21 марта 2013 года романсы в исполнении Вадима Алексеевича Козина, хранящиеся в фонотеках, звучали на радио, в салонах и музеях его имени: от Магадана до Санкт-Петербурга, в домах поклонников его таланта во Франции, Германии и Америке, тех, кто лично знал, дружил и успел при жизни певца создать музей-квартиру Вадима Козина в любимом городе, которым стал для него Магадан. Город его заключения, освобождения и жизни до последнего вздоха. Ему исполнилось 110 лет со дна рождения.

«Окончательным свидетельством снятия «обета молчания» следует считать показ на ЦТ 17 декабря 1987 года передачи «Два портрета на звуковой дорожке», рассказавшей о звездах довоенной эстрады – Изабелле Юрьевой и Вадиме Козине», – пишет в своей книге «Опальный Орфей» Борис Савченко, лично и хорошо знавший Вадима Алексеевича по Магадану.

 Жить Маэстро оставалось на земле 7 лет и два дня...

Именно эти годы стали годами его всенародного признания, буквально вырвавшими из небытия великого тенора советской эстрады 20 – 40-х годов. На адрес певца хлынул поток писем, телефон «кипел» от звонков поклонников его таланта со всего мира, испытавших великую радость по поводу столь неожиданного возвращения артиста.

19 декабря 1994 года Вадим Алексеевич Козин умер в Магадане, в городе, который «забрал» его славу и вернул ее, и который он прославлял своим голосом на протяжении 50 лет, вознаграждаемый аплодисментами магаданцев...

...Еще задолго до времен перестройки, осенью 1982 года, после окончания 20-летнего периода «правления» Брежнева, я возвращаясь из отпуска, остановилась на несколько дней в Москве, в квартире моих знакомых. Громко сказано – в квартире! Это была маленькая угловая, однокомнатная квартирка с кухонным «закутком», служившая в прошлом, ни одно десятилетие, местом для встреч с «осведомителями» КГБ. Именно она идеально подошла для съемок короткометражного художественного фильма по Василю Быкову «Вы чье, старичье». А снимались в ней потрясающие актеры. И, прежде всего, Вацлав Дворжецкий. И, когда я в перерыве съемок, вошла, извинившись, забрать вещи, (внизу уже ждало такси в аэропорт), он спросил меня: «Куда улетаете-то»? – «На Магадан летим, на Магадан!» – ответила я. Его, и без того огромные, небесной синевы глаза, которых не коснулся возраст, стали еще больше от неожиданности ответа. Дворжецкий сказал, что у него в Магадане жил очень хороший знакомый. Вадим Козин. Они вместе участвовали в концертах, пока Козина в 1944-м не сослали на Колыму. Долго о нем ничего не слышали, все его потеряли. От кого-то Дворжецкий узнал, что Козин умер. Как он обрадовался, услышав от меня, что жив-здоров Козин и даже поет еще. Просил передать ему привет.

Меня это так поразило! Страна не знает, что Козин жив, пишет стихи, исполняет любимые всеми романсы, принимает в своей «хрущобе» известных музыкантов, певцов, приезжающих на гастроли в Магадан, а они о нем ничего не рассказывают в столице! В тот момент и пришла ко мне шальная мысль: сделать о Козине телепередачу. Я работала тогда редактором на Магаданском телевидении. Вадима Алексеевича знала. Однако от этой мысли как-то стало не по себе! Только что Брежнев «увеличил» число ушедших к Кремлевской стене генсеков. Товарищ Андропов стал «рулевым»... А я такие мысли вынашиваю: объявить народу о Козине – живом и здоровом в честь его 80-летнего юбилея, который бы всей страной и отметить в следующем, 1983-ем году! Власть-то ведь его всегда не любила. Хотя приглашали в Кремль петь для руководства страны.

Незадолго до трагического поворота в судьбе артист пережил пик своего творческого признания. В 1943 году во время знаменитой Тегеранской конференции глав государств СССР, США и Великобритании Черчилль, отмечавший в Тегеране день своего рождения, попросил Сталина, чтобы на торжестве, где выступали Марлен Дитрих, Морис Шевалье и Иза Кремер, от СССР пел Вадим Козин. На спецсамолете артист вылетел в Иран, вечером пел перед юбиляром и на следующий день тем же самолетом был доставлен в Москву. А через год он уже был по пути в Колымалаг...

