«Вы читали в «Нью-Йорк таймс»? Не так давно? Заметка о русской мафии? Это же позор! Ужас! Позор всем русским! Убийства, грабежи, преступные кланы... Конечно, не стоит идеализировать первую эмиграцию. Много было вещей не слишком похвальных... Но преступники среди нас? Никогда! Ни одного! Ни один русский не сел в тюрьму. Ни за жульничество, ни за кражу».  

Эту пылкую тираду произнес Ростислав Аркадьевич Небольсин, дедушка Пола Хлебникова. Взята она из книги очерков советских журналистов Галины Башкировой и Геннадия Васильева «Путешествие в русскую Америку», из очерка «Ребенок, шатаясь, начинает ходить». Книга вышла в издательстве политической литературы в1990 году.

В разгар горбачевской перестройки и гласности вошло в моду установление связей с соотечественниками из первой волны эмиграции, т.е. с теми, кто покинул Россию после октября 1917 года. Некоторые из эмигрантов первой волны, подобно поэтессе Ирине Одоевцевой, успели на этой волне вернуться на историческую родину, однако, большинство из них предпочли не торопиться. К этому потоку эмиграции из России и принадлежал дедушка Пола Хлебникова. Вот как охарактеризовал своих соотечественников из первой волны Ростислав Небольсин: «В Париже до войны всегда говорили: если вы забыли в такси какую-то вещь и таксист русский, не волнуйтесь, вас всегда разыщут и все вернут. Вот какая была за русскими слава! А теперь? Невозможно слушать, что там творится на... как называется это место в Бруклине? На Брайтон Бич».

Дедушка Пола Хлебников родился в Санкт-Петербурге в 1900 году в семье адмирала. Его отец служил на Балтийском флоте. Сам Ростислав Небольсин выучился на иженера-гидротехника. Вот, что он рассказал советским журналистам о своих жизненных приключениях: «Мама была английского происхождения, в ней было много английских характеристик, но главное – пацифизм. Она меня в нем убедила. Но учиться послали меня в Первый кадетский корпус: там давали блестящее образование. Он создан гораздо раньше Пажеского корпуса. Я закончил последний его выпуск, 176-й. И еще в корпусе я заинтересовался водой. Ну вместо того, чтобы интересоваться соленой водой, как положено, я заинтересовался пресной. Вообще, в семье была легенда, что я с раннего детства в упоении строил разные сооружения из песка. Однажды какой-то человек на пляже долго глядел на мое строительство. Говорят, я посмотрел на него и сказал в негодовании: «Ну что, не видишь, человек работает...» В 1917 году я поступил в Политехнический институт, уже тогда там была одна из первых в мире гидравлических лабораторий. Учиться мне не пришлось. В марте семнадцатого отца убили в Гельсингфорсе. Это матросы восставшие сделали, я не могу винить в этом Ленина. На Черном море – не убивали – только в Гельсингфорсе и Кронштадте. Когда отца убили, мама сказала: матросов не тронули, никого не судили, это серьезная революция и надо уезжать. Мы уехали в Англию в сентябре 1917 года. А уже в начале восемнадцатого я поступил учиться в Колумбийский университет в Нью-Йорке. Мы с братом сделали риск и поехали из Англии в Америку учиться. После трех месяцев в Колумбии мы поняли, что лучше учиться в Массачусетсе: это лучший технологический институт страны. Образование тогда было очень дешево: годичный курс – шестьсот пятьдесят долларов. Вообще все было фантастически дешево: метро – пять центов, автомобиль – пятьсот долларов. Мы жили с братом очень скромно. Закончили институт, и русское посольство в Вашингтоне выдало нам еще две тысячи, чтобы мы завершили образование в Гарварде. Там уже были высшие курсы, один профессор на пять человек. Мы закончили в 1921 году. Брат остался в Гарварде, я вернулся в Нью-Йорк, начал искать работу. Этот город меня всегда привлекал своей активностью. Люди здесь всегда быстро ходили, все хотели что-то делать, шум, гам, очень живой город. Была послевоенная депрессия, работу было найти трудно. Только в 1924 году из-за знания французского языка меня наняла одна фирма для работы в Южной Америке. Там я наконец занялся впервые водой. Нужно было заниматься сточными водами. После этого была Польша, там я работал год. После Польши – Афины. Туда меня отправили уже во главе целого отряда проектировщиков. Надо было увеличить водоснабжение Афин. Шел 1926 год, Афины были заполнены беженцами из Турции. За одиннадцать месяцев мы сделали два проекта: станцию для поливки соленой водой города и второй проект – починили акведук Адриана после того, как он не работал две тысячи лет. Это были маленькие, сделанные вручную тоннели. Мы построили к ним еще дамбу возле Марафона, и акведук заработал. Надо сказать, эта моя работа получила большую популярность: Марафон, древность, Греция... О проекте много писали и в Европе, и в Америке. (…) Вернулись мы в Нью-Йорк, а тут депрессия. Перебивался, как мог, делал проекты для себя на бумаге. Потом сделал проект для Парижа, очистка воды реки Луары. Вода оказалась так хороша, что стало можно разбавлять ею вино. Знаете, для французов это важно. Во время второй мировой войны тоже было нелегко, работы не было, работал как простой чертежник. И только в 1946 году основал свою компанию. И тут наконец пошла большая вода. Компания «ЮЭс стил корпорейшн» почему-то мне поверила и стала давать большие заказы. Сначала очистка воды на огромном сталелитейном заводе в Питтсбурге. Потом они решили строить новый завод около Прентона, один из самых больших в мире. Они дали мне полную власть по очистке воды: шпарьте, сказали.

