В одном из самых престижных залов Манхеттена – New York City Center – состоялся первый показ вахтанговского «Евгения Онегина». В рамках мирового турне этот замечательный спектакль будет еще трижды показан в Нью-Йорке, а затем дважды в Бостоне. Но уже после премьерного вечера стало очевидным: американская публика с восторгом приняла российского «Евгения Онегина» и сняла свою ковбойскую шляпу перед талантом Римаса Туминаса.

 О том, как волновались даже самые именитые вахтанговцы перед этой премьерой, зрители, скорее всего, и не догадывались. Это можно было наблюдать и за кулисами в день спектакля, и в бесконечных беседах накануне, и даже в многочисленных шутках по поводу открытия Америки, которая закрылась на холодный замок.

Волновались не только актеры, не только американские организаторы гастролей, но и многоопытный директор театра Кирилл Крок, успевающий каким-то непостижимым образом решать одновременно тысячи вопросов и избавлять свою команду от множества проблем. При этом директор жил не только нервным нынешним днем, но и управлял процессами дней грядущих, умудряясь, к примеру, одновременно контролировать и перемещение морских контейнеров с запасными декорациями «Евгения Онегина» в сторону Израиля. Там в конце июня в рамках мирового турне предстоят гастроли этого спектакля, и подготовка к ним идет полным ходом даже сейчас, во время гастролей в Америке.

Уже за полчаса до начала спектакля в Нью-Йорк Сити-Центре стало понятно, что опасения – будет ли заполнен огромный зал, в котором почти две с половиной тысячи мест, – напрасны. Поток зрителей нарастал, подобно океанской волне, и фойе театра наполнялось радостным предпраздничным гулом. Нарядная публика, говорящая преимущественно на русском, заметно отличалась от московской, приходящей нынче в театр в том, что удобно, а не в том, что нарядно. Здесь зритель действительно шел на праздник, и его звенящее предвкушение нарастало с каждой минутой.

После третьего звонка в зале не осталось ни одного свободного места. И когда, наконец, был поднят занавес, более двух тысяч человек затаили дыхание, как один. Фантастический гипнотизм туминасовского действа заворожил тысячи людей с первых же слов, с первых же музыкальных тактов. И уже буквально через несколько минут зал несмело откликнулся аплодисментами на игру актеров. А затем задышал одним ритмом со сценой, и стало заметно, как это передалось сцене и как актеры подхватили эту эмоциональную волну. С этих мгновений уже не важно было ни количество зрителей, ни название зала, ни американская действительность за его стенами. Мы все оказались в одном замечательном мире поэзии, музыки, таланта и любви. Любви, прекрасной даже в своем трагизме.

Зал наслаждался не просто игрой каждого персонажа этого удивительного спектакля, зал стал жить тем, что происходило на сцене. И проникался метущейся влюбленностью Татьяны (Евгении Крегжде), и высокомерным цинизмом молодого Онегина (Виктора Добронравова), и жесткой эгоистичностью бесцельно прожегшего жизнь Онегина зрелого (Алексея Гуськова).

Зал замирал от сна Татьяны в исполнении Ирины Купченко, чтобы затем взорваться аплодисментами, жадно ловил каждое слово пожилой московской кузины (Галины Коноваловой), словно пытаясь как можно дольше удержать ее на сцене. И облегченно с наслаждением расслаблялся при всяком появлении гусара в отставке (Владимира Симонова) – гуляки по форме и аристократа по сути, иронично трактующего жизнь философа по духу... За этот образ, придуманный Туминасом, наверное, даже сам Пушкин был бы ему благодарен.

В антракте фойе гудело обсуждениями. Восхищались игрой, музыкой, ритмом, восхищались органичностью и пластикой... И сетовали на титры перевода, бегущие над сценой, потому что даже американцам, не знающим русского, не хотелось отвлекаться на этот перевод, чтобы не отрывать глаз от волшебства, царящего на сцене.

Спектакль пролетел на одном дыхании. А когда опустился занавес, зал взорвался овациями. И долго не расходился, вызывая и вызывая артистов на сцену. И явно ожидая выхода на сцену режиссера, так удивительно по-новому открывшего надменной и холодной, казалось, Америке поэтическую русскую душу. И вечного Пушкина. И вечную любовь... Но хотя Римас Туминас, проходящий лечение в Израиле, не смог в эти дни оказаться со своей труппой, он тем не менее всем своим пушкинским духом находился и в этом зале. И в этом городе, избалованном зрелищами. И в этих душах, пронзенных его талантом и восхищенных его «Евгением Онегиным».

Если в первый вечер какое-то количество кресел на балконе было свободно, то уже на втором спектакле зал был полон. «Евгения Онегина» играют в самом центре Манхеттена, из русских там же гастролировал когда-то МХАТ, потом – еще при советской власти – Театр Ленинского комсомола, ныне – Ленком. В зале 2200 мест, в Москве таких театральных залов нет, а в Нью-Йорке похожих немало, директор Вахтанговского театра Кирилл Крок даже с некоторой жалостью говорит о тех, кто смотрит спектакль с балкона, откуда сцену видно – почти что с высоты птичьего полета. Билеты – не самые дешевые, от 35 до 150 долларов, причем партер и амфитеатр был продан на все 4 нью-йоркских спектакля задолго до начала гастролей. После спектакля – овация, кричали и «спасибо» по-русски и «спасибо» по-русски, но с акцентом, и «браво» кричали.

Вообще таких больших гастролей в Америке почти не случается, чтобы из-за океана приехал театр, 64 человека, за два дня начали монтировать декорации, день записывали свет (световая партитура – та же, какой видит «Онегина» публика в Москве). А декорации занимают два огромных контейнера, которые сперва довезли до Риги и там уже погрузили на теплоход.

Валерий Яков, Нью-Йорк