За годы после полета Ю.А. Гагарина в космосе побывали около 500 космонавтов и астронавтов. Если имена первых все еще в памяти, то остальные затерялись в повседневной жизненной суете. К некогда романтической и привлекательной профессии теряется  интерес даже у детей. А жаль. Мы в Хьюстоне, в Русской школе, всеми силами стараемся развить детское мышление, научить их мыслить и рассуждать о планетах и звездах, о полетах в космос на занятиях в Клубе юных астрономов имени Юрия Гагарина. А взрослых читателей газеты хочется посветить в будни из жизни людей выдающейся профессии – космонавт. Как и чем живут или жили космонавты? Или у тех, первых, жизненный путь был устлан лепестками роз? Сегодня мы начинаем цикл публикаций о судьбах космонавтов, благодаря знакомству с одним из известных российских специалистов о истории советской пилотируемой космонавтики и ракетной техники А. В. Глушко.

Софья Табаровская, журналист, радиопрограмма «Мы, Техас и Россия»

Александр Александрович Серебров… Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР… Человек, который смог в памяти каждого из нас смог оставить свои, связанные с ним воспоминания. Он вошел в жизнь каждого из нас и остался в ней навсегда. Какими бы сложными и трудными не были ситуации, в которых мы вместе с ним оказывались, он всегда оставался честным человеком.

Вся его жизнь: дорога в космонавты, четыре полета, после полетная и междуполетная деятельность, говорят о многостороннем развитии, эрудиции и порядочности…

Он рассказывал мне о своем детстве: «В один из ноябрьских вечеров 1957 г., возвращаясь с тренировки по фигурному катанию, по подсказке моего тренера Н.А. Брежнева, я заметил яркую, быстро перемещающуюся звезду. И хотя я уже слышал о запуске первого спутника, но слышать и увидеть – это разные вещи… Это произвело на меня сильное впечатление. Я думаю, что именно тогда во мне что-то изменилось… И было непонятно, что блестело ярче: ночные светила или ищущий взгляд будущего космонавта…» И в этот момент его глаза «горели» тем же «огнем», с каким много лет назад он искал на вечернем небе пролетающий над его головой спутник. В них навсегда сохранился детский восторг от увиденного тогда.

Через столько лет сохранить в своем сердце ту, первую радость от знакомства с космосом… Это может говорить только о его внутренней человеческой силе, благодаря которой он и смог пройти сквозь многие преграды, славу, предательства и клевету. Пройти и не сломаться.

Когда я смотрел на проводимые им уроки из космоса, то у меня сложилось впечатление, что он преследовал две цели: показать красоту планеты Земля и предупредить о той опасности, которая ей угрожает от нашей, человеческой, деятельности. Не удивлюсь, если среди космонавтов, пришедших в отряд после 1997 г. есть и те, кто «заразился» желанием стать космонавтам, именно благодаря этим самым урокам. 

В самом начале 1990-х гг. А.А. Серебров ездил на НПП «Звезда», чтобы убедить его специалистов в том, что рост космонавта В.Г. Корзуна не повод для отказа ему в полете. Разговор закончился в пользу космонавта и Валерий Корзун слетал в космос.

Он пережил неудачную стыковку; сорванные полет, когда вместо его экипажа в космос полетели дублеры. Испытание космического мотоцикла. В течение нескольких секунд он был искусственным спутником Земли, потом столкновение со станцией «Мир».

В 1997 г., помня о том самом столкновении, он убедил Президента России Ельцина, что экипаж корабля «Союз ТМ-26» (Циблиев-Лазуткин) не виновен в случившей аварии и космонавты избежали репрессий от руководства.

Сколько он успел сделать еще. Постоянные поездки, встречи, выступления, телесъемки, выступления по радио, газеты, книги, статьи, интервью...

Различные школьные конкурсы, олимпиады, летние лагеря. Он был одним из тех, кто целенаправленно готовил смену для той отрасли, которой много лет сам служил верой и правдой. И как результат этой работы – космонавты Марк Серов и Николай Тихонов. А скольких имен мы еще не знаем: простых инженеров, конструкторов, технологов. Служащих на космодромах, работающих на предприятиях ракетно-космической отрасли, решивших всю свою жизнь посвятить делу освоения космоса.

