В 1943 году, когда Франция была под оккупацией гитлеровцев, французский драматург и режиссер Жан Ануй перенес действие из древней Греции в оккупированную немцами Францию.

И вместо основной идеи Софокла о сражении между законом и человеческой честью возникло действие, призывающее французов бороться против фашисткой оккупации. В общем, как бы идея Софокла не исчезла совсем, но наполнилось патриотическим духом. И вот, в апреле этого года, известный русско-американский режиссер и театральный русский педагог Андрей Малаев-Бабель по этой французской интерпретации поставил спектакль в американской Флориде. В популярном театре Асоло играли студенты Андрея Малаева-Бабеля из театрального отделения Флоридского университета, в том числе, необычайно одаренный Брайан Оуэн в роли царя Креонта. 

Давным-давно в Афинах говорили: «Выше всего в жизни людской – закон, но неписаный закон – выше писаного». Неписаный закон – вечен, он дан природой, на нем держится всякое человеческое общество: он велит чтить богов, любить родных, жалеть слабых. Писаный закон – в каждом государстве свой, он установлен людьми, он не вечен, его можно издать и отменить». Вот о том, что неписаный закон выше писаного, сочинил трагедию «Антигона» великий афинянин Софокл.

Итак, выразителем и исполнителем Закона как в оригинальной пьесе так и в интерпретированном варианте становится царь Креонт, а Антигона, дочь погибшего мученика и царя Эдипа, становится глашатаем борьбы за справедливость и благородство по отношению к людям.

Как и положено в греческих трагедиях, в конце пьесы почти все  положительные герои, в том числе и Антигона кончают жизнь самоубийством, остается один раскаявшийся Креонт, слишком поздно помиловавший всех, так как герои успели спешно закончить счеты с жизнью. Креонт оплакивает себя, своих родных и свою вину, и хор вторит ему, как раньше вторил Антигоне: «Мудрость – высшее благо, гордыня – худший грех, спесь – спесивцу казнь, и под старость она неразумного разуму учит». Этими словами заканчивается трагедия. Причем, ее конец идентичен, как в древнем греческом тексте, так и в современном парафразе пьесы.

Вспоминается постановка этой трагедии Юрием Любимовым в театре на Таганке, в 1996 году. Любимов по обыкновению здорово переделал пьесу, вставил в нее из Библии «Песнь Песней», которая позволила ему переставить смысловые акценты трагедии, и вместо изначальной линии, борьбы Антигоны с Креонтом, получилась другая сюжетная линия, которую коротко можно назвать несколько лицемерным торжеством Вечной Любви.  Замечательная концепция, но к Софоклу как-то прямо не относящаяся.

Тут следует напомнить, что Андрей Малаев-Бабель, внук знаменитого писателя Исаака Бабеля, автора «Одесских рассказов» с их героем Беней Криком, и эпохальной «Конармии». Конечно, знаменитый дед достаточно эффективно повлиял на творческие гены внука. И несомненно, режиссеру хорошую службу сослужило невероятное сочетание в его жизни: учеба в знаменитом Щукинском театральном училище, преподавательский опыт работы в нескольких университетах США и ценная практика режиссерского служения в американских театрах. Он ставил пьесы и инсценировки произведений многих великих писателей мира: «Фауст» Гете, «Дон Кихот» Сервантеса, Чехова «Чайка», Нила Саймона «Добрый доктор», «Мнимый больной» Мольера, Гоголя «Мертвые души», Достоевского «Идиот», «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы».

Не думаю, что трагедия Софокла во французской интерпретации была его особым творческим стремлением. Скорее, эта пьеса входила в обязательную программу магистратуры университета Флориды, как дань классике. Тем не менее Малаев-Бабель, при среднем уровне актеров (за исключением Брайана Оуэна) сумел найти в интерпретации пьесы неуловимые сюрреалистические особенности, французские тона и краски, не заглушив пафос греческой трагедии. Причем, два часа театрального действия без перерыва, превратились в динамичный, захватывающий процесс. Когда-то я смотрел в американском театре поставленную тем же Юрием Любимовым пьесу «Братья Карамазовы». И тоже дивился, как он смог со средними актерами, говорящими на чужом языке, добиться мощного динамичного действия со всполохами достоевского отчаяния, звучащего на английском языке. Я это к тому, что теперь удивлялся чутью и умению Бабеля внушить актерам те нужные интонации, позволившие в общем актерском порыве создать единую стремительную динамику спектакля.

