружили нас тесным кольцом. Рукопожатия, приветы, вопросы.

Интересуюсь у командира В.Ф. Лещенко  обязанностями его группы. Отвечает, словно докладывает: «Ведем дозиметрический контроль выходящей из Зоны техники. Работаем круглосуточно, по три человека на посту, сменяя друг друга. Распорядок дня такой, что у дневальных тоже запарка, постоянно производят влажную уборку в жилых помещениях. В результате здесь уровень радиации минимальный».

Это стремление, а скорее всего приказ приуменьшить опасность, погасить страхи, не дать повода для паники сквозит в словах вступившего в разговор замполита В.И. Плюшко. С напускным спокойствием он пытается опровергнуть лживые, с его точки зрения, слухи о якобы грозящем всем бедствии и считает, что они не подтверждаются цифрами и фактами. Я хорошо понимаю ситуацию, но не стараюсь ни подыграть моим собеседникам, ни поставить их в тупик своими наводящими вопросами.

Командир смотрит на часы: «Пора!». Вместе с очередной сменой отправляюсь на объект, надев «лепесток»-респиратор. К сожалению, такие очень удобные и легкие очистители воздуха кроме меня есть еще у нескольких бойцов. Остальные довольствуются массивными, похожими на бульдожьи морды, аппаратами, в сердцах понося снабженцев за нерасторопность и халатность.

Наблюдаю, как ребята аккуратно, без суеты ведут дозиметрический контроль транспорта. Операция не сложная, но меры безопасности требуют сиюминутной сосредоточенности и безупречной дисциплины. Хотя человек остается самим собой даже в экстремальных условиях: дозиметристы переговариваются с водителями, интересуются новостями, радуются свежему ветру и пению птиц.

Я настойчиво щелкаю затвором безотказного «Зенита», стараясь запечатлеть на пленке все, что считаю важным и нужным. Один из моих старых знакомых Володя Бондаренко подзывает меня ближе и поворачивает к обочине руку с дозиметром, стрелка которого угрожающе отклонилась вправо. «Видимо, осколок упал, – тоном знатока объясняет он.– Утром позвонили, но никто не приезжает. Поди забыли. А ведь 1 рентген – не шутка!..»

В громадной армейской палатке, в которой разместились и кухня, и столовая, бойкая подсобница жалуется мне на постоянные проблемы с водообеспечением, из-за чего невозможно качественно обработать продукты. На обед нам подают вкусный, заплывший жиром борщ из полунемытых овощей, а на десерт мы лакомимся крупной кроваво-красной клубникой, которая будоражит счетчики.

Охарактеризовать работу городских дозиметристов прошу представителя штаба гражданской обороны Украины полковника В.В. Галышева. Он охотно соглашается и, пока говорит, я чувствую, что этот эрудированный, располагающий конкретными сведениями специалист, как и мои предыдущие собеседники, уклоняется от высказывания собственного мнения, а старается оперировать готовыми штампами типа: «Разведывательная группа осуществляет возложенные на нее задачи так, как требуется».

Пришло время собираться домой. На КПП при выезде из Зоны внешне подтянутый и бодрый ефрейтор с чисто выбритым, но серым от усталости лицом проверяет уровень радиационного фона в салоне нашего автомобиля. Поднимает голову, сочувственно улыбается и дает решительную отмашку – мол, все в порядке, можете двигаться дальше.

Несколько лет назад уже здесь, в Америке, перелистывая страницы чудом сохранившейся тетрадки с моими первыми поэтическими пробами пера, датированными концом пятидесятых, я неожиданно вздрогнул, прочитав такие строки:

Куда же от дождя уйдешь,

Когда устал от зноя?

И радиоактивный дождь

Все гуще надо мною...

Что это, случайное совпадение или невольное предсказание собственной судьбы?..

на снимке: В районе Чернобыльской АЭС 16 мая 1986 года: радиожурналист Вадим Виленский интервьюирует участников ликвидации последствий    аварии