Бытует мнение, что американцы в своей массе не блещут умом. Вот что говорит об этом Светлана Нaгачевская-Мэддокс: «Я категорически против этого стереотипа. Они очень развитые, умные люди. В Америке все друг друга учат, никто не смотрит большими глазами: «Ты что, дура?». Я не встречала глупых американцев ни в быту, ни тем более, в университетах». Влиться в новый социум Светлане помогли черты характера: она человек мягкий, гибкий, неконфликтный: «Скажем, замечала, что американцы украдкой давились от смеха, слыша мой ранний английский. Мне было не обидно, а просто забавно, и поэтому упорнее учила язык». Что касается политики… «Я бы прислушалась к пушкинскому совету в стихотворении «Клеветникам России», – говорит Светлана. – Он обращается к Западу: «Оставьте этот спор славян между собою, домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою» и объясняет: «И нашей кровью искупили мы Европы вольность, честь и мир»...
Американка молдавского происхождения, пианистка Светлана Нагачевская-Мэддокс, победительница многочисленных конкурсов, дала 31 мая в Органном зале Кишинева концерт русской фортепианной музыки. Она с видимым наслаждением, виртуозно и проникновенно сыграла любимые меломанами всего мира «Картинки с выставки» Мусоргского, вариации на тему Корелли Рахманинова и марш из оперы «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева.
Учеба длиною в 30 лет…
– Светлана, как вы оказались в Штатах? От кого-то или чего-то сбежали?
– Я поехала туда в качестве студентки. И помыслить не могла, что буду жить на Западе. Я как раз закончила Гнесинку, а в то время в перестроечных России и Молдове все рушилось. Я решила найти другую страну, где смогла бы продолжать образование. И в этом мне помог мой педагог, пианист мирового уровня Александр Палей. Я начала у него заниматься в Кишиневе в 13 лет, потом он уехал на Запад. В 1998-м он прибыл домой после 10-летнего отсутствия, и я специально приехала из Москвы, чтобы послушать его феноменальные концерты.
Александр Палей помог мне с выбором американского университета, куда я послала свою аудиозапись и была принята на полную стипендию с испытательным сроком на год, поскольку не владела английским. Но через год при сдаче теста мне сказали, что моего английского хватило бы и на докторат. Ни о каком возвращении на родину уже и речи не было.
– Инструменталисты учатся в пределах 30 лет. Сколько выпало вам?
– Начала учиться в 6 лет, закончила в 35. Получается, почти 30 лет – больше половины своей жизни.
– Наверное, повезло с педагогами…
– Мне повезло, в первую очередь, с родными, все они – музыканты. Папа – кларнетист, мама – пианистка, сестра Елена – музыковед. Действительно, и педагоги у меня были замечательные. Сначала в музыкальной школе имени Коки, затем в консерватории. Я благодарна профессору Александру Львовичу Соковнину и Анатолию Лапикусу.
В Нью-Йорке я вновь училась у Александра Палея. Но поскольку он много гастролировал, то направил меня к своему педагогу Бэлле Михайловне Давидович, признанной в мире лучшей исполнительницей Шопена среди женщин ХХ века. Когда я училась на мастерате в госуниверситете города Бойзи штата Айдахо, у меня был отличный педагог, доктор Дэл Паркинсон. Он разъяснил мне, к примеру, что такое «моцартовское прикосновение» – это когда рояль звучит как клавесин. Первым его вопросом было: «Светлана, скажи, сколько у тебя денег?». У меня было 350 долларов на всю последующую жизнь. И он мне сказал: «Если тебе понадобятся деньги, сразу обращайся ко мне и не думай, что их надо будет вернуть». У него отзывчивый христианский характер. Доктор Дэл Паркинсон сразу подыскал мне концертмейстерскую работу в опере Айдахо, и я с первой минуты смогла полностью обеспечивать себя. Он нашел дома, где меня принимали в качестве гостьи. У американцев практикуется система, при которой студента принимают в семью. Два года в Айдахо я жила в трех разных семьях, пока не получила степень мастера фортепианного исполнительства.
На докторантуре в университете Аризоны я занималась у профессора Николаса Зумбру, американского грека, исключительного педагога, который учился у потрясающей пианистки Розины Левиной. Это она подготовила знаменитого Вэна Клайберна, который на Первом конкурсе имени Чайковского занял первое место… Потом я занималась у доктора Рекса Вудса.