А в России бедненькой только недавно спохватились. Говорил в советском посольстве, ездил в Вашингтон. Мои внуки говорили об этом в Советском Союзе, пробрались в Комитет по охране природы. Как сумели, не знаю. Это Павел, младший, вы его не видели, он работает в журнале «Форбс» и пишет диссертацию по крестьянской реформе Столыпина. Павел очень деловой. Я передаю Советскому Союзу весь свой архив, двадцать пять огромных коробок всех моих проектов, чертежи. Пусть в Советском Союзе студенты учатся. Но я хочу реально помочь стране. (…) Мне девяносто лет. И я жду два года. Я не могу ждать!».

Очерк заканчивается следующим журналистским пассажем: «Прошло немного времени. Ростислав Аркадьевич с сыном и внуком приезжали в Ленинград и Москву, где Небольсин-старший встречался с представителями Министерства водного хозяйства, читал лекции, обсуждал свои проекты. Впервые после более чем семидесятилетнего отсутствия он увидел и родной город, и «семейное гнездо» Кронштадт, побывал и в Александро-Невской лавре, где разыскал усыпальницу рода Небольсиных. Впечатлений у него была масса. О них он рассказывал нам, сияя фарфорово-голубыми глазами, помолодевший, веселый, энергичный. И еще меньше, чем в Нью-Йорке, верилось, что этому человеку девяносто лет. А он все приговаривал, очень прямо сидя в кресле: «Да если я нужен, я, мои знания, мои проекты, да я могу хоть каждый месяц прилетать, и на Волгу-матушку поеду, давно пора ее очистить, страдалицу». И пошли в Нью-Йорк письма, проекты, предложения. Пишет полстраны. И началась у Ростислава Аркадьевича новая жизнь.

