Сергей Алексашенко, директор по макроэкономическим исследованиям Высшей школы экономики, бывший первый зампред ЦБ России (1995-1998 годы).

Я категорически не согласен с теми, кто утверждает, что либерализм для российской экономики – явление чуждое. История опровергает этот тезис: либерализм в конце XIX века стал закономерным результатом масштабных и крайне нужных стране реформ Александра II. Владимир Ленин в своей замечательной (без иронии) работе «Развитие капитализма в России» показал, как стремительно росла российская экономика и вглубь, и вширь. При этом власть в процессе не участвовала ни как собственник, ни как инвестор. Российское экономическое чудо начала XX века – целиком дело рук частного бизнеса.

Ведь что такое экономический либерализм? Минимальное участие государства в экономической жизни: как прямое – владение активами (заводами, газетами, пароходами), так и косвенное, регулятивное. Либерализм – это когда государство ограничивает свое желание регулировать экономику, позволяя ей развиваться на основе рыночных законов и конкуренции.

Но период либерализма в российской экономике в начале XX века продлился недолго и был прерван частично войной, а потом окончательно большевистским переворотом. Как только экономическая система была сломана, а собственность национализирована, о либерализме забыли почти на 80 лет.

История показывает: население всегда реагирует на степень свободы и несвободы в экономике и политике. Либерализм – естественное состояние экономики и он «возвращается» всякий раз, когда власть в России доводит ситуацию до тупика. Как это было в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Либерализм пришел в СССР вместе с первыми кооперативами. В советскую эпоху население не баловали разнообразием и количеством заведений общепита. А сколько ресторанчиков и кафе открылось уже в конце 1980-х?!

По мне, одно из главных достижений ельцинского правительства – указ о свободе торговли. Вспомните, что было на прилавках магазинов в 1991-1992 годах? Ни-че-го! Буквально через несколько недель после ельцинского указа на них появились товары. Государству хватило ума понять, что если и дальше не выпускать из рук все рычаги контроля и управления, то население просто умрет с голоду. Факт остается фактом: чем меньше вмешательство государства в экономику, тем больше плюсов получают потребители.

Примеров этому тьма. Возьмем сектор мобильной связи в России: в начале 1990-х годов у государства не было ни денег, ни желания заниматься этим, и брешь заполнили частные фирмы. К концу 1990-х по качеству и проникновению мобильной связи Россия опережала США.

Так что нет у России никакого «особого пути» развития. Нет и никакой единой модели либерализма в мире. В западных демократиях степень либерализма сильно различается. Есть более либеральный англосаксонский блок во главе с США, а есть гораздо менее либеральные Франция, Германия, скандинавские страны, где вмешательство государства в экономику значительно шире. Но и при всем этом колебания в сторону большего или меньшего участия государства в экономике идут постоянно в каждой из стран. Например, после кризиса 2008 года США весьма активно вмешались в экономику, спасая банки, страховые и автомобильные компании. Поэтому вопроса о том, что Россия может или должна что-то целиком у кого-то позаимствовать, нет. Вопрос в другом: почему в России регулярно происходит отход от либеральной модели в экономике?

Думаю, ответ кроется в завышенной силе бюрократии. Ведь от снижения степени участия государства в экономике «страдают» в первую очередь чиновники. В России в 2000-е годы партия бюрократии захватила власть, и для нее в отсутствие таких ограничений, как независимый суд и система сдержек и противовесов между ветвями власти, непреодолимым стало искушение повысить собственную значимость и набить карман. Часто можно услышать, что госсобственность – это эффективно. Но никто не может привести тому примеров.

Сегодня принято говорить о том, что в 2000-е годы власти пришлось строить вертикаль, дабы обуздать олигархов. Тезис, не выдерживающий критики: олигархи – такие же противники либерализма, как и бюрократия. Бюрократия заинтересована в повышении нормативного регулирования, чтобы создать «мутную» правовую среду, а олигархи – потому, что таким образом проще ограничить конкуренцию.

