Кажется, это был 1986 год.

Есть у меня приятель, рыжий и кудрявый американский ирландец Джон Брайан. Для ирландца очень мирный человек. Только раз в году, в дни празднования ирландского покровителя святого Патрика, принимает участие в массовых драках, которые устраивают между собой ирландцы. Избежать этого нельзя, такова святая традиция. И в этот день долг каждого приличного ирландца самому получить по физиономии и врезать кому-то. Дерутся даже красноволосые ирландцы-полицейские.

К тому же, считается, что отклонение от драки таит в себе опасность плохо повлиять на крепкое генеалогическое древо ирландцев Америки.

Вот однажды Джон приехал ко мне в Чикаго, в издательство, где я тогда главный был. Засиделись с ним допоздна, и не посуху сидели. И говорит он: «Давай съездим на Аляску, а оттуда на советскую территорию, в бухту Проведения, что там далеко на Чукотке, у берегов Берингова моря. Там, наверное, другие советские люди. Порадуем их. Привезем Библии на русском языке, кассеты с кинофильмами, игрушки для детей, всякие авторучки, коротковолновые радиоприемники». И очень захотелось мне с ним полететь. Решили вначале спикировать на Аляску, в город Анкоридж, потом на американский  остров Святого Лаврентия, а оттуда 20 минут лета до бухты Провидения.

Так все и получилось. Нас было 8 американцев, а с нами  ящики с книгами, кассетами, приемничками, игрушками. В Анкоридже у Джона было много друзей, и нас расселили в разные дома. Я жил в доме врача. Утром встал, прислонился к окну, смотрю на великое бело-чудо. Красный слиток солнца восходит над бело-серебряной бесконечностью. Напротив дом, где ночует наш фотограф Сэм. И вдруг, происходит неожиданное – из дверей этого дома, в черных семейных трусах выскакивает фотограф, и со скоростью спринтера мчится по снегу, иногда проваливаясь по колени. За ним выскакивает огромная собака, их называют тут «медвежьи псы», и мчится за Сэмом. По тому, как она дружески машет хвостом, понятно, что принимает происходящее за игру. Но для Сэма это вовсе не игра, он бежит так, как будто спасается от смерти. Выскочили наши хозяева, перехватили собаку, а фотографа, похожего в этот момент на приведение, ввели в дом. Вот что произошло. На Аляске люди живут по-простому, даже богатые. Сэма положили в одной из комнат, на деревянной лежанке. Но фотограф не знал, что до него на этом месте спал упомянутый пес. Сэм благополучно заснул, а пес, заскучав по родному уголку, зашел в комнату и прилег рядом с Сэмом. А надо сказать, что Сэм всего три месяца назад женился. И вот, как он рассказывал потом, снится ему, что рядом лежит любимая Мэри, и он во сне жарко обнимает ее. Но волосы на голове Мэри показались ему какими-то странными, густыми и жесткими. Наверное, прическу изменила, подумал Сэм, и открыл глаза, чтобы совершить утренний поцелуй. И увидел рядом с собой огромную слюнявую собачью морду. Дальнейшее вы знаете. Два дня Сэм молчал. Описанный эпизод на время отбил у него желание говорить.

Ну что ж, иногда такие стрессовые ситуации в жизни заставляют нас с большим оптимизмом оценивать то, что мы имеем. Я к тому, что после этого эпизода Сэм стал относиться к Мэри особенно нежно.

Потом на нашем пути возник остров Святого Лаврентия. На земле пожилой эскимос руками показывает нашему летчику, куда надо посадить самолет. В этот момент он напоминает дирижера оркестра. Всего на острове живет около тысячи человек. В основном эскимосы. Дети приносят нам вырезанные из костей животных разные фигурки. Преобладают тюлени, вороны, киты, моржи. Это край вечной мерзлоты, поэтому в нем хорошо сохранились кости давно исчезнувших животных. На них и держится эскимосское народное искусство.