К сожалению, новая жизнь для Ростислава Аркадьевича Небольсина продолжалась недолго. В 1990 году он умер. Воды французской реки Луары очистил, а воды родной для него Невы так и не очистил. Его внук Павел (Пол) Юрьевич Хлебников приехал в Россию. К этому времени он окончил Калифорнийский университет и получил докторскую степень по диссертации «Столыпинская аграрная реформа и экономическое развитие России, 1906-1917 годы». В 2004 году он создал русскую редакцию журнала «Forbes» и стал главным редактором журнала. Пилотный номер русского «Forbes» вышел в марте 2004 года, а уже в мае в нем был опубликован список 100 самых богатых граждан России. СМИ указывали, что многие фигуранты этого списка остались им недовольны, однако до открытых конфликтов и угроз дело не дошло. Незадолго до своей гибели Пол Хлебников сказал, что русский «Forbes» уже встал на ноги, и собирался осенью этого года возвращаться в США.

Однако, вернуться Пол Хлебников не успел. Вечером 9 июля 2004 года он был застрелен при выходе из офиса редакции журнала в Москве. Стреляли из автомобиля ВАЗ, где находилось 3 человека. Огонь был открыт из пистолета-пулемета. Четыре пули попали Хлебникову в живот и в грудь, еще одна задела голову по касательной. Перед смертью он успел сообщить, что не знаком со стрелявшими и не знает причины нападения. Хлебникова привезли в 20-ю городскую больницу, внесли в лифт, чтобы везти в реанимацию. Лифт застрял, в застрявшем лифте Пол Хлебников умер.

Существует множество версий убийства Пола Хлебникова. По одной из них за его убийством стоял Борис Березовский, который, заказав это убийство, отомстил таким образом Хлебникову за книгу «Крестный отец Кремля: Борис Березовский и разграбление России», изданную в 2000 году. (Покойный беглый ФСБшник Александр Литвиненко утверждал в книге «Лубянская Преступная Группировка», что эта книга написана Хлебниковым по политическому заказу российских спецслужб). По другой версии, убийство Пола Хлебникова «заказал» полевой чеченский командир Хож-Ахмет Нухаев, выразив таким образом свое недовольство книгой журналиста «Разговор с варваром», которая вышла в 2003 году. (По версии газеты «Чеченское общество», Нухаев был убит в горах Дагестана в конце февраля – начале марта 2004 года, то есть за 4 месяца до убийства Хлебникова). Не так давно вдруг заговорил об этом убийстве бывший сотрудник ГУВД Москвы Дмитрий Павлюченков, ранее приговоренный к 11 годам колонии строгого режима за соучастие в убийстве журналистки Анны Политковской. По словам Павлюченкова, за убийством Пола Хлебникова стоят люди из лазанской организованной преступной группировки, которую контролировал обвиняемый в организации убийства Анны Политковской Лом-Али Гайтукаев.

Между тем, все версии убийства объединяет одно: не у кого не вызывает сомнения, что Пол Хлебников погиб из-за своей профессиональной деятельности. По данным международных правозащитных и журналистских организаций, в России гибнет слишком много журналистов при исполнении профессионального долга. Основные источники информации о журналистах, погибших в России: Фонд защиты гласности и Центр экстремальной журналистики при Союзе журналистов России, которые проводят мониторинг СМИ с 1991 года. Международные организации по мониторингу и защите журналистов во многом основывают свои расследования на информации, собранной российскими наблюдателями. За период 1993-2012 годов в России из-за своей профессиональной деятельности, по мнению организаций, регистрирующих эту печальную статистику, погибло где-то 90 работников СМИ Очень много журналистов было убито во время октябрьских событий 1993 г. В Москве, во время боевых действий в Чечне и Дагестане. По цифрам насильственных смертей работников СМИ международные правозащитные организации Россию сначала сравнивали с Алжиром, потом с Ираком, потом с Ливией, сейчас с Сирией.

После насильственной смерти Пола Хлебникова судьба его семьи своеобразным образом закольцевалась. В марте 1917 года в Гельсингфорсе бандитствующие моряки с Балтфлота убили прадеда-адмирала; в июле 2004 года в Москве бандиты неизвестного для следствия происхождения убили правнука-журналиста. Было бы лучше, если бы подобные параллели в истории больше не повторялись.

Михаил Ланцман