Как он реагировал на успехи ребят… Радовался крупным и маленьким победам и огорчался их неудачам.

А.А. Серебров был одним из тех, кто создавал Российское космическое агентство. Когда 18 февраля 1992 г. проходило совещание правительства о его создании, то одной из кандидатур была и кандидатура А.А. Сереброва, но космонавт не был чиновником, а потому назначили Ю.Н. Коптева. Наверное, назначение А.А. Сереброва спасло бы и станцию «Мир» и другие проекты.

Его работа в Совете безопасности. Эпопея по созданию ФГУП «Российские технологии», ставшему одним из источников и составных частей будущей Госкорпорации «Ростех». Но во главе корпорации опять поставили другого человека.

Как-то, когда вначале 1990-х проводили Международный конгресс юных космонавтов, А.А. Серебров отлучился с него на полдня, а вернувшись привез личное приветствие, лично подписанное Б.Н. Ельциным, чем произвел на участников Конгресса неизгладимое впечатление.   

Но больше всего его мучило то, что когда ходил и просил (!) по кабинетам деньги на образование будущих поколений, ему отказывали или давали все меньше и меньше. Ему это было непонятно. Как не принимал он и то, что творилось в ракетно-космической отрасли вообще. Он сильно переживал и из-за отношения к космонавтам со стороны руководства. Как говорил он сам: «Мы, космонавты, одноразовые…» Не понимал, как можно использовать людей и отрекаться от них при первой возможности.

Помню, как он мне лично многократно рассказывал об этом, вспоминая, как после его первого полета, А.А. Сереброва вызвал к себе Генеральный конструктор НПО «Энергия» В.П. Глушко и советовался с ним по вопросу связанному с продлением продолжительности полета основного экипажа станции «Салют-7» (Березовой-Лебедев).

Больше такого не было. После смерти академика В.П. Глушко, никто не заботился о космонавтах так, как он. Не добывал для них новых телевизоров, иной техники. Больше никто не вникал в их личные проблемы, не помогал при решение важных вопросов.

Первый раз мы встретились с ним 16 января 1989 г. в Донском крематории, на похоронах академика В.П. Глушко. Один наш общий знакомый попросил, чтобы он довез гражданскую жену академика домой. Помню, как он проводил под руку эту женщину, и помог аккуратно разместиться в своих красных «Жигули». Оттуда он довез ее до дома на Комсомольском проспекте, где она тогда жила. 

Второй раз, он приехал к нам домой в 1997 г., когда собирались воспоминания для «сборника сказок от К.П. Скопиной», названном «Однажды и навсегда», в котором именно воспоминания о космонавтах и есть самая интересная часть этой книги. Помню, как он рассказывал о свои встречах с академиком В.П. Глушко, с каким уважением и гордостью говорил о том, что был связан с ним по работе, рассказывал, сколько вещей ему было подарено ученым и как он их хранит все эти годы.

Были и еще многочисленные встречи. Помню, он как-то просил меня дать ему подробное описание формы полковника космических войск и попросил собрать ему планки из ленточек, список которых тут же написал мне от руки. Через неделю и передал ему заказ: описание формы с картинками и два комплекта ленточек. Потом с радостью видел, как он с ними ходил. Таким образом, я имел прямое отношение к созданию всем известной формы, которую он носил.

В 2002 г. у него случилось несчастье. Не только сгорела дача, но еще и сам А.А. Серебров очень сильно обгорел, когда пытался ее тушить. Он долго лечился в больнице, а когда вышел, я увидел его совершенно другим человеком. Казалось, он сломался. Стал чаще говорить  о плохом. Все время задавался вопросами о несправедливости по отношению ко всем вокруг. Возмущался тем, что забывали заслуженных людей. Стал видеть только плохое.

Но, конечно, были и светлые моменты. Он был (как всегда) галантен и исключительно воспитан, обходителен и красив. Всегда оставался на высоте. Неважно где: на приеме у президента или на запусках ракет очередного ракетомодельного фестиваля, под проливным дождем. 

