«Чем пахнет тюрьма?» – спросил я у Аллы, жены 44-летнего москвича Виктора Бута, выданного в середине ноября в США из Таиланда и ожидающего суда в манхэттенской федеральной тюрьме Metropolitan Correctional Center.

«Пионерским лагерем!» – сказала моя собеседница. «Хлоркой, дезинфекцией и ужасно вонючей столовкой, – объяснила она. – В детских садах старых так тоже пахло. Запах грязного, нехорошего общепита...».

Сам я этого запаха в тюрьме не почувствовал, но я никогда не поднимался выше третьего этажа, куда приводят на свидания заключенных с общего режима. А Алла Бут встречается с мужем на десятом.

Узник «10 South»

Буту предъявлен ряд обвинений в связи с тем, что в марте 2008 года он якобы договаривался в номере бангкокского отеля о продаже большой партии оружия представителям левой колумбийской организации ФАРК, которую США и Евросоюз официально квалифицируют как террористическую.

Бут вину отрицает и в данный момент активно ищет себе платного защитника вместо адвоката Сабрины Шрофф, которую ему с самого начала бесплатно предоставили власти США.

«У него настроение только бороться, – говорит его жена, которая на этой неделе уже второй раз была у Бута на свидании. – Он сдаваться не собирается, хотя все его уговаривают идти на сотрудничество».

С самого начала администрация тюрьмы разместила Бута на режимном десятом этаже тюрьмы, где он сидит в одиночной камере. Такие спец-блоки имеются во многих федеральных тюрьмах США и официально называются Special Housing Unit, или SHU. Условия содержания в манхэттенской считаются особенно строгими.

Попадают на ее десятый этаж по разным причинам. Например, в том же спецблоке, что и Бут, содержался в позапрошлом году знаменитый аферист Бернард Мэдофф, строитель одной из самых крупных финансовых пирамид в американской истории. Как писала тогда бульварная Daily News, спецблок отличается «суровым режимом, способным довести до безумия самых закоренелых преступников». В тюрьме спецэтаж обозначается «10 South». По словам той же газеты, «на 10 South с 70-летним Мэдоффом обращаются скорее как с лабораторной крысой, нежели как с видным финансистом с Уолл-стрита, которому инвесторы когда-то доверяли миллиарды долларов». «Я сидел на «10 South», и он меня чуть не сломал», – заметил как-то Джон Готти-младший, которого обвиняли в том, что тот занял место отца у штурвала гангстерского клана Гамбино. «У меня там сидел один малый, так у него крыша поехала, – поведал Daily News некий адвокат, пожелавший остаться безымянным. – Пришлось его оттуда вытащить и дать ему успокоительное».

Специальный режим

С другой стороны, я говорил с рядом заключенных, которые провели по несколько лет на других этажах этой тюрьмы, и таких ужасов о спецрежиме они не рассказывали, хотя его и не хвалили. Один даже заметил, что на общем режиме стоит такой оглушительный ор, что он предпочел бы иногда уединиться на спецэтаже в отдельной камере с собственным душем.

Тюрьма не объясняет, по каким соображениям она определяет кого-то на спецрежим, но в случае Мэдоффа его скорее всего держали в спецблоке для его собственной безопасности. Сидевшие там же Готти-младший, его дядя Питер Готти, Майкл Дилеонардо по кличке Майки Шрам и другие гангстеры отправляются на спецрежим для того, чтобы они не могли связываться с сообщниками на воле. В-третьих, на спецрежим сажают заключенных, привлеченных по делам о терроризме. Среди четырех обвинений, предъявленных Буту, имеются «существенная помощь террористической организации», то есть ФАРК, и «преступный сговор с целью убийства граждан США». Скорее всего, Бута отправили в спецблок именно по этой причине. Администрация тюрьмы имеет право посадить заключенного в спецблок по своему собственному усмотрению, но она не вправе держать его там бесконечно.

Американские суды предпочитают в этот вопрос не вмешиваться, но иногда распоряжаются, чтобы заключенного через некоторое время перевели со спецрежима на общий. Как правило, это происходит в результате изменения обстоятельств, в силу которых заключенный угодил на спец.

Бесконтактные свидания

Несколько дней назад администрация тюрьмы сделала Буту послабление и перевела его в одиночную камеру на 9-м этаже. По словам Аллы Бут, режим на этом этаже точно такой же, но в камере гораздо теплее. «Он жаловался, что ему холодно, – говорит она, – ему, правда, давали одеяла. Три одеяла, четыре... Но тем не менее он сидел практически в холодильнике». До перевода Бут «согревался за счет гортанной медитации, это горловое пение тибетских монахов, – поведала Алла. – Он нам продемонстрировал».

Она уже два раза приходила на свидание к мужу с их 16-летней дочерью Лизой и матерью Бута 74-летней Раисой Кузминичной. В среду Лиза улетела на родину, а Алла со свекровью переехали на следующий день из гостиницы в снятую ими частную квартиру в Манхэттене.

Администрация тюрьмы позволяет Буту так называемые бесконтактные свидания как с родными, так и с адвокатами. Встречи происходят в двух небольших комнатах, окно между которыми затянуто плексигласом и мелкоячеистой сеткой. Бут заходит в свою комнату в наручниках и просовывает руки в «кормушку» в двери; охрана снимает наручники, россиянин усаживается за столик и общается через окно с родными, сидящими в другой комнате. На обратном пути наручники таким же манером надевают вновь и обыскивают заключенного, хотя передать ему что-то на свидании было бы невозможно.

Адвокаты передают Буту судебные документы через охрану, которая их перелистывает, но не имеет права читать. Согласно тюремным правилам, он может взять бумаги с собой в камеру за изъятием скрепок и иной канцелярской арматуры. Толщина кипы документов не должна превышать 4 дюйма, то есть около 10 см.

Точно так же – через охрану – Алла передала мужу купленные в автомате на 9-м этаже бутылку воды, пару йогуртов, орехи и печенье. «Но, оказывается, – говорит жена, – он должен был это съесть, пока сидел с нами разговаривал. Выносить не разрешено. То, что он не успел доесть, они выкинули». «Никаких у него претензий к охране нет, – сказала мне Алла. – Люди делают свою работу, делают ее добросовестно. То, что им положено, то и делают. Виктор не чувствует к себе особой предвзятости». «А интерес к нему есть?» – спросил я. – «Нет, абсолютно никакого. В Бангкоке все зависело от личностных отношений, симпатий, антипатий, но здесь абсолютно запущена машина, вот она и работает. Ну да, слышали они, знают, кто он. Ну и что? Я думаю, к нам больше интереса. Как они сказали, это первый раз к заключенному приезжает семья из-за границы в таком большом составе».