Я пришла к Вадиму Алексеевичу с приветом от «знакомого» Дворжецкого. Разговор, к радости, у нас получился: Маэстро был ЧЕЛОВЕК-ХАРАКТЕР! Собственно с этого момента и началась «подготовка» самого Козина к мысли о телевизионной передаче не на местном ТВ – тут его и так все знают – а на ЦТ. Потребовалось пять лет работы, пока «Два портрета» увидела страна.

Тогда моя творческая задумка вызвала большое сомнение у руководителей Магаданского телевидения: в принципе, они согласились, но с некоторым сомнением: цензура все еще корректировала темы журналистских материалов, период массовой реабилитации в СССР еще не наступил. Да и сомневались они: согласится ли «Сам» герой, удастся ли мне уговорить Маэстро, ведь никому это еще не удавалось! И точно: когда я предложила Вадиму Алексеевичу сделать передачу о нем, сказал, как отрезал: «Нет, никаких передач быть не может!» Ну, думаю, ладно, все равно буду уговаривать. Стала приходить к нему по вечерам, слушать его записи и рассказы, что очень нравилось Вадиму Алексеевичу. Так продолжалось месяца три, уже наступил 1983 год, год его 80-летнего юбилея! За время общения у нас сложились доверительные отношения и возник какой-то особый духовный контакт. Даже договорились о дне съемки! Но... Звонит Вадим Алексеевич, (а звонил он сам кому-либо крайне редко) и говорит, что у него заболел Мосик – это был его любимый кот, и надо отменить киносъемку. Потом Маэстро находил другие причины... Так продолжалось до конца года. Eго 80-летний юбилей отметили только в Магадане.

Однако я с неизменным постоянством продолжала навещать его. Он показывал мне письма от поклонников из США, Германии, России, угощал присланными конфетами и печеньем... Но под всякими предлогами Вадим Алексеевич противостоял моему упорству. Уж и Андропов с Черненко «переселились» к стене Кремля…

С приходом Горбачева оживились и журналисты... Вадим Алексеевич язвил, не веря в «перестройку», все возвращаясь к переживаниям своей судьбы во времени, отнявшем у него все, кроме голоса и таланта. Наши встречи прервались по причине козинского депрессивного состояния. Его постоянными посетителями стали психиатры...

...Услышала я о Козине еще в юности, от отца, который одно время работал водителем в Главном Управлении строительства Дальнего Севера НКВД СССР– Дальстрое. Вадима Алексеевича всегда приглашали выступить в концертах на День советской милиции. А жил он в те годы уже в самом Магадане, в бараках для вольнопоселенцев, на территории бывшего Промкомбината по Пролетарской улице. Однажды отец его туда подвозил после концерта... Вообще-то, отец мало что рассказывал. Но этот случай, видно, его чем-то задел, и он о нем вспоминал. Дело было так. Он ждал в своем «ЗИМе» высокого начальника у здания Магаданского музыкально-драматического театра драмы. Был ноябрь. Дул пронизывающий ветер. Стоял человек. Видно, тоже ждал какой-то транспорт. Из театра выходили руководители во главе начальником Дальстроя генерал-лейтенантом НКВД Никишовым. Увидев «вольнопоселенца» Козина, начальник Дальстроя, не стесняясь в выражениях, определяющих сексуальную ориентацию певца, спросил, почему тот еще не на нарах, и, если через пять минут он не исчезнет, то сгноит его в лагере. Отец, изловчившись, пообещал Козину скоро вернуться и довезти его до барачного «особняка». Оказывается, как я узнала совсем недавно из книги Вадима Туманова «Все потерять, и вновь начать с мечты...», Никишов, «явно обозленный оказанным певцу магаданскими зрителями теплым приемом, крикнул из ложи: «Кому вы хлопаете?! А ну, п...ст, вон со сцены!» И певец, опустив голову, ушел...

Садясь в машину к отцу, Вадим Алексеевич, со всей присущей ему желчностью, процедил: мол, посмотрим, кто вперед сгниет и где. И больше говоря себе, добавил: «Меня век после смерти слушать будут, а тебя...» Когда Никишов умрет в пятьдесят шестом, некролог напечатает какая-то малоизвестная газета ДОСААФ.

...И я опять иду к Вадиму Алексеевичу все с той же целью – снять о нем телефильм. Материал я собрала достаточно большой. В блокнот. Ну и куда с ним?.. А тут, возьми Вадим Алексеевич, да и согласись на передачу!..