 О неожиданно блистательной игре Брайана Оуэна надо сказать особо. Актер создал такой образ блюстителя законов, такой интернациональный образ правителя, верящего в необходимость соблюдения закона, что я занес бы его игру в почетный список театрального мастерства. А когда он в конце спектакля выходит с окровавленными руками и смотрит на них – желваки, безумные глаза, страшно звучащие слова – я мгновенно вспомнил героев Достоевского. Да, страсти Федора Михайловича иногда переходят в пьесы иностранных драм, и даже в древнего Софокла, если пьесу ставит российский режиссер.

Конечно, надо отметить старания всех актеров, особенно исполнительницы роли Антигоны Эндрии Аднофф. В ней было много достоинств: преображение, харизма, напряжение, но не хватало той блистательности, которая необходима актрисам, играющих главные роли. Хотя, девочка –студентка старалась быть умопомрачительно достоверной. А блистательность? Это удел зрелого мастерства или особого таланта.

И вот что еще. Хотя Софокл представитель античного века, когда только появились первые христиане, но в мыслях и поступках Антигоны отразилась наступающая христианская эпоха, в частности: желание возлюбить своего ближнего и жертвовать своей жизнью, во имя его спасения. Недаром, при всей спорности своего заявления, один из отцов христианской церкви епископ Климент Александрийский (прибл. 150 – 215 гг.) утверждал, что через греческую философию человечество подготовлялось к восприятию христианства.

С радостью прочитал, что следующая постановка Малаева-Бабеля – «Вишневый сад» Чехова. Нетрудно догадаться, что пьеса ставится по горячему желанию режиссера. Так оно и оказалось. Я спросил у Малаева-Бабеля: Чего нам ждать от этой постановки? Фантазируя, я представлял себе, что он ответит приблизительно так: «Американские театралы, режиссеры, актеры к Чехову относятся с трепетом и нежностью. Также не забудьте, что в Америке жил и работал брат Чехова, знаменитый режиссер Михаил Чехов. Он во многом открыл американцам своего гениального брата. А «Вишневый сад» – это отражение мира. Все тоскуют по свободе и мечтают о новой полезной жизни для Бога и людей.  В наш век войн и конфликтов, каждому народу нужно об этой мечте напоминать».

Но Малаев-Бабель ответил несколько по-другому: «Чехов, после Шекспира, самый репертуарный драматург в мире. Многие выдающиеся режиссеры, как например Питер Брук, считают, что кроме Чехова и Шекспира вообще ни с какими драматургами не стоит возиться – настолько они уступают этим двум. Я во-многом с этой точкой зрения согласен. К Чехову я подхожу с позиций великого мастера Русского театра, Николая Демидова, театральную школу которого я преподаю и, по мере сил, развиваю. А Демидов считал Чехова трагиком, равным по масштабу Шекспиру. Спектакль «Вишневый сад», я надеюсь, будет о том, что любовь и красоту в сегодняшнем мире скоро окончательно вырубят топором, если за них вовремя не заступиться. Более универсальной и актуальной мысли не придумаешь, не правда ли?»

Ну что ж, доживем в Америке до Вишневого сада.

И еще пару слов: В конце пьесы Креонт говорит: « Да, я теперь совсем один…». И вот, вопрос к вам, читатели, что лучше: Исполнить закон и остаться одному, или нарушить закон и сохранить чужую жизнь и свою честь?

И еще, когда мы после спектакля медленно шли к парковке, вдруг, меня неожиданно заполнила тишина, прозрачная, умиротворяющая. Я шел в ней,  пытался понять природу ее возникновения, и, кажется, понял: Так всегда становится тихо на душе, когда ты слышишь Божье напоминание, сказанное людьми через искусство.

Михаил Моргулис,

Флорида,

фото Фрэнка Атуры