На острове водопроводной системы нет, все попадает в целлофановые кулечки, установленные в унитазах, а после выносится на мороз, и раз в неделю увозится. И воды в кранах нет, она вытапливается изо льда и разливается в бачки и бидоны. На улицах ребята с девчонками гоняют на ревущих снегоходах. Главный прикол – разогнаться и перелететь с одной снежной горки на другую. Девчонки, сидящие сзади парней, сверкают щелками глаз и визжат, как все девчонки нашего мира. Я ночую у пастора-эскимоса в доме, стоящем напротив продуктового магазина. Ночью проснулся, вижу, пастор смотрит в окно. За окном от снега светло. Пастор тихо говорит: «Хозяин пришел...» Думаю, что за хозяин ночью пришел, мэр острова, что ли? Подхожу, батюшки! Напротив, огромный белый медведь, пытается сорвать двери магазина. Железные двери не подаются. Медведь недовольно рычит, угрожающе машет кому-то лапой и уходит с медвежьими проклятиями. Пастор рассказал, что недавно медведь сорвал предыдущие двери, и, прокусив триста банок сгущенки, выхлебал их до единой. Теперь поставили бронированные двери, вот медведь и недоволен, рычит, по сгущенке тоскует, на судьбу жалуется. Так это медведь. А ведь и мы жалуемся при подобных ситуациях. Любое удачное нарушение закона подталкивает нас к новому нарушению. Вот такой мы народ, кричим, что верим в Бога и стараемся обмануть людей.

К нам пришли муж и жена, живущие на острове американцы. Живут более 10 лет. Осторожно поинтересовался, почему они здесь. Оказались из теплой Калифорнии. Когда-то побывали на этом острове и решили остаться. Причину долго объяснить не могли, но потом вырвалось: «Очень захотели послужить этим людям». Они изучили язык эскимосов и перевели на него Новый Завет Библии. Говорили, что в эскимосском словарном запасе не хватало слов для перевода, и они со стариками вспоминали забытые молодежью слова. Они учат людей любви, о которой написано в Новом Завете. Говорим, понятно, по-английски. Муж мне говорит, у тебя имя русское, Михаил. Выясняется, что у него был русский отец, моряк, когда-то сбежавший с торгового корабля. Тихо вспоминает: «Хлеб, молоко, мама».

Почему человек покидает свое гнездо. Причины разные: хищник на гнездо напал, дети разлетелись, да, бывает. А случается, что душа начинает тосковать, и хочется ее куда-то полететь, и там, вдалеке, открыть для себя новые тайны. А христианская душа еще хочет в далеком краю послужить немощным и слабым. Вот такая птица, душа наша. Но все равно, никогда не забывает она слова: хлеб, молоко, мама.

На острове три продуктовых магазина. Заходим. Алкоголя нет, на острове сухой закон, продажа его запрещена, потому что эскимосские организмы не обладают иммунитетом, и за год эскимосы спиваются. В магазинах, в этом крае вечной мерзлоты, где растут только кустики низкорослой арктической ивы, продают апельсины, яблоки, бананы. Мясо четырех сортов, включая оленину. Видимо, этот маленький холодный рай построен специально для эскимосов.

Через пару дней, на двух крошечных самолетиках вылетаем в бухту Провидения.  В полете нас настигает ураган. Перед нами семикилометровая гора Атук. Ветер гонит самолетики на нее. Понимаем, что неожиданно оказались рядом со смертью. Самолетики стараются набрать высоту и пролететь над горой. В последний момент успевают подняться на пару метров выше пика горы. Понятно, что в самолетах все молились. Смерть никогда не отходит далеко от нас, не надо этого бояться, но нужно об этом помнить. И лучше заранее быть готовым к свиданию с ней. Да и молиться надо не только когда плохо, а когда нам хорошо.

Прилетаем в бухту Провидения. Встречают советские таможенники, пограничники, русские и эскимосы. По местному чукчи. Рассматривают нас, а мы их. Через два дня в единственном местном театре-клубе мы проводим вечер дружбы.

В эти места советские люди приезжают, чтобы заработать деньги. Условия жизни ужасные. Еда: мерзлая рыба, консервы. Но зарплаты намного выше, чем на материке. Заходим в магазины – шаром покати, просто ничего! Единственный товар – огромные бутыли спирта. Нам рассказывают: чукчи уже все спились, умирают пьяными, на снегу. Вспоминаем бананы и апельсины на острове святого Лаврентия, и лучше понимаем разницу в государственных системах. Затем товарищ, ответственный за культуру в городе, предупреждает: «Не говорите про такое, ну, вы знаете, о чем, не нужно говорить.  Если вы об этом скажете, то меня уволят с работы». И признается: «Я, в общем, русский немец, не сможете ли вы взять мои бумаги на эмиграцию, и переслать их в Германию». Беру.

