Приглашаю вас посмотреть, как выглядит второй по величине русскоязычный район Нью-Йорка, немного пройтись по его улицам и заглянуть в квартиру, где когда-то жил Сергей Довлатов, а сейчас живут его дочь Катя и жена Елена.

Нью-Йорк, каким видел его Довлатов из окна своей квартиры. На подоконнике ленинградская папка с рукописью «Заповедника», внизу район, в котором он жил, а на горизонте кладбище, на котором похоронен.

Этот самый важный для меня пост в журнале. Самый сложный и самый ответственный. В первый раз я очень сильно переживаю о том, что получится в результате написания. Сам Довлатов писал так хорошо, что рассказать о чем-то, связанным с ним, коряво и неумело я просто не имею права. И эта ответственность давит на меня со всех сторон, парализует пальцы рук и перемешивает мысли в голове. Я знаю, что не силен в литературе, поэтому попробую в этом посте проявить лучшие свои черты: любовь к истории и наблюдательность. Сегодня вы увидите то, что никто никогда не видел и не публиковал.

Почти в самом центре нью-йоркского Куинса есть небольшой район под названием Форест-Хиллс. Он никогда особенно не выделялся на фоне других. Не самый дорогой, но и дешевым его назвать нельзя. Не унылый, но точно не самый красивый. Такой типичный спальный район Нью-Йорка. Того Нью-Йорка, что не попадает в объективы кинокамер и мало известен людям, живущим за его пределами. На его улицах совершенно нормальный для этих мест пестрый набор жителей, а мир, как и принято в Нью-Йорке, может кардинально измениться на другой стороне перекрестка.

Если посмотреть на карту, то можно заметить, что район как бы поделен на две части. Широкий Куинс-бульвар разрезает его на малоэтажную южную и многоэтажную северную части. Юг всегда был самой престижной частью (пост о Форест-Хиллс-Гарденс), север более дешевой. Северная – куда менее симпатична внешне и застроена бесконечно однообразными кирпичными зданиями. После жизни в Куинсе, новостройки в Петербурге показались мне венцом градостроительной мысли. Когда-то именно эта часть Форест-Хиллс привлекла советских переселенцев третьей волны. Они выбрали его из-за сбалансированного соотношения низких цен на жилье при относительно невысоком уровне преступности. В 70-х последнее было очень актуально.

Мы – это шесть кирпичных зданий вокруг супермаркета, населенных преимущественно русскими. То есть недавними советскими гражданами. Или, как пишут газеты – эмигрантами третьей волны.

Наш район тянется от железнодорожного полотна до синагоги. Чуть севернее – Мидоу-озеро, южнее – Квинс-бульвар. А мы – посередине. 108-я улица – наша центральная магистраль.

У нас есть русские магазины, детские сады, фотоателье и парикмахерские. Есть русское бюро путешествий. Есть русские адвокаты, писатели, врачи и торговцы недвижимостью. Есть русские гангстеры, сумасшедшие и проститутки. Есть даже русский слепой музыкант.

Местных жителей у нас считают чем-то вроде иностранцев. Если мы слышим английскую речь, то настораживаемся. В таких случаях мы убедительно просим:

– Говорите по-русски!

Так исторически сложилось, что еще в 80-х Форест-Хиллс стал вторым по величине русскоговорящим районом в Нью-Йорке. И если на Брайтон-Бич селилась публика, приехавшая из Одессы и небольших советских городов, рвавшаяся в Америку, как принято считать, за красивой жизнью и разнообразием сортов колбасы, то Форест-Хиллс стал прибежищем для людей интеллигентных, которые тоже были не чужды пищевому разнообразию, но относились к этому более философски и сдержанно. Хотя, в конечном итоге, все решалось дружбой и имевшимися родственными связями. Люди ехали туда, где им было проще обустроиться и где живут им подобные. Уже тогда между двумя этими районами прошла трещина, превратившаяся позже в настоящую пропасть. Брайтон зубами вцепился в океанский берег и быстро начал брать от жизни свое, стремительно наполняясь русскими магазинами, ресторанами и атмосферой бесконечного застолья. Жизнь в Форест-Хиллс текла куда размеренней и была гораздо более нью-йоркской. Проживавшее здесь в те времена местное население было наполовину еврейским, а наполовину всем остальным: итальянским, латиноамериканским, азиатским, черным и т.д. Многие евреи приехали в Нью-Йорк из Германии после Второй мировой войны и, хотя они не были ортодоксами, помимо английского прекрасно говорили на идиш. Центром жизни вчерашних советских граждан стала 108-я улица. Именно она описана у Довлатова в «Иностранке». Именно рядом с ней жили многие реальные или выдуманные персонажи его произведений.