Его резкие суждения, откровенные заявления и прямая констатация фактов, не нравились никому, поэтому во власти он долго не задержался, а руководство отрасли его избегало. Вот и оставалось ему только общаться с детьми и подростками. Стать одним из многих. Для неординарной натуры Александра Александровича это было практически невозможно, но пришлось. Это и стало трагедией всей его жизни. Он, как и многие другие талантливые люди, стал никому не нужен.

Он был благодарным человеком, не забывал никого из тех, кто учил его и помогал ему в жизни на разных этапах. Помогал преодолеть те препятствия, которые сам бы он преодолеть не смог. А он, как благодарный ученик, товарищ, друг, муж, отец, всегда оставался верен им и оправдал их доверие и веру в него. Подняв свою фамилию на очень высокий уровень, он завещал этот уровень своему сыну – Кириллу.

Но был и еще один интересный эпизод – его интервью, которое он мне дал в 2009 г. Мы общались с ним более 3-х часов. Он рассказал очень много интересных эпизодов из своей космической жизни, рассказал о том, что было для него главное. И мне бы хотелось привести несколько цитат из того рассказа.

«…Самым ярким впечатлением был первый полет, выход корабля на орбиту. Тот самый момент, когда автоматика сбросила с ракеты головной обтекатель, и в иллюминаторе появился рассеянный солнечный свет, но не голубой, как на Земле, а фиолетовый. Но все наше внимание было приковано к секундомеру, по которому мы определяли время до конца активного полета ракеты и давление в спускаемом аппарате.

Как только закончилась 526-я секунда с момента отрыва ракеты от стартового стола, раздался сильный удар-взрыв в спину, наступила невесомость, и показалось, что тебя опрокинули вниз головой. Затем — несколько минут контроля параметров корабля: давления, раскрытие солнечных батарей, работы двигательной установки. Это происходило над Японией, когда связь с Землей прекратилась и в корабле наступила тишина.

Я сразу же посмотрел на Землю. При отделении от ракеты корабль закручивается вокруг произвольной оси со скоростью около 0,5 град/мин., и в иллюминаторе медленно и величаво проплывала фантастическая панорама: Тихий океан, облака, горизонт изумительной гаммы цветов…»

«После полета, я был вызван Генеральным конструктором В.П. Глушко. Сначала испугался, не понимая, в чем причина этого вызова. Прибежав в приемную за две минуты до назначенного времени, был пропущен секретарем. Когда вошел то, после приветствия, В.П. Глушко мне говорит: «Александр Александрович, я хотел бы с Вами посоветоваться… (Больше ни от одного Генерального конструктора я такого не слышал, чтобы он обратился к космонавту с такими словами.) Как Вы считаете, состояние экипажа позволяет им продлить экспедицию, чтобы получился рекорд?..» – «Вы знаете, Валентин Петрович, – отвечаю я, – они ушли в полет «зелеными», как помидоры из Кировской области, а там они розовые… Бегают, занимаются физкультурой, у них нормальный распорядок, они перестали перетренировываться и все стало нормально…» – «Как Вы думаете, если мы им добавим месяц, они выдержат?..» – «Я думаю, что выдержат…» После этого разговора В.П. Глушко пошел к ним на переговоры и экипаж согласился…»

