Сотни тысяч сирот из разных стран мира – в том числе дети с хроническими заболеваниями и физическими недостатками – обрели любящих родителей в Америке. Среди них – Кэрол Пирсон, корреспондент английской редакции «Голоса Америки». Кэрол вместе с мужем воспитывает троих детей из России. Она согласилась рассказать о своей семье.

– Кэрол, когда и почему вы решили усыновить сирот из России?

– Мы с мужем решили усыновить не младенцев, а детей более старшего возраста. Это было мое желание. В вопросе усыновления ребенка меня всегда беспокоила мысль о моем возрасте. Мой офис в «Голосе Америки» находился рядом с «Русской службой», и однажды отец Виктор (священник Виктор Потапов, на протяжении 30 лет – ведущий передачи «Религия в нашей жизни» – прим. С.Т.) рассказал о сиротах из России, которых привезли в летний лагерь под Вашингтоном для знакомства с возможными приемными родителями. Мы с мужем туда поехали. Как только мы увидели детей, резвящихся в бассейне, то сразу же связались с агентством, организовавшим приезд сирот из России для усыновления.

– Словом, вы решили их удочерить?

– На самом деле, мы решили это сделать на четвертый день. Моих девочек зовут Наташа и Аня. В тот день Наташа попросила бумагу и карандаш: наверно хочет что-нибудь нарисовать, подумала я и дала ей листок бумаги и разноцветные фломастеры. Наташа написала по-русски несколько предложений, разделила их и разукрасила лист бумаги. На следующий день я попросила коллегу, знающего русский, перевести. Прочитав, она заплакала. Вот что написала Наташа: «Мама хорошая. Мама красивая. Папа и Аня. Мама и Наташа – наша семья». Словом, дети приняли решение.

– Где в России находился их детский дом?

– Город Невинномысск в Ставропольском крае. Я очень торопилась с оформлением документов, но потом мы узнали, что суд в России закрыт на 3 месяца. Это было ужасно. Поддерживать связь с детьми было запрещено. Девочки решили, что мы от них отказались. Когда наконец-то мы добрались, произошло недоразумение с датой нашего приезда. Наташа нарядилась, весь день ждала нас, а мы прилетали днем позже. Когда мы, наконец, увидели девочек, Наташа выглядела очень грустной, я пыталась объяснить ей, что произошло недоразумение.

– Как вы уже сказали, дети сами вас выбрали. В то первое лето заметили ли вы какие-нибудь проблемы со здоровьем Наташи и Ани?

– Девочки были в отличной физической форме: однажды Наташа рассердилась и ударила ногой по ветровому стеклу моей машины. «Сильный ребенок», – подумала я. А потом девочка заплакала, она очень переживала и думала, что мы откажемся от нее. Кое-что в поведении девочки позволяло предположить, что в данном случае что-то не так. Представители агентства по усыновлению сказали нам, что с Наташей, судя по всему, будут трудности, так как она психологически травмирована в большей степени, чем ее сестра. Но мы не имели никакого представления о сути проблемы. Ведь к тому времени мы уже знали, что у большинства сирот в российских приютах родители алкоголики, и, к сожалению, это имеет место в случае с моими детьми.

Такая же история с моим сыном, усыновленным спустя несколько лет. Я ничего не знала о влиянии алкоголя на развитие плода в утробе матери, не знала, что употребление в больших дозах алкогольных напитков во время беременности пагубно влияет на способности ребенка, на его развитие и психику. Я поняла это со временем.

После того, как мы удочерили детей, в течение четырех лет нам помогали замечательные русскоязычные няни: они встречали девочек после школы, разговаривали с ними, кормили их привычной для них едой, словом, у девочек была бабушка. Но когда я приходила домой с работы, Наташа встречала меня угрозами, дралась и кусалась.

Наташе было примерно 11 лет, когда я обратилась к врачу. После обследования в Национальном медицинском центре в Вашингтоне, эксперты пришли к заключению, что девочка – жертва жестокого обращения в раннем детстве. Родители Наташи были алкоголиками и наркоманами, они часто и жестоко избивали ребенка. Она многое помнила, однажды сказала мне, что одно из самых лучших воспоминаний о зиме – запах борща в бабушкином доме. Я научилась варить борщ.

Наташа – жертва надругательства. Она рассказывала нам, что когда взрослые дрались, она прятала младшую сестру под кровать. Наташа – девочка с любящим сердцем. Однажды мать курила и устроила пожар в доме, бабушка прибежала на помощь, выбили окно, но Наташа отказалась выходить из дома, пока сначала не передала в окно Аню. Мы слышали много такого рода рассказов. Со временем мы пришли к выводу, что психика у Наташи расстроена, по этому показанию девочку несколько раз госпитализировали – уже в Америке. Она как-то рассказала мне, что однажды  (возможно, речь идет о детском доме) она плакала 3 часа подряд, и ей сделали укол в ягодицу. «Боже мой», – подумала я, и мы стали чаще обращаться к врачам, Наташу лечили, в конце концов, был поставлен диагноз: депрессивный психоз. Наташа стала агрессивной, опять – врачи, консультации, лечение в больнице. На этот раз ей повезло с врачом – он разработал адекватное лечение.