В результате отдельные местные жители заговорили по-нашему. Китаец из закусочной приветствует меня:

– Доброе утро, Солженицын! (У него получается – «Солозениса».)

Здешние американцы, в основном, немецкие евреи. Третья эмиграция, за редким исключением – еврейская. Так что найти общий язык довольно просто.

То и дело местные жители спрашивают:

– Вы из России? Вы говорите на идиш?

Помимо евреев в нашем районе живут корейцы, индусы, арабы. Чернокожих у нас сравнительно мало. Латиноамериканцев больше. Для нас это загадочные люди с транзисторами. Мы их не знаем. Однако на всякий случай презираем и боимся. Косая Фрида выражает недовольство:

– Ехали бы в свою паршивую Африку!..

Сама Фрида родом из города Шклова. Жить предпочитает в Нью-Йорке...

Если хотите познакомиться с нашим районом, то встаньте около канцелярского магазина. Это на перекрестке Сто восьмой и Шестьдесят четвертой. Приходите как можно раньше.

Прошло 10 лет и ситуация в районе изменилась. Экономический подъем в стране, превращение домов в кооперативы и бум на рынке нью-йоркской недвижимости привели к тому, что вчерашние иммигранты стали продавать резко подорожавшие квартиры и перебираться в другие районы города и штата. Многие уехали на Лонг-Айленд. Кто-то постарел и переехал к детям. Кто-то ушел в лучший из миров.

На их место стали приезжать новые поселенцы – ими были бухарские евреи (вики), бежавшие в начале 90-х от обострения межнациональных отношений в Таджикистане и Узбекистане. Бухарские евреи – это очень колоритная смесь Средней Азии и еврейских традиций. В Нью-Йорке живет самая большая их община за пределами Израиля, и большинство из них живут в Форест-Хиллс. Думаю, что тут сыграли роль те же родственные связи, которые у них традиционно очень сильны, а также наличие в районе синагог и помощь местной еврейской общины. Сегодня бухарские евреи полностью изменили этот район. Он стал богаче, он стал дороже, он стал престижнее, он остался русскоязычным, но он стал совершенно другим.

Кто бы мог подумать, что благодаря евреям из Таджикистана и их советскому прошлому мы получим второй по величине русскоязычный район в крупнейшем городе США.

Сейчас со времен Довлатова здесь ни осталось почти ничего. Старые магазины и рестораны либо закрылись, либо поменяли свои вывески и владельцев. Если раньше слово «kosher» можно было встретить на одном-двух заведениях на улице, то теперь тут уже почти все «strictly kosher». Это хорошо заметно в субботу, когда 108-я улица просто вымирает.

Район наполнен артефактами. Здесь чувствуешь себя доктором Ливенгстоуном, уехавшим в экспедицию в дикие африканские земли, потерявшимся на три года и вдруг встретившим Генри Стэнли под манговым деревом.

Рестораны зазывают отведать «плов, манты, шашлык и другие блюда еврейской кухни». Внутри происходит невероятное. Как и во всем нью-йоркском общепите, на кухнях бухарских ресторанов работают мексиканцы. Они исполнительны, трудолюбивы и все схватывают на лету. Включая иностранные языки. Поэтому, Форест-Хиллс, наверное, единственное место на земле, где можно встретить мексиканца говорящего на таджикском.

Когда гуляешь по 108-й, то не отпускает мысль о том, что Нью-Йорк довольно странный город. Смотришь на него и с трудом понимаешь: что было давно, а что появилось лишь вчера. Что из 80-х, а что из 2000-х. Современная история Нью-Йорка, как первые строки из Библии: Антонио пришел на смену Джону, Натан пришел на смену Антонио, Миша пришел на смену Натану, Соломон пришел на смену Мише. Земля крутится вокруг своей оси, а город меняется, оставаясь при этом прежним. Он – как кипящая кастрюля с супом – внутри бурлит вода с овощами и мясом, но огонь горит так, чтобы ничто не выплеснулось через край. И суп от этого только вкуснее и наваристей.

Пекарня, где несколько лет Катя Довлатова подрабатывала еще учась в школе, находится на том же месте, но выглядит совсем по-другому.

Парикмахерская стала итальянской лавкой с моцареллой и колбасами, лавка стала борделем с затемненными стеклами и мутной вывеской, бордель стал русским магазином Березка #1. Такая нешуточная трансформация за полвека, но никто уже и не помнит, что здесь было вчера. От этого Березка кажется вечной.