Так что это не население не хочет либерализма в экономике, а партия бюрократов и олигархов. Чиновники только плодят регламентации, лицензии, всякого рода разрешения, мутные законы, которые нарушить проще, чем соблюсти. Недавно появилась цифра – за десять лет (2003-2012) в России только на федеральном уровне появилось 180 тысяч новых нормативных актов, как правило, либо запрещающих, либо ограничивающих что-то. Зачастую плохо согласованных между собой.

По мне, так ситуация в экономике 1990-х годов, какие бы ни были в ту эпоху трудности, была лучше: доля участия государства была меньше, конкуренция во всех секторах выше, это привело к росту экономики после кризиса 1998 года.

Понятно, что государство не может и не должно совсем устраняться от участия в экономике. Вопрос в степени и формах этого участия. На мой взгляд, прямое участие (собственность) должно быть минимальным, а косвенное (регулятивное) – серьезно уменьшено. Надо решить: на что нужны государственные лицензии, а что отдать на откуп саморегулирующимся организациям, надзор за которыми должна осуществлять антимонопольная служба.

В России не только количество госсобственности зашкаливает, но и подходы к управлению этой собственностью далеки от бизнес-идеала. Например, владея пакетом какой-то компании, государство считает должным требовать назначения чиновников в советы директоров в расчете на то, что они будут голосовать по приказу, не задумываясь об интересах компании и ее акционеров.

А вот американское правительство получило в ходе кризиса-2008 контрольные пакеты ряда крупнейших банков и автоконцернов, но не назначило ни одного своего представителя в советы директоров. Либерализм – это когда власть отдает себе отчет, что не может регулировать все, и не лезет управлять всем.

Но что-то регулирует обязательно. Если этого не делать, можно доиграться до кризиса, как в 2008-м. В США, например, понадеялись на сознательность банкиров и ослабили контроль. Оказалось, что инстинкт получения прибыли сильнее совести. Но банковский сектор специфичен, речь идет о сбережениях населения. А вот зачем нужен контроль общепита со стороны санэпидемстанции? Чтоб никто не отравился? А разве при наличии контроля мы от этого избавлены? И чем хуже, например, если потерпевший просто подаст в суд на отравившее его кафе и последнему по решению суда придется заплатить сполна?

Я уже молчу про немереные контрольные права правоохранителей, занимающихся по факту рэкетом в отношении бизнеса. Ужас в том, что они действуют по закону! И что еще страшнее: их действия невозможно оспорить в суде. Вот где корень проблемы.

Я не верю в то, что экономика может быть успешной в отсутствие верховенства права. Потому как основа экономики – контракт. Любой договор – это всегда разные мнения, а для решения споров создан суд. Альтернатива верховенству права одна – плановая экономика, где все зиждется не на контракте, а на приказе сверху. Но это неэффективная модель, в противном случае в мире осталось бы не два примера (КНДР и отчасти Куба), а больше.

Российские власти любят приводить Сингапур в качестве примера успешного экономического развития при авторитарном режиме. Промолчу о том, что речь идет о городе, а не о гигантской стране, но до недавнего времени верховной судебной властью в Сингапуре был Высший суд Лондона. То есть создатель сингапурского экономического чуда Ли Куан Ю понимал, что у него нет шансов обеспечить независимость суда в царстве бюрократии.

В России тоже делают ставку на Лондон, Стокгольм или Амстердам. По крайней мере, бизнес. Наше государство устраивает басманное правосудие, но степень доверия общества к нему крайне низка.

Последний вопрос: когда Россию может ожидать новая волна экономического либерализма? Я полагаю тогда, когда масштаб экономических проблем превысит доходы от экспорта нефти. Я говорю о дефиците бюджета, быстром падении курса рубля, об инфляции. Но сегодня федеральный бюджет России почти бездефицитный, цены не замораживаются, а инфляция, хотя и немного ускорилась, но не достигла уровня 20-30 процентов годовых, когда она вызывает серьезное социальное возмущение. Кажется, до «точки кипения» далеко. Но почему-то во мне крепнет уверенность, что все может случиться раньше, чем предполагают многие эксперты.

Сергей Алексашенко