В университете Аризоны я уже была ассистентом профессора на зарплате, поэтому смогла снять квартиру и полностью себя обеспечивать. Защитила диссертацию по «Картинкам с выставки» Мусоргского. В общей сложности я проучилась в Штатах 10 лет. Сейчас преподаю в колледже Западного Айдахо. Заняла первое место в нескольких фортепианных конкурсах, а Гран-при в Принстонском музыкальном фестивале и первое место на международном конкурсе Bradshaw and Buono в Нью-Йорке дали мне возможность трижды выступить в концерте лауреатов в Карнеги-холле.
– Что в вузах США вы приобрели такого, чего не получили бы в Кишиневе или Москве?
– Американский докторат отличается от нашего: кроме основной, мы приобретаем и дополнительную специальность. Я не только фортепианный исполнитель, но и преподаватель теоретических дисциплин. В колледжах и университетах США в каждом кабинете есть компьютер, проектор, экран. Все лекции по музлитературе сопровождаются просмотром видеозаписей и слайдов, что облегчает обучение.
– В кишиневских концертных залах часто выступают хорошие инструменталисты. Но никто и никогда не удосуживается интересно рассказать об исполняемых произведениях. А как с этим в Штатах?
– Для защиты степени доктора фортепианного исполнительства мне, как и другим, надо было сыграть два сольных концерта, концерт камерной музыки и дать лекцию-концерт (рассказать о произведении), что учит общаться с публикой. С тех пор я выступила со множеством лекций-концертов.
… И лав-стори длиною в 10 лет
– У вас наверняка была лав-стори?
– С моим будущим мужем Эндрю Маддоксом я познакомилась, когда мне было 26. Я только что приехала в госуниверситет в Бойзе. Не прошло и трех дней, как в коридоре встретилась глазами с мужчиной, и мы оба просто обомлели. Была сильнейшая вспышка, мы поняли, что созданы друг для друга.
Немножко повстречались. Но я была перегружена учебой, конкурсами, концертами, по 6 часов в день самостоятельно учила английский… Затем я уехала учиться в Аризону, и мы не виделись 7 лет. По окончании учебы я почувствовала, что пора подумать о личной жизни. Позвонила Эндрю, он, к счастью, был неженат. Я приехала к нему в Бойзе, мы обручились, а через полгода поженились.
«Я почувствовала тягу к русской музыке»
– Как возникла идея приехать на родину с концертом?
– Идея концерта принадлежит отцу. Я почувствовала тягу к русской музыке, поэтому включила в программу «Картинки с выставки» Мусоргского, которые играю уже не один год, поскольку защитила диссертацию по этой теме. В Америке часто давала лекции-концерты по «Картинкам», в которых повествую американским слушателям о том, что у Мусоргского был друг архитектор Виктор Гартман, который умер в 41 год. Гуляя по выставке рисунков и эскизов Гартмана, композитор задумал свою знаменитую сюиту из 10 потрясающих картин. Каждая – шедевр. В одной из картин пианисты передают разноголосицу рынка. А в «Балете невылупившихся птенцов» поражает пианистическая звукопись: птенцы стучат клювиками о скорлупу, трепещут крылышками. Некоторые пьесы звучат как оркестр, поэтому французский композитор Равель оркестровал «Картинки».
И как обойтись без Рахманинова, потомка Штефана Великого? Я ощущаю духовное родство с ним, ведь он тоже когда-то оказался на чужбине. Там долго не сочинял вообще, так как должен был содержать семью, для чего давал огромное количество сольных концертов – более 60 в год. Лишь через 15 лет Рахманинов собрался с духом и написал гениальные «Вариации на тему Корелли». Это его взгляд на то, что произошло в России в 1917-м: как сожгли имение, убили его собаку... Жизнь семьи была в опасности, и они уехали, вырвав себя с корнем.
– Каким предаетесь развлечениям?
– Я бы не сказала, что на это есть время. Мы ходим в церковь по воскресеньям. Мой муж – певец, прекрасный тенор, тоже музыкант, дирижирует тремя хорами. Он также очень занят. По вечерам вместе смотрим классические английские детективы – мисс Марпл и всякое такое…
Даниил Дашевский,
фото автора