Слухи у нас распространяются быстро. Если вас интересуют свежие новости, постойте около русского магазина. Лучше всего – около магазина «Днепр».

Это наш клуб. Наш форум. Наша ассамблея. Наше информационное агентство. Здесь можно навести любую справку. Обсудить последнюю газетную статью. Нанять телохранителя, шофера или, скажем, платного убийцу. Приобрести автомобиль за сотню долларов. Купить валокордин отечественного производства. Познакомиться с веселой и нетребовательной дамой. Говорят, здесь продают марихуану и оружие. Меняют иностранную валюту. Заключают подозрительные сделки.

О людях нашего района здесь известно все.

Дом, где жил Довлатов, находится на углу 108-й улицы и 63-й драйв. Это третья по счету нью-йоркская квартира Довлатовых. Сначала они поселились на Флашинге (там теперь Чайна-таун), затем переехали на 65-ю, а потом сюда. Здесь прошла большая часть нью-йоркской жизни писателя. Это ничем не примечательное здание из кирпича, построенное в 1950 году, добротное снаружи и несколько обветшалое внутри. Сказывается возраст и система управления. Изъяны дома изящно закрыты панелями, на которых висят дешевые репродукции картин мировых классиков. От этого он немного напоминает потемкинскую деревню в миниатюре. В центре деревни стоит фонтан а-ля Венеция. Ржавый кран выдает его истинное происхождение. И неважно, что кладку размыло, а на кирпиче плесень. Зато в ожидании лифта можно полюбоваться работами Моне. Не хватает только классической музыки из хрипящих колонок. Внешне дом почти безупречен, и если не знать всех подробностей, то можно поверить сладким речам агента по недвижимости и купить там квартиру. Такая история не редкость для местных домов.

В лифт входишь, как космонавт на Байконуре. Обратный отсчет на старт и скоро тебя ждет самое удивительно знакомство в твоей жизни. Когда-то давно, в карниз над дверью местные подростки клали спрятанные от родителей сигареты. Им приходилось помогать друг другу, чтобы дотянуться. Высокий Довлатов сигареты регулярно доставал и выкуривал. Подростки были в недоумении.

Дверь, как и принято в американских квартирах, ведет прямо в просторную гостиную. Там много книг и рабочий стол, стоящий в небольшом закутке. Слева от него диван и телевизор, справа – стенной шкаф. Довлатов работал практически на самом проходном месте в квартире. Вокруг всегда бурлила жизнь. Бабушка смотрела телевизор, а кто-то обязательно проходил мимо. наушники. А тут – мать, жена, двое детей и собака.

«Основа всех моих занятии – любовь к порядку. Страсть к порядку. Иными словами – ненависть к хаосу. Кто-то говорил: «Точность – лучший заменитель гения». Это сказано обо мне».

И сейчас на рабочем столе Довлатова идеальный порядок. Стопки книг оттого, что я застал Елену за разбором шкафа. Она предложила их убрать, но мне показалось, что с книгами стол выглядит как живой организм. Хозяина уже нет, но посаженное им дерево продолжает приносить плоды. Они растут и высятся на письменном столе и стройными рядами заполняют почти все пространство в шкафах.

Одна из книг – это еще не вышедшая повесть «Заповедник» (в американском варианте «Pushkin Hills»), переведенная дочерью Катей на английский язык. Книга выйдет из печати в марте этого года. Ее можно будет купить на Амазоне в бумажном и электронном вариантах. Катя очень переживает о том, чтобы книга нашла своего американского читателя. Для нее это личное, и она боится, что если не будут выходить новые книги, то Довлатова на английском перестанут читать. Ей очень хочется, чтобы в ее стране знали ее отца. Мне кажется, что это важно не только для нее, но и для всей русской культуры, частью которой Довлатов, вне всякого сомнения, является. Если у вас есть американские друзья, то вы можете порекомендовать или подарить им новую книгу Довлатова. Жители Нью-Йорка могут прийти на презентацию книги, которая пройдет 19 марта в книжном магазине POWERHOUSE ARENA, это в бруклинском районе Дамбо. Вход свободный.

На столе ручки, которыми пользовался Довлатов. Он все писал сначала от руки, а потом перепечатывал на машинке. Рукописные листы выбрасывал. В Нью-Йорке Довлатову очень нравилось, что можно сделать копию на каждом углу и нет необходимости пользоваться копиркой.