«…А во втором полете мы чуть не погибли из-за соринки, которая попала в редуктор головки самонаведения. Перед стыковкой с «Салютом-7» вместо того, чтобы померить нашу траекторию по двум орбитам, нас померили по одной. А второй параметр оказался не замеренным потому, что какой-то майор (начальник НИПа) устроил себе выходной. Это у него называлось «профилактика» (он поехал на рыбалку). Поэтому вместо 1 км нас вывели на 3,2 км… И мы из-за этого не состыковались. Главную роль в той ситуации играл я. Не смотря на то, что Г.М. Стрекалов выдающийся космонавт, он в той ситуации растерялся и не смог предложить ничего, кроме того, чтобы идти по графику дальнего сближения. Я ему отвечаю, что дальнее сближение с 2 км, а у нас 3,2 км. Нам не разрешали давать импульс на сближение. Позже рассказывали, что А.А. Леонов бегал по ЦУПу и кричал, чтобы на сближение дали 4 метра, а А.С. Елисеев не дал. В конце концов, его дожали и, он сказал: «Дайте один метр». А я в ухо В.  Г. Титову шепчу: «Дай два». Он летел первый раз и растерялся. А в этом замкнутом объеме в 3 на 3 трое сидят и каждое слово, как гвоздь. Он не выдержал и дал 1,2 м (левой ручкой вперед). Если бы дал два, то мы до тени, не смотря на скорость сближения 4,7 м/с подошли бы на нужное расстояние. А так, загасив продольную скорость, мы летели на боковой, которая была нам очень нужна, чтобы выйти на ось. Потом мы ее тоже загасили. И если бы нам сказали, что огни, которые есть на корме станции, различаются с 600 м, то можно было бы приблизительно с 600 до 200 м, когда ты их видишь отдельно, за эти 400 м и время, ты мог достаточно точно определить скорость. Нам ничего не сказали, поэтому я начал определять только на расстоянии 200 м. Потом было 160 и я сказал В.Г. Титову, чтобы он тормозил. Увидев, что скорость уменьшается, а дальность уже 120 метров, я сказал: «Ручку вниз!» и мы пролетели под станцией где-то метрах в 7-11. Потому что вдоль «живота» «ТКСа» (ТКС – транспортный корабль снабжения. – А.Г.) были полосы, и мы их очень хорошо видели.

Вторая посадка была совсем иной. Полет был признан неудачным, никто не знал, где мы приземлимся, потому что срочно пришлось его прервать и вместо того, чтобы прилететь через два месяца, мы приземлились через двое суток. Нас встречало всего шесть человек, вертолет, врачи, никакой помпы. Их же всех подняли по тревоге. Никто к нам не приставал с интервью. Я сижу спокойно и думаю: «Как хорошо, что никто тебя не дергает…» Приземлились в 100-150 метрах от высоковольтной линии проводов. Правда, ее заранее отключили, но все равно парашют мог на ней повиснуть и ничем бы хорошим это не закончилось.

Когда сидели в самолете, я взял в руки фляжку и сказал В.Г. Титову и Г.М. Стрекалову: «Я выпью за то, что мы с тобой, Михалыч, не станем дважды Героями, а ты – Георгиевич – Героем… посмертно и наши портреты в траурных рамках не появятся в завтрашней «Правде»…» И выпил за это…»

Некоторое время «я одновременно готовился сразу в двух экипажах: советско-болгарском и советско-французском, то до обеда я был в скафандре и мокром белье одного, а после обеда и до ужина я сидел в тренажере с другим экипажем. Потому у меня сейчас и поясница немного побаливает, столько сидеть в скафандре, сколько сидел я… Потом за оба дублирования с болгарином и французом, я получил ордена…

Тогда же, перед стартом, у нас был очень интересный разговор с С.К. Крикалевым. (Я был его дублером в советско-французском экипаже.) Я ему говорю: «Сережа, ты летишь впервые и будешь стараться. Смотри, не сломайся…» Я у него был, как отец и старший брат. Когда перед стартом, по традиции основной экипаж поставил бутылку коньяка своим дублерам, он мне сказал: «Сан Саныч, я не ожидал, что Вы будете, – он меня до сих пор на «Вы» называет, – столь независтливы…» Я ему ответил: «Сереж, я, конечно, мог бы подставить тебе ножку, но это же, как по-вятски  говорят «не личит»… Не к лицу это человеку. Тем более мне…» И он был очень благодарен…»

В третьем полете А.А. Серебров со своим командиром А.С. Викторенко испытывали «космический мотоцикл». «…Что касается Саши Викторенко, то он же «военный летчик 1 класса», а я ни разу в жизни штурвал не держал. Он выходил 5 числа, тогда был спутник связи «Альтаир», он сделал много ошибок, потом сильно переживал, мне его так жалко было. А я с самого начала решил, сделать все, для того, чтобы Саша слетал на СПК. Летать на СПК это наслаждение! Свобода!!!!