Наташа на год ушла из школы (в июне ей исполнится 22 года), мы записали ее в специализированную программу, участникам которой разъясняют суть болезни и учат навыкам поведения в обществе. Минувшей осенью Наташа вернулась в школу, и с того времени ее имя постоянно числится в списке лучших учеников. Она очень старается, много занимается. Я горжусь своей дочерью.

– Наташа выздоровела?

– О, сейчас все в порядке! Она – мое солнышко!

– А как дела у Ани?

– Аня несколько раз лежала в больнице в связи с опасностью суицида. Однажды она около трех часов угрожала себя убить, прижав к животу кухонный нож. Аня непрерывно кричала: «Почему я не могу сделать это?!» Я была в отчаянии, почему-то мысль набрать номер «горячей линии» не пришла в голову. После этого случая девочке поставили диагноз – серьезное нарушение психики. Буквально на днях, Аня сказала мне, что лучше всего было бы умереть. Она страдает от депрессии и чувства безысходности, а я неустанно повторяю: «Анечка, будь терпеливой, твоя жизнь изменится. Посмотри, ведь не все в твоей жизни так уж плохо». «Например?», – спрашивает Аня. «Помнишь, когда ты приехала из России, ты сказала, что в детском доме за ужином старшим детям давали два куска хлеба, а младшим – один, а я тебе отвечала, что старшим нужно больше еды. Спустя какое-то время, помнишь, как ты сказал мне, что самое лучшее – это то, что в Америке можно есть, когда ты голоден». Я говорю ей, что у нее есть все, что ей нужно, вокруг – любящие лица: «Столько людей тебя очень любят, и животные, – два кота и собака, которых ты любишь». В конце концов, ее настроение изменилось. Порой я вспоминаю, сколько сил ушло на оформление документов в США! Надо сказать, что в России было меньше формальностей.

– Кэрол, в документах, выданных вам в детском доме, были ли указаны нарушения психики, что дети, скажем, не совсем здоровы? Ведь симптомы появились после приезда в США.

– Нет. Мне трудно судить. Нас принимал директор. В детском доме дети живут в очень строгом режиме – подъем, зарядка, если нарушишь – остаешься без завтрака, все хотят завтракать… Я вначале думала, вся жизнь детей изменилась – другая страна, язык, люди, еда. Им не нравился, например, хлеб. Потом мы обнаружили несоответствие в свидетельстве о рождении Ани: она оказалась младше, чем было записано. Это выяснилось случайно – Наташа рассказала, что когда ее мать была беременна, они ходили к бабушке есть вареники. Стало ясно, что между сестрами разница в возрасте намного больше, чем было записано в метрике. Понятно, почему Аня не смогла учиться в третьем классе и устроила скандал. Оказалось, что она вообще еще не ходила в школу. Когда в кабинете директора школы работник социальной помощи хотел взять девочку на руки, Аня попыталась спрятаться – до поступления в детский дом ее брали на руки, только чтобы избить. Я уверена, что, свидетельство о рождении изменили, чтобы не разлучать сестер.

– Но ведь вы тоже усыновили мальчика из России, и вам не пришло в голову отправить его обратно на самолете, хотя он тоже не отличался образцовым поведением. Сейчас Саше 16 лет. Как у него дела?

– Он здоровый подросток, мы поддерживаем связь с его братом Петей, переписываемся. Долгое время Саша не хотел говорить о брате, но я старалась поддерживать контакт с ним. Совсем недавно Саша написал Пете письмо на двух страницах, сказал, как он любит его и мечтает о встрече с братом. Когда усыновляешь ребенка, ты многое у него отнимаешь. Правда, он обретает маму с папой. В процессе оформления документов на усыновление в России нам сказали, что Петя находился в другом детском доме, уже закончил школу, и что братья не общаются. Но когда мы увозили Сашу и организовали его встречу с Петей, то увидели, как Саша бросился к брату и обнял его. Ведь это настоящее чувство, и я всегда старалась сохранить его в сердце Саши. Я мечтаю, что наступит день, когда мы все поедем в Россию и увидимся. Или Петя приедет к нам в гости.

Саша всегда говорил, что не помнит свою семью или не хочет помнить – его мать тоже была алкоголичкой. А совсем недавно он сказал мне, что помнит все. В нашей стране тоже не все идеально в этом смысле, и здесь есть неблагополучные семьи, да и во всем мире. Нам повезло в том смысле, что в районе Большого Вашингтона много русскоязычных, есть замечательные больницы, врачи и специалисты. Все эти годы были очень трудными для нас с мужем, но в самые тяжелые дни, когда Наташа была невыносимой, мой муж всегда говорил: «Мы никогда не откажемся от нее. Мы не откажемся от детей. Эти дети слишком много страдали». Сегодня она – прелесть, очень любит детей. Наташа хочет быть воспитателем специализированного детского сада для детей с физическими недостатками, в частности, больных аутизмом. Прошлым летом она работала в таком специализированном лагере. Мы надеемся, что нынешним летом она снова туда вернется работать.