У Довлатова было две книги, в названиях которых фигурируют печатные машинки: ленинградская «Соло на ундервуде» и нью-йоркская – «Соло на IBM». Это художественный прием. Работал он совершенно на других машинках. Первой у него была старая машинка с огромной кареткой, которую прозвали «Мерлин Монро». Ее марку уже никто не помнит. К сожалению, Мерлин упала со стола и разбилась. На следующий день отец Довлатова – Донат отдал ему свою машинку. Это была Олимпия, которой Довлатов пользовался вплоть до своего отъезда из Ленинграда. Ундервуд у него тоже был, но печатала на нем жена Елена. Олимпия не пережила переезда и погибла в Вене в руках Юза Алешковского. Следующей машинкой стала Адлер, которую Довлатов купил в Нью-Йорке у сына сослуживицы жены, через полгода после приезда. Она была почти новой. Именно на ней написаны все его американские произведения.

Еще один кусочек застывшей истории – портфель Довлатова. Внутри до сих пор лежат вещи, которые он туда положил в далеком 1990 году.

Лучшая биография Довлатова написана им самим: «Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что. Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой…»

Дружеский шарж, на котором Бродский изобразил Довлатова. Тот был очень тронут этим рисунком, но рисовал лучше Бродского и поэтому чуть подправил его для большего сходства. Здесь и карикатура на Ленина, нарисованная Довлатовым в 1980 году.

Рисунок Довлатова с двумя матрешками это все, что осталось от проекта, окрещенного «Русским плейбоем». Матрешки с гениталиями должны были украсить обложку первого номера. Был сделан макет, написаны статьи и подобраны иллюстрации – скабрезные картинки просто вырезали ножницами из американских журналов. Вайль составил англо-русский словарь постельного жаргона. Генис написал пространную статью об эротическом искусстве. Довлатов сочинил лирический рассказ об оральном сексе. Были найдены инвесторы в Филадельфии и даже получен первый чек. На этом судьба Русского плейбоя благополучно закончилась.

Слева над столом, в рамке, висит один из важнейших для Довлатова как для писателя артефактов – ответ Курта Воннегута на его письмо. «Дорогой Сергей Довлатов . Я тоже люблю вас, но вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал «Ньюйоркер». А теперь приезжаете вы и – бах! – ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам... Если же говорить серьезно, то я поздравляю вас с отличным рассказом, а также поздравляю «Ньюйоркер», опубликовавший наконец-то истинно глубокий и универсальный рассказ. Как вы, наверное, убедились, рассказы в «Ньюйоркере» отражают радости и горести верхушки мидлкласса. До Вашего появления немного печаталось в «Ньюйоркере» рассказов о людях, которые не являются постоянными читателями того же «Ньюйоркера». Я много жду от вас и вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой безумной стране. Мы счастливы, что вы здесь. Ваш коллега Курт Воннегут».

На сегодняшний день уже есть договоренность с владельцами здания об установке мемориальной таблички. Сейчас проходит сбор подписей под петицией о переименовании 63-й улицы в «Sergei Dovlatov Way». Точнее не о переименовании, а о придании ей второго названия. На карте она все равно останется как и была – 63rd Drive. Это довольно распространенная в Нью-Йорке практика. Улицы называют именами известных религиозных и политических деятелей, знаменитых граждан, музыкантов и даже погибших полицейских.

Для того, чтобы это произошло нужно собрать 20 000 подписей. Это не гарантирует 100% результат, но точно приведет к тому, что вопрос будет выдвинут на обсуждение. Если бы их было 100 000, то улицу бы переименовали еще вчера. Но сегодня их всего 11 824. И это при том, что была проделана огромная работа, а новость об этом обошла уже все ведущие телеканалы России. Мне кажется, что проблема в недостаточной информированности. Большинство решило, что поскольку это уже случилось, то помощи не требуется. Однако это не так. Очень важно, чтобы инициативу поддержало как можно больше местных жителей. Идеально, чтобы они жили в самом Форест-Хиллс. Я понимаю, что при помощи одного только моего материала сделать это будет трудно, поэтому прошу у вас помощи. Проголосовать очень просто: надо зайти на сайт change.org, указать по порядку: имя, фамилию, адрес электронной почты, адрес проживания, штат и почтовый индекс. Все это займет около минуты, но вы поможете в важном и нужном деле.

Мне кажется, что это тот самый случай, когда инициатива действительно нужна и уместна, а все, что мешает ее продвинуть – это недостаток информации. Более чем уверен, что у Довлатова преданных поклонников гораздо больше, чем население города Нью-Йорка, и при вашем участии завтра голосов будет гораздо больше 20 000.

Я хочу поблагодарить Елену и Катю Довлатовых, без которых это материал был бы невозможен и всех, кто принимает или примет участие в этом простом, но очень важном проекте.

 

И. Самсебесказал