В местах лишения свободы в США находятся шесть миллионов человек – больше, чем находилось в сталинском ГУЛАГе. Тюрьма – это ловушка для времени. Хорошие репортажи часто показывают жизнь внутри американской тюрьмы, но фокус в том, тюремная жизнь обычно протекает бесцветно – репортажи оттуда нас не захватывают, потому что там, по большому счету, ничего не происходит. Если хотите узнать про Ивана Денисовича, вам достаточно прочитать про один день Ивана Денисовича, так как сама мысль о том, что кто-то смог бы прожить в таких условиях хотя бы минуту, кажется совершенно невероятной. Один день в американской тюрьме означает намного меньше, потому что ее сила в том, что один день обычно растягивается на десятилетия. Это ужас не от того, что вы испытываете сейчас, а от невообразимого однообразия в будущем – вот что делает тюрьмы невыносимыми для заключенных. Заключенных, ожидающих исполнения смертного приговора в техасских тюрьмах, называют людьми, которые отсиживают «безвременный срок», потому что они не ждут, когда пройдут пять или десять лет, или вся жизнь. Главная реальность американских тюрем заключается не в ключе и замке, а в замке и часах. Именно поэтому тот, кто провел в тюрьме хотя бы один день, никогда не забудет этого ощущения. Время остановилось. Полутона приглушенной паники, настороженной паранойи – тревожность, скука и страх сливаются в подобие окутывающего тумана, который поглощает как узников, так и надсмотрщиков. «Порой мне кажется, что мир – один большой тюремный двор / Кто-то из нас сидят, другие – сторожат» пел когда-то Боб Дилан. Это не совсем так – спросите у заключенных, однако зерно истины в песне есть: конвоиры тоже отрабатывают срок. Как написал однажды, попав в тюрьму один умный человек, суть ее в том, что на окнах решетки, и они не дают вам оттуда выйти. Эта простая истина управляет и всеми остальными. Заключенные пытаются донести до людей на свободе, что время как нечто, что делают с вами, а не то, что вы могли бы делать, каждое мгновенье изменяет разум. Для американских заключенных, многие из которых вынуждены отсиживать намного более длительные сроки, чем дают за такие же преступления во всех других цивилизованных странах (в одном Техасе 400 подростков осуждены на пожизненное заключение), время становится во всех смыслах наказанием.

Для большинства успешных профессионалов пребывание в тюрьме – это небольшой эпизод, допустим, если полицейские задержат их нашкодившего ребенка. Для огромного числа бедных людей в Америке, особенно для мужчин-негров, тюрьма становится обязательной вехой в жизни, так же, как для богатых белых людей такой вехой становится средняя школа или университет. Более половины черных мужчин, не закончивших школу, в какой-то период своей жизни попадают в тюрьму.

Фундаментальной реальностью нашей страны стало массовое заключение в масштабах, практически невиданных в истории человечества. Такой же реальностью в 1850 году было рабство. На самом деле у нас сейчас под надзором органов юстиции – в заключении, на условно-досрочном освобождении, условно осужденных – больше негров, чем тогда было рабов. А в целом под надзором «органов исполнения наказания» в Америке более шести миллионов человек – больше, чем было во времена Сталина в ГУЛАГе во время его расцвета. Этот город заключенных и поднадзорных сейчас второй по величине в США.

Рост числа заключенных в последние десятилетия поражает так же, как и число заключенных: в 1980 году на сто тысяч американцев приходилось 220 заключенных, к 2010 году это число утроилось до 731 человека. Ничего подобного нет ни в одной стране мира. За последние два десятилетия повышение расходов на содержание тюрем в шесть раз превышало рост расходов на высшее образование. Мы снизу доверху «карцерное государство», именно такой бескомпромиссный вердикт вынес Конрад Блэк, бывший владелец консервативной прессы и новоиспеченный реформатор, который в данный момент сидит в одной из тюрем во Флориде, что придало особую прелесть старой шутке: консерватор – это либерал, которого ограбили; либерал – это консерватор, которого осудили, а страстный реформатор тюрем – это консерватор, который сидит в одной из них.

Количество и жестокость наших тюрем – это моральный позор для американцев. Каждый день не менее 50.000 человек – полный стадион Yankee Stadium– просыпаются в одиночном заключении, очень часто в местах заключения строгого режима или особых корпусах тюремных комплексов, где люди томятся в крохотных камерах, где они никого не видят, не могут свободно читать или писать, им разрешается одна часовая «прогулка» в день в полном одиночестве. Попробуйте закрыться в своем туалете и представьте себе, что вам предстоит там провести следующие десять лет, тогда вы сможете приблизительно понять, что это такое. В тюрьмах настолько широко распространены изнасилования – каждый год насилуют более 70.000 человек – что их используют в качестве угрозы как часть возможного будущего наказания. Эта тема стала стандартной шуткой в комедиях, и если подозреваемый не сотрудничает со следствием, то ему по телевизору каждый вечер сообщается об изнасиловании, что стало обычным и довольно признанным аспектом поддержания правопорядка. То, что изнасилования в тюрьмах стали обыденностью – так же, как в 18-м веке люди потешались над тем, как на виселицах извивались повешенные – наверняка будет восприниматься нашими потомками как хладнокровный и труднообъяснимый садизм со стороны людей, которые считали себя цивилизованными. Хоть мы и избегаем прямого взгляда в сторону тюрем, они незаметно проникают в наши манеры и моду. Богатые белые подростки в бэгги-джинсах и обуви без шнурков с татуировками по всему телу на подсознательном уровне показывают реальность заключения в тюрьму, которая служит основанием нашего общества.

За последние десятилетия многие государственные исправительные учреждения стали частными, и как и любой бизнес, они должны расти и развиваться, внося свой вклад в ВВП страны. Отсюда ужесточение законов и длительные сроки заключения за не особо тяжкие преступления и проступки. Так что рост населения в тюрьмах связан и с чисто экономическим вопросами – получение прибыли, сокращение безработицы.