В этом же полете я встретил свой день рождения. Мы сели 19 февраля. У нас командир и бортинженер понятия условные, роль играют только авторитет и знания. А.С. Викторенко мне сказал: «Как командир, я тебе приказываю ничего не делать!» Я говорю: «Хорошо, не буду ничего делать…» – и пошел в модуль «Квант» и начал с установкой свободного потока заниматься электрофорезом. Кстати, я сделал открытие о поведении струи в электрическом поле, потом два моих аспиранта защитились досрочно, один по теоретической, другой по экспериментальной части. Так что я почти что профессор…»

В четвертом полете, А.А. Сереброву тоже пришлось пережить несколько волнующих минут. «…16 сентября 1993 г. во время 6 выхода в открытый космос, на ту платформу, на которую А.П. Арцебарский с С.К. Крикалевым установили ферму «Софора» мы с В.В. Циблиевым должны были установить еще одну ферму «Рапана». Я шел к ферме и специальной петлей цеплялся за поручни. Перед выходом я ее распорол, чтобы фал стал длиннее, и появилась большая свобода передвижения. В результате вместо 80 см у меня было 2 – 3 м длины и я смог нормально двигаться, не тратя времени на прищелкивание карабинов.

Я зацепился за трубочку, привинченную к столу, на который крепилась «Софора». Чтобы перейти на два карабина, которыми мы цеплялись, открепляя сначала один, потом второй. И вот я лечу и вижу, как оба карабина летят вместе со мной. Так в течение 3 или 4 секунд я был толи искусственным спутником, толи говорящим космическим мусором. Они (сборщики – А.Г.) так плохо завинтили этот поручень, что крюк соскользнул, и я остался в свободном полете. Я долетел до «Софоры», за нее зацепился и тут мне Василий сказал, что нашел этот поручень и предупредил, чтобы я за него не цеплялся. Я сказал ему, что уже в курсе. Мы потом в ЦУПу доложили об этом. В ответ не только никакой реакции не было, но даже и спасибо не сказали.

При подготовке к посадке и во время самой посадки у нас тоже было несколько происшествий. В СА у нас была только одна лампочка и та перегорела. Открывай иллюминатор, не открывай, все равно. На темной стороне Земли, когда проводились действия по подготовки к включению двигателя к посадке, мы должны были набирать программу спуска по документации, а как ты можешь ее читать? Это хорошо, что у меня с собой было два маленьких фонарика. Один был в НАЗе, но для этого надо было снять перчатки, отстыковать мое кресло и под ним найти фонарик. А с помощью одного фонарика, как осветить две книжки? И если бы не моя запасливость, то все бы пришлось делать в полной темноте. Один из фонариков, которыми мы пользовались мне подарил американский астронавт Дж. Фабиан, а второй я нашел на пылесборнике в грузовике, где его не смог найти Полищук (А.Ф. Полещук – летчик-космонавт СССР – А.Г.).

Я вытаскиваю эти фонарики, один даю Василию в зубы, а другой оставил у себя. И за всю историю 732 машин мы истратили на спуск меньше двух килограмм перекиси. О чем это говорит? О том, что мы очень грамотно развесовали весь груз. Я говорю: «Василий, давай укладкой будет заниматься один человек. Ты мне подтаскивай, а уж укладывать буду…» И как мне Земля сказала, так я все и уложил. И по сию пору меньше нас еще никто не потратил и рекорд не побит до сих пор. А в результате все равно с нас сняли 5 тысяч долларов штрафа с каждого…

Предыдущая тренировка по спуску проводилась год назад, поэтому по памяти все это было делать невозможно. Кстати, Г.М. Стрекалов нашел ошибку в бортдокументации: там было написано, что надо проверить ручки РОУ, а ручку РУД не было.  И если бы Василий сделал клювик на управлении, то никакого бы столкновения не было. Причиной же его стал заводской дефект.

Предписывалось, чтобы после расстыковки, я быстро перешел в бытовой отсек, потом подошел к андрогенному стыковочному узлу, чтобы его сфотографировать сразу через трансфокатор для того, чтобы потом снимок загрузить в американские тренажеры, и по нему американцы учились стыковаться.