В это время приехал к нам на студию журналист с ЦТ Вадим Белозеров. Он уже в то время умудрился выдать в эфир экстрасенсов – Джуну и Чумака или Кашпировского, точно не помню. Я ему белой ночью, под рыбный стол, и выложила свои муки творчества по поводу передачи о Козине. Мы позвонили в Останкино, его коллеге, редактору музыкальной редакции Центрального телевидения Анисиму Гиммерверту… Смотрела на него, и как жалко мне тогда его было: такой великий, и такой маленький. Ходит по тесной квартирке, где засилье тараканов, в валенках, в драном свитере... Ворчит и зовет меня из кухни, где и хранился, если это можно назвать хранением, весь архив его записей. А в нем – весь талант, данный этому человеку свыше, вся творческая жизнь почти 85-летнего артиста. «Деточка моя, – говорит, – посмотри на это мое творчество! Никому сегодня это не надо». А глаза повлажнели. Берет с полки магнитные пленки, прикрытые старой клеенкой, а они рассыпаются, потому что сухие…

...Маэстро постоянно капризничал. И к этому мы должны были быть готовы. Как должны были быть готовы, что и месяц он никого не пустит к себе. Мы старались держать в тайне нашу работу по двум причинам: чтобы чей-нибудь звонок не испортил ему настроение и чтобы отгородиться от жившего еще негативного отношения к прошлому певца. Это я уже прошла, пытаясь расспрашивать о лагерной жизни Козина тех немногих, кто провел с ним годы за колючей проволокой.

Работа шла трудно еще и потому, что кинокамерам негде было развернуться в однокомнатной «хрущевке», заставленной книжными стеллажами. В комнате, как три – в одном, – спальня, гостиная с роялем и обеденный стол под красным абажуром. Плюс нас пять человек. Больше всего нашего героя раздражал свет осветительных приборов. Жарило от них. Вадим Алексеевич уставал и нас выставлял...

Благодаря мастерству кинооператора Магаданской студии телевидения Евгения Буракова, его изощренности снимать в условиях зажатого пространства, наш герой получился глыбой. Я, боясь шевельнуться, задавала вопросы Маэстро, стараясь не обращать внимания на нагло шныряющих по столу тараканов. Но сняли мы довольно большой материал – по темам разбить, вышла бы не одна передача. А в эфир вышли две передачи: «Два портрета на звуковой дорожке: Изабелла Юрьева и Вадим Козин» по ЦТ и «Письма к Козину...» по Ленинградскому телевидению. И не к юбилею певца, а спустя пять месяцев, точно не помню, кажется, в августе 1988 года...

Произошло следующее. Специальный корреспондент Всесозного радио и телевидения по Магаданской области Валентин Герасимов взял интервью у Маэстро, и Москва выдала его в эфир в утренней программе «Маяка» без … купюр. Все бы ничего, да вот вопрос журналиста «Вы, Вадим Алексеевич, ведь не по политике оказались на Колыме... Не так ли?» Козина вопрос так разъярил, что он все вещи назвал своими именами. Редакторы «Маяка» поднабрали за два года перестройки смелости. А руководство ЦТ до особой проверки фактов биографии Козина, сняло программу с уже объявленного эфира и отправило в архив с грифом «На вечное хранение». В общем, шума было много, пока «Два портрета...» не вышли в эфир. В тот год по рейтингу популярности передач ЦТ «Литературной газеты» наша заняла первое место. Страна узнала, что корифей советской эстрады 20-х-40-х жив-здоров и еще иногда поет, в основном, для своих гостей; узнала и увидела, в каких условиях он живет, особенно, в контрасте с Изабеллой Юрьевой! Соединить портреты этих двух корифеев советской эстрады в одном проекте было идеей Анисима Гиммерверта, чему я пыталась воспротивиться. Ибо наш Козин мог бы проиграть в том интерьере съемок в сравнении с интерьером «белой цыганки» Изабеллы Юрьевой. Но была успокоена словами Анисима, что монтаж сгладит этот контраст.

К слову, после передачи Изабелла Даниловна ревностно отнеслась к той «стороне пластинки», на которой звучал Вадим Козин, мол, и его песен прозвучало больше, и ракурс был более выгодный, нежели ее. Это действительно так – его портрет получился намного интереснее. Хотя сам Маэстро так не думал, считая, что Юрьевой было отдано предпочтение в передаче. Царствие им небесное!

...Козина звали в Москву, но он остался верен Магадану, своим друзьям, театру. 50 лет на Колыме: от звонка до звонка... И навечно остался там. На могилу Вадима Алексеевича даже в лютые колымские морозы люди несут цветы…

Анна Верная,

Анкоридж, Аляска,

специально для «Русской Америки»