Вы заметили, в отчаянном положении люди вынуждены полагаться на человеческие качества случайных людей.

Попросил познакомить с простыми чукчами. Привезли меня. Походил по деревне. Увидел тоску и отчаяние.  Правду мне говорили, все на похмелье, трясутся.  Зашел к старому чукче. (Сейчас восстанавливаю разговор по памяти). Спрашиваю, почему так плохо у вас? Он говорит: – Мы другие. Холод выдерживаем, а водку не выдерживаем. Только некоторые знают, чего живут, а  большинство совсем не знают. Однако, плохо, шибко плохо. Забери нас с собой...

– Вон, – говорю, – ваши братья, на Аляске, как хорошо живут, радуются, водку мало пьют. Все зависит от человека.

– Нет, не от человека, боги, которых у нас забрали, выстроили так нашу жизнь, и за то, что мы их забыли, они плохую жизнь нам дали, умираем мы, но есть среди нас хорошие и трезвые, молодежь некоторая. Дочь моя, однако, уехала, за русского вышла, бьет ее, кричит, вернись к себе, не хочет она... Хочу, однако, чтобы костер меня сжег...

Когда я вспоминаю эти слова, жизнь вокруг меня блекнет, умирает. Может быть, через старого чукчу говорил мир. Мир ведь тоже вырождается. Это не философия, это не только отчаянная тоска, это органическая усталость от такой жизни, это биологический пессимизм. Боже мой, останови, каждый заслуживает немного счастья на этой несчастливой земле.

Дай Господи, дай! «Дай же им всем понемногу, и не забудь про меня».

Полный зал народа. Полтора часа говорю о любви. Взываю: «Пусть мои слова прозвучат как глупость, как ложь, но в этом мире любовь есть! Ее загоняют в ужасные условия, она умирает от холода и голода, ей не хватает свободы, но она не умирает, так же, как не умираете вы. Я хочу, чтобы мечи перековали на плуги, и чтобы спирт заменили апельсинами».

Конечно, люди поняли аналогию, и, наверное, потом моего немца уволили. В конце я просил: «Не дайте замерзнуть душе. Черпайте помощь в Библии, там есть тепло и свет! Христос говорит нам: Я свет миру!»

Раздали книги, игрушки, прочие подарки. Женщина подходит, говорит: "До вас у нас в городе была только одна Библии, и то, под замком, в краеведческом уголке».

Через три дня улетаем из Провидения. Идем из гостинички к аэропорту. Меня останавливает человек в милицейской форме, майор. Представляется начальником милиции. – Я на такие вечера не хожу. В христианские истории не верю. Жена меня оставила, живу с дочкой-подростком. Она два года со мной не разговаривала, только «Доброе утро» и «Спокойной ночи!». А вчера, после вашего вечера, пришла и поцеловала. Спасибо.

Хорошо вдруг стало, говорю: «Скажите тому, кто научил ее любить. Ему спасибо скажите, тому, в кого не верите!»

– Может быть, придет время, и скажу...

Купил шубу из нутрии, за 30 долларов. Да, тогда такие цены были. Прохожу таможню. Все сопровождающие шепчут: – На вопрос, везете ли меховые изделия, скажите, что нет. Вас проверять не будут.

Смотрю в узкие глаза офицера-чукчи, спрашивает про меховые изделия, и незаметно моргает, мол, не боись.  Очень хочется провезти шубу. Но думаю, три дня говорил о любви и чистоте, а теперь сдамся из-за шубы? Однако, нехорошо будет. Отвечаю: «Да, есть...». Все разочаровано вздыхают. Приходится вытаскивать шубу из чемодана, и отдавать сопровождающим. Немец шепчет: «Я вам перешлю...»

Действительно, через полгода шуба пришла.

Мы часто стоим в жизни, как на дуэли. Но стрелять неохота. Хочется закончить дуэль миром. И мы идем на компромиссы. Но в это время на нас смотрят люди. И Богу и людям, не все наши компромиссы по душе. Знаю одно, продажа совести за любую цену, комбинация неблагодарная. Если не в нашей жизни, то в жизни наших детей, этот сговор может принести огорчения, печали, болезни. Можно идти на разные сговоры-компромиссы, но на предложения о покупке совести нужно упрямо повторять и повторять слова: «Не продается!».

Михаил Моргулис,

Флорида