У меня в ногах находился тумблер с клювиком в положении 1 и 2. В положение 2 при ручном сближении, ты смотришь через блистер и сам управляешь ручками из бытового отсека. Видимо, при резком перемещении, я задел этот клювик ногой и зафиксировал его в положении 1. Но клювик болтался, и из-за этого не было электрического контакта.

Василий руководил правой ручкой ориентации, а там есть тангажные двигатели, которые под 200 и они дают скорость для движения вперед. Мы отстыковались при перегоревшей лампочке в спускаемом аппарате. Сколько мы требовали, чтобы было 2 лампочки, как в бытовом отсеке, но все равно в спускаемом аппарате оставалась только одна. Сгорел дроссель, и мы поменяли лампочку, но она все равно не горела. В бытовом отсеке они горят, а в СА нет. Пришлось снять шторку. Солнце стало бить в левый иллюминатор и отражаться от приборной доски. Я говорю: «Василий, посмотри, сопло работает или нет?» – «Да, – отвечает он, – что-то блынцкает…» – «Мы несемся на станцию! Тормози!» – дальше я кричал уже матом, а ЦУП это записывал. А мы все летим со скоростью больше метра в секунду… А бытовой отсек очень хрупкий, он сделан из магниево-алюминиевого сплава. Если ударишься, то он лопнет. Я понял, что через виток меня отстрелит с бытовым отсеком на спуске, а я в скафандре без перчаток, и даже если закрыть шлем, толку никакого. Меня так раздует, что я в 800 мм не пролезу. У меня не было крепежного ремня, только Ш-3 – провод связи, которым я себя пристыковал. И, вдруг на меня летит станция… я уже с жизнью попрощался...

Вся жизнь прошла перед глазами, и я понял, как все будет дальше. Васька сядет, сначала он пойдет на управляемом, потом, когда начнется тряска, люк этот упадет, потому что между люком идет провод и он не может герметично закрыться, он откроется. Васька перейдет в баллистический режим, никто не знает на каком участке он перейдет, он будет закопченный, у Васьки будет закопченное забрало шлема. Куда он сядет непонятно…

Зима, 14 января. Когда мы сели в Казахстане было -15 градусов С или -18  градусов С. Я все это понял. И вдруг, в последний момент, смотрю, мы замедлились, оказывается, мы зацепились алюминиевой антенной, которая сдемпфировала и корабль тихонечко, так по стыковочному узлу ПХО стукнулся, проскочил и пошел бомбить по солнечным батареям. Грохот был еще тот! Если мы сорвем солнечную батарею и оставим станцию без энергетики. Это прекращение полета и наш конец, как космонавтов.

Потом, когда вышли на свет, я сказал: «Вася, ручку туда!..» – «Нам никто не велел», – «Я тебе велю, крути ручку вправо!..» Он повернул ручку направо и дожал клювик до конца. Именно так, как и надо ему было быть изначально. Смотрю, антенна на месте, я трансфокатором наехал, снял станцию и на телевик, и на фото, причем со стороны стыковочного узла модуля Т («Тимофея»).

Вроде бы и задачу выполнили. Правда, мы по станции стукнули так, что она потеряла ориентацию. Там был экипаж В.М. Афанасьева, он успел приказать Ю.В. Усачеву и В.В. Полякову оправиться в СА.

И потом, когда сориентировались и дали импульс на торможение, мы пролетели в 20 метрах от станции. Этого никто не знает, кроме В.М. Афанасьева, который все это видел, находясь в потерявшей ориентацию станции…»

И в заключении я хочу привести фразу, которой Александр Александрович закончил наш разговор: «В моих ответах нет ни грамма лжи или желания покрасоваться. Бортинженер никогда не врет…»

А. Глушко, историк космонавтики, лауреат премии Артема Боровика

На снимках: основной экипаж космического корабля «Союз Т-7» (слева направо): Л.И.Попов, А.А.Серебров, С.Е.Савицкая по время тренировок на тренажере орбитальной станции «Салют-7»; Герой Советского Союза Александр Серебров, 2009 год, публикуется впервые.