Говоря о великих, всегда вспоминают их великие дела. И вспоминая о Василии Павловиче Аксёнове, будут вспоминать о его писательском диссидентском прошлом, об участие в легендарном альманахе «Метрополь», о его подписях в защиту гонимых, о его вынужденной, созданной КГБ, эмиграцией на Запад.

Моё поколение, да и не только моё, будет вспоминать его ранние книги «Коллеги», «Звёздный билет», «Апельсины из Марокко», которые потом писатель назвал «детским садом», но в те серые советские годы, это были университеты закамуфлированной свободы. Кстати, лучшим своим романом он считал не очень известный «Новый сладостный путь». Я же, среди многих книг, подаренных коллегами и друзьями, бережно храню «В поисках грустного бэби», не потому что там упомянуто обо мне, а оттого, что прекрасная грусть этого произведения не только об Америке, а о земном человеческом сердце, расколотом по всему миру.

Желание быть на стороне обижаемых было абсолютно органично для духовной структуры Аксёнова. Тут не следует забывать, что его мать, бывшая заключённая, прошедшая адовый круг сталинских лагерей, автор великой книги «Крутой маршрут» – Евгения Гинзбург. Слова Герцена: Если мы не стороне угнетенных, то становимся на сторону угнетателей, - были его путеводителем в этом мире.

Но сегодня, прощаясь с ним, хочу вспомнить его просто, по-человечески. Ведь действительно, он был прекрасным и совершенно свободным человеком. Что не всегда случается у известных людей. В большинстве случаев, писатель и его произведения не совпадают, писатель всегда хуже. Поэтому, всегда советую, не соединяйте писателя с  его мыслями, строчками и словами. Писатель почти всегда хуже написанного им. Но есть исключения. Такими людьми, совпадающими со своими книгами, были Виктор Платонович Некрасов (« В окопах Сталинграда») и Василий Павлович Аксёнов. Вот, на вскидку, несколько эпизодов. Вермонт, горный штат Америки. На пики гор нанизаны зефирные облака. В этом штате преобладает зелёное, здесь и сны, как горы, чистые, пахнущие, таинственные. В Норвичском университете собрались многие русские писатели: Виктор Некрасов, Наум Коржавин, Юз Алешковский, Саша Соколов, Бахыт Кенжеев, Леонид Ржевский, Иван Елагин. К нам приезжает Василий Аксёнов с женой Майей. Зовём посидеть, испить, поесть, нет, он, уставший, одевает «хеменгуэевский» свитерок, тяжёлые ботинки, и уходит в горы. Через несколько часов возвращается потный, счастливый. Показывает нам на нахмурившую гору неподалеку: «Там был, наверху, смотрел оттуда, оттуда всё другое, оттуда всё кажется райским садом...».

В Вашингтоне, они с Майей зовут нас с Татьяной к себе. Аксёнов поясняет: «Такой варёной кукурузы, как у нас, нигде не испробуете». И действительно, ту кукурузу помню до сих пор. И бифштексы были знатные, но кукуруза... Как будто её варили в топленом молоке. Василий Павлович умиротворёно тихо говорил: Вот вы евангелисты, против того, против этого, мол, всё это грех... Но не каждый наш грех, это грех для Бога... Как и не каждое добро, добро для Бога... Но очень мне нравится жертвенность, сила веры, и то, что евангельские христиане не много говорят, а пытаются Библию реально применять в жизни... А совершенных нет нигде...

И мы вспомнили слова апостола Павла: «Все согрешили... Нет ни одного праведного среди вас...».

Колючий Сергей Довлатов однажды пожаловался, вот, мол, такой замечательный Аксёнов, назвал меня в газете «эмигрантским бытоописателем». Я промолчал, но поразился точности этих слов.

В Нью-Йорке был литературный вечер. Аксёнов читал щемящие строки, отрывки из записей. Было грустно. Я знал, он очень любит старый джаз. Мы пошли в джазовый клуб «Фитцджеральд». Старые джазмены импровизировали на музыку Эллингтона, Гленна Миллера. Он слушал, весь погружённый в эти одинокие звуки печали, в эти вздохи, вскрики, рождаемые в шёпоте джаза. По дороге домой, сказал, - А ведь они и о России играли, это же и Россия, и ваш мученик сапожник Даниил... ( Он вспомнил рассказ из книги «Сны моей жизни», которую я подарил ему). Все они потеряли Бога, а идти больше не к кому... Всем нам...

 И он, как-то горько обернул толстым шарфом шею, и втянул в него прекрасную голову.

Я издавал журнал «Литературный Курьер». Там мы печатали цикл его статей «Зима тревоги нашей...». Он взял название у любимого им Джона Стейнбека. Говорил по телефону: Тревожно, всегда тревожно... Завидую монахам, им не тревожно... А впрочем, кто знает... Ах, как здорово, если на земле станет побольше весны...

Я собирался увидеться с ним в Москве. Не удалось, ах, как жаль, что не удалось. Так хотелось посмотреть в умные, насмешливые, и почти всё понимающие глаза. Ах, Таня, Таня, Татьяна Николаевна, ещё одного замечательного не успели навестить перед дорогой. Успеют ли навестить нас, все, кто этого хочет. Есть расхожая, заштампованная фраза: Снаряды падают всё ближе и ближе. Но она верная, ох, верная...

Теперь нашёл письмо, написанное в 1994 году: «... Когда-нибудь, Михаил, вспоминать писателей будут не только по книгам, а по их делам, которые они совершили во имя убывающей человеческой свободы. Писателей часто убивают из-за их любви к свободе, но путь свободы – это единственный прекрасный путь, уходящий в небо. Разве не об этом пути говорил Христос...»

Он написал «Остров Крым», а сам был замечательным островом свободы. В свободе он и ушёл в свободные небеса.  Благословений в пути!