Штат Луизиана – один из самых южных. Зимой там бывает холодно: градусов 50 по Фаренгейту, по Великим равнинам додувает ледяной канадский ветер, но уже в феврале наступает настоящая весна, и с Мексиканского залива приходит тепло. Даже можно купаться, правда, местные на тебя смотрят косо.

В марте уже совсем жарко. Степи, что тянутся до болот Миссисипи, расцвели, но еще не пожухли. Ковбои гонят куда-то скот. Люди начинают стричь газоны снова, мыть дома. Машут тебе и улыбаются, пока едешь в школу по хайвэю, – всего-то миль десять.

Март 2004 года. В кабинет истории заходит тренер Джинс. Седой, массивный мужчина с ясными глазами и морщинистым лицом. Чуть прихрамывает. Говорит отрывистым басом и всегда по сути. Когда-то он готовил «бульдогов», футбольную команду школы, а теперь, на пенсии, переквалифицировался в учителя (при этом его до сих пор правильно называть не «мистером», а «тренером»).

Вообще мы должны смотреть образовательный фильм про нацистскую Германию, но в начале урока тренер Джинс проводит короткую политинформацию. Спрашивает, кто видел в новостях сообщения о российских выборах. Рассказывает о переизбрании Владимира Путина. А потом просит меня оценить демократичность этих выборов, к которым он сам относится со скепсисом.

Я встаю и с жаром рассказываю, что нам всем пора оставить стереотипы холодной войны в прошлом и что Россия давно встала на путь демократизации. У нас есть много разных партий, а СМИ представляют разные точки зрения. Дайте нам еще пять-десять лет, заключаю я, и вы не узнаете нынешнюю Россию.

– Спасибо, Илъя, – мое имя, и я к этому уже привык, американцы произносят с ударением на первый слог и через твердую L. На экране появляется Гитлер.

30 сентября уже 2014 года. На сайте американского посольства в России появляется короткое сообщение, в котором говорится, что Соединенные Штаты сожалеют о решении Российской Федерации прекратить участие в программе школьного обмена Freedom Support Act – Future Leaders Exchange («Акт в поддержку свободы – Обмен будущими лидерами»).

Программа просуществовала 21 год. За это время за счет американских налогоплательщиков в штаты съездили больше восьми тысяч российских школьников, включая меня и, например, главреда Russia Today Маргариту Симоньян.

Американская сторона оплачивала проезд до Москвы, проживание в подготовительном центре в Москве, билеты в Америку и обратно, обеспечивала расселение в семьи (мне попалась семья директора школы и администратора больницы), а сверх этого еще ежемесячно платила стипендию. России это, к слову, не стоило ни цента.

Обмен не предполагал приезд американцев в Россию. Под exchange подразумевалось то, что ты узнаешь про Америку и американцев, а они узнают от тебя про Россию. И действительно, в той глубинке Луизианы, где жил я, откуда по пять часов одинаково гнать до Хьюстона и Нового Орлеана, люди имели очень смутное представление о России.

– А у вас есть доллары? – А сотовые телефоны? – А девушки бреют подмышки? – от роли культурного амбассадора на школьных переменах иногда устаешь, но, слава богу, на помощь приходили новые друзья: «Чувак, да отвали ты от него, он из другой страны, не с другой планеты».

Самый частый, конечно, вопрос: правда ли, что в России так холодно. Первые раз сто терпеливо объясняешь что-то про климат, а потом проще сказать: «Ага».

А потом как-то стоишь на заднем дворе, жаришь котлеты для бургеров и понимаешь: обмен состоялся. Сосед Стив – отличный парень, в шесть утра выгоняет своих коров. А через дорогу живет Роберт, он на полчаса раньше едет на свою рисовую ферму. И вернется поздно вечером. Как и его сын, мой одноклассник. Ему шестнадцать, у него своя машина – тут это нормально. И он уже несколько лет работает. Это здесь тоже нормально. К моменту окончания школы у него будут деньги, чтобы заплатить за колледж и снять жилье.

Тут все много работают. И иногда отдыхают. Не закрывают двери и улыбаются друг другу – не как менеджеры в белых воротничках. В кантри вообще не очень любят большие города. Это, конечно, не вся Америка. Много позже я побываю и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне, и еще много где, увижу совсем другую Америку. Но эта глубинка, где живут простые люди, для меня оказалась очень важна.

Что бы ни происходило, я знаю, что эти люди мне не враги и что они не хотят задушить мою страну. Это как прививка от пропаганды.

«Слушай, я думал всю жизнь, что русские – какие-то совсем другие люди, а ты вот вообще нормальный парень», – сказал как-то за барбекю сосед Стив, попивая из банки пиво. И предложил научить меня верховой езде.

То же сказал и тренер Джинс, когда мне пришло время уезжать. За год мы с ним очень подружились. На прощание он меня по-отечески обнял и даже чуть прослезился, чего с ним никогда не случалось. Он рассказал, что, когда он был еще маленьким мальчиком, их в школе учили залезать под парты – на случай ядерной войны с Россией. И что именно я убедил его, что русские больше не враги американцев и у России есть нормальное будущее. Мне было лестно, я засмущался и не нашел, конечно, что ответить.

Наверное, с точки зрения сегодняшней пропаганды, FLEX нельзя было не закрыть. Как это? Молодые неокрепшие умы едут в Штаты прельщаться буржуазными красотами и возвращаются в Россию, не желая видеть в американцах врагов. Да еще к тому же рассказывают об этом другим.

Да и потом еще надо посмотреть, может, их там тайно вербуют в ЦРУ за это время, а семьи только для прикрытия. А потом возвращаются и будут тут нам свои майданы устраивать. Давайте лучше никого никуда пускать не будем. Есть учебники, рекомендованные Минобром. Есть Первый канал. А больше ничего и не надо.

Это-то все понятно. Никаких иллюзий. Только меня теперь не покидает чувство, будто я обманул тренера Джинса...

Илья Клишин